Меньше, чем через двенадцать месяцев, она пропала, и вместе с ней все краски ушли из его мира.
Теперь герцог наблюдал с бьющимся сердцем, как, наконец, обе всадницы замедлили шаг и повернули на дорогу, ведущую через Серпантин. Пока они возвращались на Роттен-Роу, казалось, они обменялись несколькими словами, но коротко. Он вернулся на Роу и стал их дожидаться.
Леди Тарлинг ехала первой. Когда она поравнялась с ним, Люсьен подавил порыв накричать на неё за то, что она подвергла Зою опасности. Рассудком (но не нутром) он знал, что Зоя подвергала опасности себя сама.
Он обуздал своё выражение лица и голос, вежливо приветствуя даму. Она раскраснелась от физических упражнений, её тёмные глаза пританцовывали.
– Ах, герцог, у Вас дел по горло, как я слышала, а теперь и увидела, – сказала она. Выглядело так, словно ей хотелось сказать больше, но она лишь покачала головой и засмеялась. Затем она уехала.
Зоя не спешила, притворяясь захваченной пейзажем. Она, скорее всего, старалась отдышаться. Не ездить верхом двенадцать лет! Её тело, должно быть, онемело и измучено.
Он выжидал.
Наконец, она подъехала к нему плавной рысью. Марчмонта бы не удивило, если бы она притворилась, что не видит его, и проскакала мимо, но она придержала лошадь и остановилась.
– Как здесь красиво, – начала Зоя. – Повсюду, куда не посмотришь, зелено. Не помню, когда я в последний раз видела только зелени. В Египте, как ты знаешь…
– Ты безумна? – перебил он нетерпеливо. – Ты двенадцать лет не ездила верхом. Этот конь для тебя широк, а седло слишком короткое. И всё же ты скачешь с незнакомкой по местности, которую не знаешь. Я видел, как ты мчалась с холма. Ты могла убиться.
Она посмотрела на него так, как большинство людей смотрело на его тётю Софронию, когда та излагала свои безумные речи.
– Но, конечно же, я ездила верхом последние годы, – сказала она. – Много раз. Иногда мы путешествовали по Нилу на праздники или нападали на крестьян. Тогда мужчины позволяли мне ездить в пустыне. Иногда на верблюде, иногда на ослике, а временами на лошади. Они знали, что мне не убежать от них. Я пыталась, но безуспешно. Вся пустыня выглядит одинаково, и я бы сразу заблудилась. Они без труда меня ловили, и их это развлекало. Для них это была игра.
Она говорила о своём египетском опыте менее эмоционально, чем, если бы описывала пару перчаток или туфель. Но он мог видеть эту сцену слишком ярко и Зою в ней. Этот образ его расстроил, добавляясь к путанице страха и злости.
Пока Люсьен боролся, подавляя эмоции, она спокойно осмотрелась.
– Мне нравится это место, – сказала девушка. – Я не предполагала, что оно настолько большое.
Её взгляд вернулся к нему:
– Она мне тоже должна нравиться, хотя я обнаружила, что очень ревную…
– Мне безразлично, что…– он замолчал, пытаясь думать, несмотря на одолевавшие его страх и гнев. – Ревнуешь?
– Она так элегантна, – сказала Зоя. – Она знала, кто я, мне кажется, и не оскорбила меня. Это очень благородно. Будь я твоей наложницей, я бы относилась с большим подозрением ко всяким протеже.
– Она не моя нало…
– У неё отличная посадка. Лучше, чем у меня.
Герцог хотел бы придушить человека, рассказавшего ей о леди Тарлинг. Он приказал себе сохранять спокойствие.
– Ей подходит её седло, – сказал он. – Ей подходит её конь. Она не крала его у своей матери…
– Нет, – Зоя подняла руку, – Ты не будешь меня отчитывать. Это была забава. Я хочу веселиться. Я хочу жить. В Египте я была игрушкой, развлечением. Домашним животным в клетке. Я поклялась себе не терпеть больше такого существования.
Он уставился на неё в яростном неверии.
Он сказал себе, что её английский звучал достаточно хорошо, но понимание значений было далеко от совершенства. Он говорил себе много разумных вещей, но его нутро среагировало на обвинение, откровенно несправедливое обвинение. Она сравнила его с негодяем, который держал её в клетке и обращался как с животным или игрушкой.
– Я провёз тебя через весь Лондон вчера, – сказал Марчмонт, – я возил тебя покупать платья, бельё, обувь и чулки. И я сказал тебе, что возьму тебя сегодня на прогулку.
