— Пол, — сказала она вызывающим тоном, зная, что опоздала.

Он поднял бровь.

— Я так понимаю, что в миссионерском центре Сан-Пауло тоже ничего не знают о тебе.

Она покачала головой. Глаза Филиппа сузились.

— Но почему?

Он не нравился ей, но он спас ей жизнь. Она выдала ему еще одну небольшую порцию правды.

— Семья матери послала за мной частных сыщиков. Уинстон боялся, что если они найдут меня, то сумеют уговорить бразильские власти отправить меня домой, в Англию. А если не сумеют, то просто похитят.

Ее спутник, молча, наблюдал за ней, и под его взглядом она поежилась.

— Неужели это было возможно? Анжела закусила губу. Такой вопрос она часто задавала себе, особенно когда подросла.

— Отец так говорил. Снова молчание. Она обнаружила, что его темные глаза чертовски проницательны.

— И ты решил остаться?

— О да.

Искренность ответа не вызывала сомнений.

Он опять прищурился.

— Потому что ты любишь Уинстона? Или Бразилию? Или был несчастен в Англии?

— Все вместе, — почти беззвучно ответила Анжела. У нее появилось мерзкое ощущение, что ее допрашивают в полиции.

Она внимательно посмотрела на сидящего напротив мужчину. Таких длинных ресниц она еще ни у кого не видела, они выделялись на загорелых скулах, словно бахрома маски. Некоторые женщины, должно быть, находят его неотразимым, неожиданно подумала она.

Это была странная, пугающая мысль. «Да откуда мне знать, что женщины находят в мужчинах неотразимым? — уныло спросила она саму себя. — С тех пор, как уехал Джеймс, я не говорила ни с кем, не считая детей, кроме Уинстона, Хосе и Терезы, которая знает о мужчинах еще меньше, чем я. И вдруг я берусь оценивать его сексуальность, будто городская шлюха из любимого комикса Терезы…»

Она чувствовала, как запылали ее щеки, но понадеялась, что при слабом свете он этого не заметит. Ей вдруг пришла в голову еще одна мысль, смутившая ее больше, чем все предыдущие. А что, если он знает, что она женщина?

Его ресницы внезапно взметнулись вверх. Анжела застыла, как заяц, попавший в луч прожектора.

Фил холодно сказал:

— Не надо бояться, я тебя не трону. Если бы Уинстон был здесь, у меня, наверное, появилось бы искушение выбить из него дурь. Но я не ищу козлов отпущения. Лучше расскажи мне, что твой отец замышляет.

Анжела в замешательстве уставилась на него.

— Замышляет? Вы говорите так, будто он преступник! — возмутилась она.

— Нет, я не думаю, что он преступник, — спокойно возразил Фил, — но думаю, что он — одержимый фанатик, лишенный сострадания и милосердия, — продолжал он ледяным тоном. — Он, видно, думает, что может вытворять все, что ему угодно, во славу Господа. Уинстон Крей, похоже, считает, что Господь наделил его исключительными правами.

Анжела почувствовала смущение и легкий испуг. Она понимала, что невольно стала жертвой давнего конфликта. Но разделял ли его Уинстон Крей? Если да, то почему никогда не упоминал имени этого человека? Ведь отец не был скрытен, особенно когда дело касалось его борьбы с врагами. Ее присутствие в миссии — единственный секрет, который Уинстон Крей должен был хранить, и то скорее в ее интересах, чем в своих.

Так кто же этот человек? Она порылась в своей памяти и ничего не нашла.

— Кто вы такой? — спросила она напрямик. Его губы дрогнули, как будто она позабавила его. Но он ответил вполне серьезно.

— Филипп Боргес.

— Боргес? — Анжела нахмурилась, В этом имени было что-то знакомое. Она попыталась отыскать разгадку.

— Откуда вы знаете моего отца?

Он бросил на нее скептический взгляд.

— В этой местности просто невозможно не знать каждого европейца в радиусе сотни миль. Кроме тебя, конечно. Что возвращает нас к моему вопросу: что Уинстон собирается делать с тобой?

Анжела вздохнула.

— Учить меня, — не сразу ответила она.

— Чтобы было кому передать дело? Ты серьезно?

Она поморщилась.

— Почему бы нет? Это способ избежать новобранцев из министерства. Уинстон считает, что можно сохранить это дело как семейное, каким оно когда-то и было.

