— Не пытайтесь встать. Я отнесу вас в дом и вызову врача. Вы англичанка, не так ли? — послышался густой мужской голос.

Плам застонала и с неимоверным усилием приоткрыла глаза. Над ней, загораживая собой солнце, стоял высокий мужчина и держал в руке ее желтую туфлю.

Плам застонала и закрыла глаза. Когда мужчина поднял ее на руки, боль захлестнула с новой силой.

Слышалось цоканье стальных набоек. Походка у него была неровной и неуклюжей, хотя без такой ноши он, наверное, двигался бы более плавно.

Но что-то было не так… Чувствуя, что ее несут не в деревню, Плам с усилием открыла глаза и посмотрела на мужчину.

Загорелое лицо; волосы черные и блестящие, как вороново крыло; черные прямые брови, сходящиеся над крупным прямым носом; волевой квадратный подбородок. Мужчина посмотрел на нее ясными синими глазами.

— Я несу вас к своей машине. До вашего дома слишком далеко, чтобы нести вас на руках. — Его английский свидетельствовал, что он не из местных. — Вы, должно быть, живете в Волвере. — Откуда он знает, где она живет?

Его широкий чувственный рот растянулся в улыбке.

— Да ведь я — Поль Мерлин. Вы учили меня плавать, помните?

— Как вы себя чувствуете?

Плам узнала силуэт Поля в проеме кухонной двери, выходившей на террасу. На нем были легкие сандалии на веревочной подошве, вылинявшие джинсы и открытый пуловер без рубашки. Его рука потянулась к вороту, он нервным жестом потер ключицу, приоткрыв черные волосы на груди. Рука была изящной, с длинными пальцами и ухоженными ногтями, что не часто встретишь в Волвере, где все трудятся на земле.

Плам, лежавшая на диване перед камином, попыталась было подняться, но вскрикнула от боли. Кожа на левом локте, предплечье и бедре была содрана, а левое колено сильно поранено. На лице ссадины и царапины, как у завзятой велогонщицы.

— Не вставайте. Доктор Комбре велел вам лежать, — напомнил Поль. — Я выправил руль и колеса и — главное — заменил тормозные тросики. Старые разъела ржавчина, и они лопнули, когда вы резко нажали.

Поль говорил участливо, но чувствовались какая-то отстраненность и нервозность. Плам вспомнились слова мадам Мерлин о том, что смерть Анни настолько изменила его, что ей иногда кажется, будто она слышит не сына, а какого-то незнакомого человека.

— Вы хорошо говорите по-английски. — Плам вдруг почувствовала, что ей трудно оторвать взгляд от его бездонных голубых глаз.

— Я преподаю английский. Языки — моя специальность… Нет, я не буду заходить. Ваш велосипед я поставил в сарай. — Поль исчез.

Светло-зеленое спокойствие двора, видневшегося в темном дверном проеме, лишь подчеркивало охватившее ее беспокойство. Она никогда прежде не ощущала в себе такого влечения к мужчине. За десять лет, проведенных с Бризом, она, естественно, обращала внимание на других мужчин и даже кокетничала кое с кем, но дело никогда не доходило до постели. Случайные связи вызывали у нее мысли о вероломстве, передрягах и всяческих неприятностях. Она не хотела испытывать неизбежное в этих ситуациях чувство вины.

Надо перестать думать о Поле. Все это лезет ей в голову, потому что нечем заняться, не о чем думать или беспокоиться. Такое часто случается на отдыхе. Но чувствовала бы она такую слабость в коленях, истому в теле и готовность уступить, если бы рядом, на отдыхе, был Бриз?

Нет. Ни к кому ее еще не тянуло так, как к этому огромному темноволосому французу.

Она видела его только в те немногие и до обидного короткие моменты, когда забегала к мадам Мерлин одолжить сахару, муки или кофе.