– Мне было нужно прокатиться верхом.
– Ты должна была мне это сказать.
– Тогда я не знала. Даже если бы знала, ты бы не дал мне возможности сказать, чего я хочу. Мы сделаем так, ты говоришь. Мы сделаем этак. Я заберу тебя в два часа, Зоя. Я сделаю тебя респектабельной, Зоя, нравится тебе это или нет, ради твоего отца, и потому, что я так сказал, и я всегда держу своё слово.
– Я знаю, что слова английские, – ответил Марчмонт, – но мысли, должно быть, арабские, потому что я ничего не понимаю.
Она подала лошади знак двигаться.
– О, нет, – сказал он, – ты не будешь изрекать загадочные замечания и прогонять меня. Меня не прогоняют!
Зоя не обратила на него внимания.
Люсьен слез с коня и зашагал к ней. Он заставил её лошадь остановиться.
– Слезай, – сказал он.
– Нет, – ответила Зоя.
– Трусиха, – проговорил герцог.
Её голубые глаза вспыхнули.
– Давай же, – подзадорил он её, – убегай.
Она метнула в него убийственный взгляд, но позволила ему помочь ей спуститься. Её попка, скорее всего, горела, и ноги скоро будут мучительно болеть.
– Тебе нужно пройтись, – сказал Марчмонт.
– Нет, не нужно! – она топнула ногой и поморщилась. – Я только слегка одеревенела. И не желаю гулять с тобой.
– Мне всё равно.
– Тебе всё безразлично, – сказала Зоя. – Как быть с лошадьми? Ты не можешь оставить их посреди верховой тропы.
– Твой грум займётся лошадьми.
– Я не собираюсь с тобой гулять, – возразила она и попыталась взобраться на лошадь.
Он мог бы позабавиться, наблюдая за её попытками взобраться в седло без посторонней помощи, но герцог был не в настроении развлекаться. Он схватил её за руку и потащил прочь от лошади, направляясь к Серпентину.
– Думаю, я тебя утоплю, – сказал Люсьен.
Она пнула его в голень и побежала.
Нападение было последним, что ожидал от неё Марчмонт – хотя, как он понял позднее, его стоило ожидать в первую очередь – и он не успел среагировать. Несмотря на усталость и затёкшие ноги, Зоя добилась удивительного прогресса благодаря этой мгновенной задержке, и исчезла в роще деревьев. Ею двигало чистейшее упрямство, говорил он себе, и далеко ей не уйти. У неё почти не было физической нагрузки в последнее время, её мышцы устали – хотя она могла этого ещё не понимать – и за ней волочился шлейф из тяжёлой ткани.
Беда в том, что ей не нужно было уйти далеко, чтобы заблудиться, или запутаться в своем проклятом шлейфе и споткнуться, разбив голову об ствол дерева, или утонуть в Серпентине.
– Я её утоплю, клянусь, – пробормотал герцог и побежал за ней.
Он искал проблеск голубого и скоро её нашёл. Зоя была возле Серпантина, но не на дорожке. Он легко преодолел расстояние между ними, но она продолжала свой неуклюжий бег.
Когда Зоя оказалась в пределах досягаемости, Люсьен потянулся, чтобы схватить её за руку. Он наступил ей на шлейф, его сапог запутался в подоле платья, лишив её равновесия. Она упала, и он за ней, прямо на неё.
Когда они повалились на землю, с него упала шляпа. Краем глаза он видел её шляпку, откатившуюся в сторону. Под его рукой поднималась и опадала её грудь от тяжёлого дыхания. Он приподнял голову и грудную клетку, чтобы не давить своим весом, но полностью её не отпустил.
Влажные кудри прилипли к вискам и возле ушей. Её кожа порозовела от напряжения. Зоя хмуро смотрела на него, сверкая голубыми глазами.
– Какого чёрта с тобой случилось? – спросил Марчмонт.
Её руки поднялись. Инстинктивно он отпрянул назад. Но она не стала выцарапывать ему глаза или бить, как он ожидал. Зоя запустила пальцы в его волосы и обхватила его голову. Она потянула, приближая его лицо к своему, и поцеловала прямо в губы.
При первом прикосновении Люсьен ощутил лёгкий шок, который испытывал днём ранее, но сильнее и глубже на этот раз, как будто он притронулся к электрической машине. Но на этот раз он не отстранился. Её губы были мягкими и тёплыми, её запах и вкус разлились в нём, сладкий и чистый и тёплый, словно летний сад.