— И тебя это устраивает? — протянул Филипп Боргес.

Нет, ее это не устраивало с того дня, как они с отцом шумно поругались и за которым последовали дни язвительного молчания, карающего ее строптивость. Она твердо знала, что у нее нет призвания к миссионерству. Более того, Анжела знала, что и Уинстону она не нужна. Собираясь в Бразилию, она по наивности надеялась, что станет ему опорой. Времени, проведенного здесь, хватило, чтобы убедиться: этот человек не нуждался ни в ком, кроме себя самого, и ее здесь ничто не удерживает. Надо уезжать. Она это знала. Тереза и Хосе тоже были уверены, что рано или поздно она покинет миссию. Единственный человек, которого предстояло убедить, был Уинстон. И она старалась. Но она вовсе не собиралась рассказывать обо всем этом дерзкому и надменному чужаку, поэтому сделала вид, что занята поглощением бобов в томате, которыми он ее угостил.

— Уинстона надо упрятать в психушку, — раздраженно сказал Боргес. — Какого черта он бросил тебя в миссии после штормового предупреждения?

На этот вопрос Анжела могла ответить, не вступая на зыбкую почву предательства.

— Он сказал: мы должны верить, — доложила она.

Ее спутник фыркнул.

— Это похоже на него. Но ты понимаешь, что мы вышли к миссии только по счастливой случайности?

Анжела вздрогнула.

— Понимаю, — тихо сказала она.

У нее появилось ощущение, что Филипп собирался сказать что-то важное, но в последний момент передумал. Он хмуро посмотрел на нее.

— Несколько лет назад, — сказал он после паузы, — мы с Уинстоном крепко поспорили.

Анжела уныло кивнула. Отец расходился во мнениях со всеми, кроме терпеливых индейцев, которые кротко воспринимали все, что он говорил, а потом делали по-своему. Она старалась вести себя с ним так же. Что же касается земляков-европейцев, иногда ей казалось, что отец воюет с ними со всеми поголовно.

— Что послужило поводом к вашей ссоре?

Он осклабился:

— Мораль и права на землю. Точнее говоря, моя мораль и права индейцев на землю. — Воспоминание позабавило его. — Уинстон считал, что Господь дал ему право вмешиваться и в то и другое. Я… э-э… разубедил его.

Она отчетливо припоминала, как отец что-то говорил ей о подобном конфликте. Речь тогда шла о каком-то соблазне. И кого-то он называл великим грешником. Уж не Фила ли Боргеса?

— Никому еще не удавалось разубедить Уинстона Крея, — рассеянно заметила она.

— Неправда, мне удалось, — холодно поправил ее Фил. — Он захотел построить миссионерский центр среди племенных земель. Я воспрепятствовал этому.

Анжела покачала головой.

— Представляю, как он был разгневан, — сказала она, заинтересовавшись. Ах, надо было быть внимательнее к рассказам Уинстона! — Но почему он никогда не рассказывал о вас? — пробормотала она.

— Потому что Уинстон из тех людей, которые не любят рассказывать о своих поражениях, — сухо ответил ее спутник.

Анжела вздохнула.

— Да, это правда. — Она поморщилась. — Черт побери, вот уж он разъярится, когда узнает, что это вы вытащили меня из миссии!

— Когда он стащил вычерченную мной карту, он оставил мне записку. Это было несколько лет назад, в разгар спора о местоположении миссии. Он написал, что изымает ее для того, чтобы отделить добро от зла.

Неприятное воспоминание кольнуло Анжелу.

— Он называл ее работой дьявола, — медленно сказала она.

— Ну, так это была моя работа. Но почему он сделал из меня дьявола, может быть, ты скажешь?

Глава третья

Анжела вздрогнула, и сама удивилась такой странной реакции на вопрос Фила Боргеса. Конечно, она его не боится, но что он ей не нравится — это точно. У него неприятная привычка командовать. Правда, так же повелительно он вел себя и со славным Андреасом, не только с ней. Но все же можно сказать: он достаточно вежлив, хотя и нетерпелив. После пяти лет жизни на опушке влажных джунглей, после пяти лет, проведенных с неистовым Уинстоном Креем, она усвоила, что существует множество вещей, которых следует бояться больше, чем острого языка.