– Леди, я жду! – вдруг подал голос водитель из ярко освещённого салона. Шерил инстинктивно обернулась, и Колин сказал – тихо, но очень решительно:

– Я тебя не отпущу, Шерил. Ни за что.

– Колин, я… – она запнулась. Слова иссякли, как вода в пересохшем колодце. Внезапно захотелось плакать.

Ну что, что делать?

Она смутно почувствовала, как Колин проходит мимо неё и направляется к «жуку». Видела, как он заглянул к водителю и сказал несколько слов. Свист ветра в лесу набирал силу, превращаясь в жуткое подобие детского плача. Водитель кивнул. Колин достал из кармана бумажник и отсчитал ему пару купюр. Напоследок одарив Шерил мрачным осуждающим взглядом, водитель подал автомобиль назад. «Жук» с удивительной маневренностью развернулся на узкой полосе асфальта и взвизгнул, набирая скорость. На мгновение зажглись и погасли красные тормозные огни, заставив Шерил зажмуриться. Колин стоял на месте серым столбом, и она с ужасающей ясностью поняла, что это тоже проделки города. Неизвестно как, но сила Тихого Холма распространилась далеко за его пределы… и он не хочет, чтобы она вернулась. Город не хочет её отпускать. Ему приятнее видеть её похороненной заживо, в наглухо заколоченном гробу.

Прекрати этот собачий бред. Что за дурная привычка во всём винить этот занюханный городишко. Ты сама подставилась.

– Пошли к машине, Шерил, – мягко сказал Колин, взяв её за руку. – Здесь холодно. Ты можешь простудиться.

– Что будем делать? – отстранённо спросила она, позволяя ему увлечь себя навстречу яркому свету фар. Как всё просто закончилось. Они вернутся в мотель, проведут там ночь, и вечером следующего дня снова кампус…

– Поедем в Тихий Холм, – Колин раскрыл перед ней дверцу.

– Мне уже не нужно, – сказала она, усаживаясь на сиденье. Было приятно оказаться вновь в тёплом салоне с едва уловимым ароматом горького одеколона. Пока Колин обходил машину, она прикрыла глаза и представила, что будет, если она скажет ему всё, как есть.

Так в чём дело, Шерил?

Понимаешь, Колин… Дело в том, что два года назад я родила в этом городе Бога. Бога, да. Но ты не волнуйся – я сама её убила, и потом ещё хорошенько попинала, чтобы не возвращался. Всё в порядке…

Как несправедливо, что нельзя просто сказать правду, зная, что Колин поверит ей… Он не поймёт. Даже если поймёт, то, рассказав ему, она снова вдохнёт жизнь в умирающую историю. У событий той ночи станет одним свидетелем больше.

– Ты точно не хочешь?..

Она вздрогнула и судорожно дёрнула плечом, как в нервном тике. И отчаянно закивала, не в силах вымолвить ни слова. На секунду ей показалось, что она всё-таки не выдержит и расплачется прямо здесь, перед своим отражением на лобовом стекле. Но она выдержала.

– Хорошо, – перед затуманенными глазами появилась синяя крышка от термоса, наполненная дымящейся розоватой жидкостью. – Выпей, Шерил. Ты вся дрожишь. Согрейся. Я захватил термос с горячим чаем.

– Колин, мне не…

Крышка легко и воздушно перекочевала на подставленную ладонь. Шерил почувствовала её тепло на кончиках пальцев. Ароматный дымок защекотал ноздри. Она почувствовала невыразимую благодарность к Колину – за то, что он находится здесь, с ней, в этот угасающий в тёмно-розовом мареве вечер. Обида и злость, осаждавшие душу, куда-то испарились. Шерил даже осторожно подумала, что, может быть, нет никакой необходимости посещать снова этот город, ей хватит и Колина, его любви, чтобы убить окончательно фантомы двухлетней давности. Поразмыслив над этой многообещающей темой, она слабо улыбнулась и поднесла крышку к губам. Чай и в самом деле был горячий, он даже немного обжигал губы, но она не отставила крышку, выпила душистый напиток до дна, ощущая приятное горчение на языке. Колин облегчённо выдохнул и принял опустевшую крышку обратно. Шерил откинулась на спинку сиденья, наблюдая, как он закручивает термос и ставит его обратно на пол. Чай словно растекался тёплой волной по каждой жилке, наполняя умиротворением и сладкой истомой.