После полудня, когда заканчивались уроки, маленькие дочки Поля, держась за руки, шли с отцом по тихой деревенской улице к бабушке, чтобы побыть у нее до ужина. Хотя обе девочки унаследовали голубые глаза и жгуче-черные волосы своего отца, они все же не были точной копией друг друга. Тоненькую и молчаливую Роз уже сейчас можно было назвать красавицей. Она любила наряжаться и при первой возможности надевала серебристые бальные туфельки, полученные в подарок ко дню рождения. Мэри, очаровательная пухленькая хохотушка с косичками, была выше своих сверстниц, не сидела ни минуты на месте и болтала без умолку. Ей было все равно, во что она одета. «Ее тетка Соланж была точно такой же», — говорила мадам Мерлин.

Плам, у которой Поль не шел из головы, всегда внимательно слушала рассказы матери о единственном и обожаемом сыне. Она разглядывала при этом многочисленные школьные и студенческие фотографии (Поль был первым в семье студентом университета), свадебные фотографии (Анни действительно была прелестной), а также многочисленные снимки девочек, сделанные в Париже. Мадам Мерлин, у которой никогда еще не было такой внимательной слушательницы, конечно, не знала, что каждый раз, когда Плам видит ее сына, в ней просыпается такое сильное влечение к нему, что становится боязно, как бы все вокруг не почувствовали это.

К субботе Плам уже вполне оправилась, чтобы вновь сесть на велосипед, а в понедельник почувствовала себя в состоянии одолеть пять миль до Миромона. Там она бродила по улицам и радовалась возможности вновь ощутить городскую жизнь. Был базарный день, и с раннего утра на легковых автомобилях, грузовиках или пешком, толкая ручные тележки, сюда из окрестных деревень прибывали крестьяне, которые везли все, что было произведено сверх собственных потребностей, даже если это было всего лишь немного моркови, несколько стрелок лука, сорванных пару часов назад с грядки, или охапка пахучей петрушки.

Продовольственный рынок представлял собой примитивные ряды из досок, положенных на кирпичи и тянувшихся под сводами средневековой ратуши, которая служила укрытием от дождя и ветра женщинам, сидевшим на скамейках возле своей продукции. Живые куры, утки, индейки и извивающиеся кролики лежали со связанными ногами или выглядывали из клеток рядом с теми, кто их вырастил.

Плам накупила местных деликатесов, которых не встретишь в магазинах: редких грибов, грецких орехов, каштанов, растительного масла для салата, брынзы, домашних пирожных для дочек Поля, хлеба местной выпечки. Покинув рынок, она прошлась по улицам маленького крепостного городка, выстроенного в средние века для защиты от набегов. Теперь на его улицах продавались ковры, гобелены, мебель.

В течение часа Плам купила персидский коврик, большую старую керосиновую лампу, небольшое кресло и пару старинных простыней, расшитых местными девицами, которым по вечерам ничего не оставалось, как только сидеть, склонившись над пяльцами, и мечтать о женихах. Теперь они смотрели телевизор и обходились простынями из синтетических тканей, с которыми не было забот.

Сложив покупки кучей на столике уличного кафе, Плам пожалела, что приехала на велосипеде. «Придется ехать назад и возвращаться сюда на машине», — думала она, пробираясь сквозь толпу на центральной площади, где с маленьких фургонов торговали одеждой, дешевой обувью, инструментами и домашней утварью.

Добравшись до того места, где оставила велосипед, Плам услышала полуденную сирену, означавшую, что все должно замереть на три часа, пока все будут есть, а затем спать. Крестьяне с женами устремились к кафе, чтобы за стаканом вина обменяться местными сплетнями, прежде чем отправиться по домам для обильной трапезы. Из всей французской кухни юго-западная выделялась особо, ибо каждому французу известно, что «под Бордо едят неплохо».

Плам услышала свое имя и, обернувшись, увидела, что из-за столика в маленьком кафе ей машет улыбающийся Поль. Сердце у нее подпрыгнуло от радости, а ноги сами понесли ее к нему.

За чашкой кофе ее успокаивало только то, что не сможет же он прочесть ее мысли, поскольку думала она только о том, как Поль выглядит без одежды. Ей хотелось увидеть его сильные длинные ноги, погладить его смуглые мускулистые руки, провести рукой по его заросшей груди и… Спохватившись, она кивнула на небольшие пакеты, лежавшие перед ним на столе: