Это была администратор галереи «Шустринг» — яркая блондинка в костюме черной кошечки и в сапогах на высоком каблуке. В последнее время курсы искусствоведов у Сотби стали эквивалентом образования вообще, и окончившие их бойкие общительные девицы стремились получить работу в картинных галереях, где они должны были развлекать гостей. Чем вульгарнее выглядела девица, тем больше была ей цена.

Через полчаса после того, как Лулу засекла Бриза Рассела, Плам, в очередной раз обходя зал, обнаружила, что «белокурый самец» на этот раз улыбается ей. Он был ухожен и одет лучше любого из тех мужчин, каких ей приходилось встречать. От него веяло ароматами обеспеченной жизни. Она уставилась на него, не отводя взгляда от необыкновенно синих глаз на тонком лице с красиво очерченным ртом, и не поверила своим ушам, когда он заговорил с ней, проявляя неподдельный интерес к ее работам.

— Это неплохие вещи, — говорил он, а у Плам в голове мелькало: «Да у него еще и идеальные зубы». — Абстрактный импрессионизм сейчас не в моде, но ваши работы весьма выразительны и производят огромное впечатление.

Заметив, что Плам вконец растерялась, он добавил:

— Не волнуйтесь. После семидесяти лет абстракционизма ни для кого не секрет, что это одна из вечных форм сознания.

— Вы хотите сказать, что у него есть будущее? Бриз утвердительно кивнул.

— И, как будто ни было, в мире нет такой картины, которую можно считать абсолютно абстрактной или абсолютно реалистической. — Он снова ободряюще улыбнулся. — Но зачем вы пишете большие полотна? Помещения становятся все меньше. Хорошо, конечно, продавать их банкам и музеям, но все же лучше, когда картину покупает частное лицо, — это значит, что вещь как раз то, что надо. Я слышал, вы подписали с «Шустринг» трехлетний контракт?

— Это одно из стандартных условий, когда выставляешься у них, — оправдывающимся тоном объяснила Плам.

— Как это я пропустил вас? Я посещаю все крупные выставки в училищах Лондона.

— Я проучилась в колледже всего год. Так что я, можно сказать, самоучка.

— Как же так вышло, — продолжал удивляться он, — что о вас ничего не было слышно? Всякому взлету в мире живописи предшествует слух, который вначале распространяется среди художников, затем быстро доходит до дилеров, после чего уже достигает ушей коллекционеров и критиков.

— Мои работы видели лишь немногочисленные друзья. Эти полотна слишком большие, чтобы таскаться с ними по округе.

— Где я могу разыскать вас?

Смущенная и почти лишившаяся дара речи от охватившего ее радостного волнения, Плам нацарапала номер своего телефона на каталоге. Он еще раз улыбнулся и ушел.

К концу месяца все выставленные полотна Плам, кроме самого крупного, были распроданы, и после вычета комиссионных у нее оказалось почти три тысячи фунтов. Она была на седьмом небе от радости.

Мать согласилась сидеть с детьми еще год, но Плам теперь уже могла позволить себе, чтобы дети были рядом с ней. Тоби весь день проводил в школе, а Макса она определила на полдня в детский сад.

Лулу искренне радовалась за Плам, чего нельзя было сказать о Дженни — ее неудачи на фоне успеха Плам становились все очевиднее.

Радость Плам омрачилась и каким-то дурным предчувствием — все складывалось слишком хорошо, она не заслужила этого, и ей наверняка придется как-то расплачиваться.

Так и случилось. Бриз не позвонил.

В феврале 79-го Плам осуществила свою давнюю мечту. Она слетала в Бордо и после недельных поисков купила на часть полученных от продажи картин денег ветхий коттедж в Волвере — небольшой деревеньке на берегу Гаронны. На заднем дворике росла магнолия, а от дороги коттедж отделяли кусты рододендрона.

Миссис Филлипс, никогда не покидавшая пределы Англии, не могла понять Плам..

— Я хочу, чтобы у нас был свой собственный дом, — объяснила Плам, возвратившись из Франции. — А в Англии я никогда не смогу позволить себе этого. Этот коттедж обошелся мне всего в две тысячи фунтов, на них в Англии не купишь даже конуру для собаки.

На Пасху Лулу позаимствовала у родителей фургон «Вольво», на котором все они — Дженни, Плам с мальчиками и она — добрались до Саутхемптона и ночным паромом отправились во Францию.

Местный плотник мсье Ляфорж, перебивавшийся случайными заработками, починил крышу коттеджа, сделал новые ставни и двери. И, хотя дом еще не был по-настоящему готов для жилья, они расположились в нем, ночуя в спальных мешках и мирясь с отсутствием воды, электричества и мебели. Все это, как и окраска фасада, откладывалось до лучших времен, когда у Плам снова появятся деньги. На этот раз они решили привести в порядок хотя бы кухню.

Юго-запад Франции был солнечным, очаровательным и старомодным, пища и вино местного производства — просто изумительными, а стоимость жизни — очень низкой, Англичанки быстро вписались в местную деревенскую жизнь. У них завязалась дружба с семьей фермера мсье Мерлина, жившего по соседству.

Макс и Тоби очень любили бывать на ферме Мерлинов. Они смотрели, как мадам Мерлин доит коров, и помогали ей кормить уток, кур, кроликов и коз, вместе с их детьми собирали на огороде ранние овощи — брокколи, брюссельскую капусту, морковь, редиску и ревень — и нарезали огромные букеты нарциссов в саду, спускавшемся к той самой реке, на берегу которой стоял их коттедж. Каждое утро они купались в ее прохладной воде.

Однажды мсье Мерлин спросил Плам, наблюдая, как она со своими мальчиками резвится в реке, не могла бы она научить плавать его четырнадцатилетнего сына. Поль, худой, долговязый и застенчивый мальчик, чуть было не утонул в раннем детстве и теперь боялся воды. Плам без особого труда научила его плавать спокойным размеренным брассом.

Отдых можно было бы назвать идеальным, если бы не одно обстоятельство. Вскоре выяснилось, что Лулу вновь взялась за старое. Она опять стала вести себя странно и непредсказуемо. Плам отстранила ее от ремонта кухни, чтобы потом не вытирать разлитую краску. Дженни тайком забрала у Лулу ключи от «Вольво». Плам обшарила ее рюкзак, но ничего не нашла в нем. Они с Дженни договорились не оставлять ее одну в доме или с детьми. В конце концов Лулу призналась, что опять повстречалась с нигерийцами. Она объяснила, что, как Оскар Уайльд, может противостоять всему, кроме искушения.

После возвращения в Англию Лулу быстро лишилась работы в «Раунд-Хаус» за то, что, накачавшись однажды наркотиками, бросала фирменные карточки из окна верхнего этажа офиса на крыши стоящих внизу домов, напевая при этом: «Я мечтаю о белом Рождестве».

Отчаявшиеся родители в который уже раз спрашивали друг друга, в чем была их ошибка, и опять изыскивали деньги, чтобы поместить ее в дорогую реабилитационную клинику.

В июле, уже без Лулу, компания в составе Дженни и Плам с мальчиками на «Фольксвагене», одолженном у матери Дженни — в тесноте, да не в обиде, — отправилась в Волвер. Перед самым заходом солнца их машина перевалила через небольшой гребень, за которым открывалась долина. Внизу, извиваясь, медленно текла река. По берегам ее стояли кипарисы. За ней, по обеим сторонам неширокой дороги, выстроились дома Волвера.

— О боже! — вдруг вскрикнула Плам. — Мсье Ляфорж, должно быть, не понял меня! Посмотрите!

Стены коттеджа были отремонтированы и выкрашены в кремовый цвет. Когда машина подъехала ближе, они увидели, что новые деревянные ставни были теперь бледно-лилового цвета.

— Я не могу заплатить ему! — простонала Плам. — У меня нет денег!

Изнутри коттедж был тоже покрашен в кремовый цвет, за исключением спальни, где стены оказались бледно-розовыми. В кухне они обнаружили разные поделки из дерева, а также… стиральную машину. Плам совсем разволновалась:

— Это ужасно! Я хочу сказать, что это чудесно и именно то, чего мне хотелось. Мсье Ляфорж спрашивал, каким бы мне хотелось видеть интерьер, и я описала ему, но я сообщила также, что пока не могу позволить себе этого! Господи, да он, наверное, не понял мой убогий французский!