– Поедем, – сказала она. Язык повиновался с трудом.

– Да, поедем, – согласился Колин, глядя вперёд, на прямую дорогу, которая скрывалась за возвышенностью. Его голос звучал глухо. – Всё-таки скажи мне, Шерил… почему ты так стремилась в этот город?

– Какая разница?.. – она хотела, чтобы это прозвучало возмущённо и капризно, но слова вырвались вялые и бесформенные. Голова тяжелела, словно набитая свинцом. Салон автомобиля медленно, но очень раздражающе вращался вокруг неё, не давая сосредоточиться. Господи, подумала Шерил. Я заболела. Может, даже заработала пневмо…

– Разницы никакой, – сказал Колин. Теперь она испугалась по-настоящему: голос Колина прозвучал, словно доносился из глубин бездонного колодца, прокатываясь болезненными раскатами в голове. Шёпот обрушился градом камней, больно бьющих по ушам. Шерил ощутила, что не может пошевелить ни одной частью тела.

Мы едем в Тихий Холм.

Кто это сказал?.. Колин? Разве это его голос, писклявый и растянутый во времени? Она лихорадочно сжала подлокотник кресла, словно надеялась ухватиться за ускользающую ткань реальности. Но салон всё равно уплывал куда-то далеко, оставляя её в темноте. В последний миг она увидела, как Колин наконец оторвался от созерцания сумрака за окном и посмотрел на неё. Он улыбался – смущённо и мягко, как всегда, но Шерил ощутила, как по её шее проходится острое лезвие ужаса. Веки опустились сами собой, уши набились ватой, и она безвозвратно потерялась в тёмных лабиринтах пустой тьмы.

Глава 18

Шерил не знала, сколько длилось забытье. В какой-то момент поймала себя на том, что видит под веками яркий зелёный свет, идущий волнами, как абсент в хрустальном бокале. Одновременно разболелась голова, словно в череп с расстановкой вбивали ржавый семидюймовый гвоздь. Веки распухли и слиплись – поднимая их, она ощутила резкое жжение. Хотела протереть ладонью глаза, но руки не повиновались.

Она снова увидела собственный образ на стекле. На этот раз за стеклом была пелена ночи, лишающая возможности видеть. По тряске и рокоту мотора Шерил догадалась, что «додж» продолжает движение.

– Что… – она закашлялась, когда засохший язык коснулся нёба. Кашель в свою очередь взорвал горло болью.

– Проснулась? – это спросил Колин. Он по-прежнему восседал на водительском кресле и вёл машину. Шерил с трудом скосила глаза в его сторону. Она ничего не понимала. Последнее, что память сохранила чётко – тормозные огни уезжающей машины, которые вспыхнули и погасли, как глаза дьявола. А дальше… что было дальше? Почему так болит голова? Словно туда впихнули полтонны свинца…

Она вновь попыталась оторвать руки от подлокотников (впервые почувствовав раздражение, что пассажирское кресло в «додже» Колина оснащено этой старомодной и громоздкой деталью). Руки не шевелились. Она озадаченно взглянула на них и увидела прозрачные полосы клейкой ленты, пересекающие запястья и локти. Там, где лента впилась в кожу, бледнели выцветшие струйки вен.

Что случилось? Зачем?..

– Не пытайся высвободиться, – заботливо посоветовал Колин. – Только силы потратишь. Я читал, что лента держит даже крепче, чем корабельная бечёвка.

Шерил непонимающе вслушивалась в слова, продолжая медленно, по кусочкам восстанавливать события в памяти. Они пошли к машине… Колин спросил, и она ответила, что больше не хочет в Тихий Холм. А потом… да, он предложил ей согреться и выпить чай из термоса. И ей стало плохо.

– Ты… – выплёвывая по слогам, шёпотом, почти неслышимо. Колину пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать. – Ты что-то… подмешал…

– Фенобарбитал-плюс, – кивнул он. – Купил в аптеке Плезант Ривера. Главное – правильно подобрать дозу. Если переборщить, можно не проснуться. Но не волнуйся, я отмерял тщательно. Сейчас, наверное, у тебя раскалывается голова, но это пройдёт.

– Колин… ты… – голова и в самом деле трещала по швам при каждом слове; ей приходилось морщиться и стискивать зубы. – Зачем?