Ле Карре тоже живет в Хемпстеде, в миле от Криса, и сначала мы заезжаем за ним на такси домой, там мы впервые пожимаем друг другу руки и выпиваем по бокалу шампанского «Мумм» (о, исторический момент!). Естественно, в голове классика я уже занял свою нишу: ведь не каждый же день ему присылают пьесы спятившие от графомании полковники! Далее машина привезла нас в знаменитый «Симпсон» на Стрэнде, где с утра до ночи джентльмены жуют недожаренные бифштексы с кровью, там состоялся милый, ничего не значащий разговор с седым, чуть застенчивым и скромным автором, не особенно распространявшимся о своих подвигах на ниве шпионажа.

Прокачусь на своем шарабане на год вперед. Вскоре Ле Карре прибыл в Москву собирать фактуру для своего очередного романа, остановился в шикарном «Савое», где я его разыскал и предложил пообедать в Доме литераторов, тогда еще доступном для медленно беднеющих московских писателей. В киоске рядом с входом я по дурной привычке купил и запрятал в карман бутылку «Тичерс», стоившую (о, славное время!) всего шесть долларов. В ресторане мы пожинали фирменные писательские деликатесы, и мой гость охотно воспринял бутылку, внесенную в кармане, словно мы с ним уже не раз по-совковому выжирали «натроих» в подъезде (а не в «Симпсоне»), закусывая селедкой с газеты, положенной на подоконник (к образу английского джентльмена). Кот смотрел на нас с нескрываемым презрением, как на жалких плебеев.

На следующий год он пригласил меня погостить у него в загородном доме близ Панзанса, встретил меня на перроне, посадил в просторный «лендровер», рассчитанный на пересеченную местность, и повез в свое имение, состоявшее из двух двухэтажных домов, один — хозяйский, другой — для гостей. Дома высились на каменистом холме, внизу хмурилось серо-зеленое море, видимо недовольное визитом бывшего чекиста, из окна гостевого дома виднелось ограждение из колючей проволоки(!), рядом сидел огромный рыжий кот, который зашипел и жутко напугал моего Чеширского Кота. Вопрос о назначении проволоки мучит меня до сих пор, я так и не рискнул спросить об этом у хозяина. Защита от местных жителей, ворующих картошку? Или от тигров, покушающихся на кота?

Дэвид (истинное имя Джона Ле Карре — Дэвид Корнуэлл) отдал мне на откуп весь гостевой дом, я тут же начал все осматривать и обнюхивать, прежде всего холодильник, который оказался набитым пищепро-дуктами и — nota bene! — бутылками Puilly fume, моим любимым французским вином. Вот вам и негостепри-имство англичан, и болезненный уход в приватность!

О, бедность!

Расставшись с Ле Карре, мы мчимся домой, но по дороге у Криса верещит мобильник, напрочь ломающий всю мою хемпстедскую идиллию: дела зовут моего приятеля в провинцию. Как истинный англичанин, он предлагает остаться в его квартире, но внутренний голос подсказывает: не надо! Ничего хорошего из этого не выйдет, вспомни, сколько ты сам из-за этого потерял друзей, как охала жена и кричала, что вся квартира превратилась в грязный бардак и исчезли даже мельхиоровые ложки, а потом приходили телефонные счета, не надо…

Крис, увидев мою непреклонность, предлагает переехать в приличествующий мне по рангу отель «Королевские конногвардейцы». Там множество достоинств: соседство с Министерством обороны, всем Уайтхоллом и Скотланд-Ярдом («Шпион всегда шпион»), кроме того, там обожали останавливаться отставные английские полководцы, а разве я, хотя и в малой степени, не вхожу в этот сонм ангелов?

Предварительно заказав номер, на «ягуаре» торжественно переезжаем на точку, швейцар в позументах очень осторожно грузит в тачку мой потертый чехословацкий чемодан, купленный еще в «Мосторге», видимо, подобных он никогда не видел у своих постояльцев-конногвардейцев и потому относится к моему багажу как к антиквариату. Отель «Королевские конногвардейцы» увешан портретами прославленных сэров в тусклых золоченых рамах, они напоминают о блеске ушедшей Империи. Рядом страсть моей души — желтоватые гравюры со стройными яхтами, видами Гринвича и Лондонского моста, тоже уходящая натура, в которую уже грубо вторглись новый газетный центр Доклэндс и манхэттенское нагромождение отелей у Темзы — Chelsea Harbour. Тут еще мой Лондон, тут убаюкивают музыкальный треск беломраморного камина и волнительно красной кожи кресла и диваны. Если бы в них сидели не бизнесмены с мобильными телефонами и не чересчур деловитые остроносые дамы (увы, не леди полусвета), а истинные конногвардейцы в поблескивающей униформе, позвякивающие шпорами!

В романной атмосфере старомодного отеля чувствую себя аристократом из Троллопа или Филдинга, эдаким потертым, но великолепным сквайром, кавалером и кавалергардом, изрядно пострелявшим восставших сипаев и попинавшим черно-желтых слуг. Кстати, уборщицы темнокожи, таинственно женственны и похожи на копошащихся зверушек, мужская обслуга тоже черновата, подчеркнуто почтительна и обращается ко мне не иначе как к «полковнику»: «Простите, полковник, вы будете гренки или овсяную кашу?» [101]Звучит.

И очень хочется денщика в ливрее, хотя бы вроде хлестаковского Осипа.

Вдруг на меня нападает комплекс неполноценности: а вписываюсь ли я своим внешним обликом в этот имперский отель? Не похож ли я на забулдыгу, случайно зашедшего в приличный дом? Зато Кот чувствует себя здесь как дома, словно всю жизнь он провел в таких шикарных дворцах.

Где вы, джентльмены?

В комфортабельном номере я успокаиваюсь, лишь выпив глоток виски (не из дорогущего мини-бара, а из бутылки, купленной в магазине): ведь фланелевые брюки наконец-то купил (о, счастье идиота!), и твидовый пиджак приобрел и классические туфли марки «Баркер» в эдаких пупырышках. Соединение всех этих роскошных ингредиентов в гармоничный букет сделает меня настоящим джентльменом, и я сольюсь, сольюсь в экстазе со всеми королевскими конногвардейцами. Надеваю новоприобретенное, веером выпускаю из верхнего кармана цветастый платок и уверенно спускаюсь в ресторан на ланч.

Не так уж и шикарно. Где вы, богатые джентльмены? Из тех, кто по выходным нарочито небрит и бродит в драных джинсах (или вельветовых штанах) и пуловере, обернув вокруг шеи шарф, с непокрытой головой. Зато в будни выбрит до синевы и одет в полосатый костюм с хризантемой в петлице. Правда, один директор универмага недавно уверял меня, что полосатые костюмы, брюки из кавалерийской саржи (не путать со спаржей!) давно вышли из моды. Не поверю никогда: просто директор командует универмагом ширпотреба…

После ланча выходим с Котом на променад, и вдруг я слышу беседу по-русски. Звучит диалог с легким матерком, он интригует (о чем же все-таки говорят «новые русские», если говорят?), стараюсь держаться рядом, но боюсь, что засекут, — во мне ведь тоже со стороны виден русский — и все же тянусь за их спинами, словно опытный наружник, стараясь усечь разговор.

— На первый взгляд все выглядит хорошо! — поучает длинноногий в джинсах супружескую пару, очевидно недавно прибывшую в Лондон. — На самом же деле… например, плачу дикие деньги за ихнее телевидение. Но ведь это полное дерьмо по сравнению с нашим! Собираюсь скоро поставить нашу «тарелку»…

Патриотический запал меня умиляет, и я отстаю, размышляя, что буржуазия бывает не только компрадорской, рано или поздно в ней просыпается национальная гордость, связанная с желанием не потерять накопленное (или награбленное) и сохранить его в жестокой конкуренции с Западом.

— А не взглянуть ли нам на «Старый чеширский сыр»? — предлагает Кот. — Только не пить: ты и так уже принял в номере виски. Вообще-то следовало бы назвать этот паб «Чеширский Кот». Такое дерьмо, как чеширский сыр, не заслуживает даже упоминания. Ты пробовал когда-нибудь эту гадость?

Я спешу унести Кота из этих мест и уже в Сити врезаюсь сразу в трех русских, определяю их по походке вразвалку (руки в брюки), по равнодушию и даже презрению, с которыми они взирают на дорогие витрины. О, это очень богатые люди, это уже короли бизнеса! Первоклассные костюмы, купленные на Бонд-стрит, где считается неприличным вешать на товары ярлык с ценой. Отменные ботинки, шелковые итальянские галстуки, а у одного даже типично джентльменский, длинный зонт с бамбуковой ручкой. Но не укрыться от взгляда чекиста-пенсионера. За этим маскарадным блеском проглядывает партийный работник, ныне директор приватизированного завода, и уже поживший старший бухгалтер, которому вдруг на старости лет подфартило. А кто же этот третий, молодой да ранний, с татуировкой на руке, уверенный в движениях? Конечно, зона. Англичан они считают бедняками и идиотами, не умеющими делать деньги и вечно дрожащими перед лицом закона. Став крезами в считанные месяцы или дни, они не представляют себе, что состояние можно наживать веками и честным путем, они любят деньги, но не знают, как их тратить. Им уже скучно оттого, что можно купить и красивую девицу, и самый дорогой «люкс», и шампанское из погребов какого-нибудь графа де Бофор, и самого графа, и его замок.