Я фотографировал меньше, равно как и меньше говорил об увиденном и сделанном каждый день, поскольку уже не ощущал себя туристом или путешественником. Путешествие стало образом нашей жизни.

К концу дня, поняв, что из-за петляющих дорог мы не доберемся вовремя до монгольской границы (а в семь часов вечера она закрывается), мы встали лагерем у еще одной речки. По спутниковому телефону мы связались с группой поддержки и договорились заночевать с ними вместе, впервые за все время путешествия. Дэвид, еще не изведавший блаженства ночевки на природе, любил повторять, что «неженки не спят в палатках», однако в тот вечер выяснилось, что он прихватил все что только можно, дабы сделать ночлег на открытом воздухе максимально комфортным. Судя по всему, неженки все-таки спят в палатках. У Дэвида обнаружились два больших складных кресла для себя и Расса — продюсеры как-никак — и маленькие для остальных, а также чересчур уж стильный металлический столик с гофрированной столешницей и двухконфорочная газовая плитка. Да уж, это было совсем не то бивачное снаряжение, к которому привыкли мы, аскеты.

Пока остальные собирали хворост и готовили на костре ужин из тунца и макарон со сладкой кукурузой, я впервые за все время порыбачил. Забросив удочку несколько раз, я так ничего и не поймал. Затем мы все вместе поужинали, сидя вокруг огромного костра. Мы смотрели на огонь, травили байки и просто болтали, а после часа ночи принялись распевать песни под звездным небом. За Василием, заведшим сибирскую песню, выступил Джим, спевший какую-то чешскую, а потом и я с «Цветком Шотландии». То была чудесная ночь, и именно так я с самого начала и представлял себе сотрудничество с группой поддержки: встречаться каждые пять-шесть дней, чтобы обменяться впечатлениями и обсудить, как продвигается путешествие, остальное время проводя, однако, врозь. Итак, все было превосходно. Мы вместе прошли через многое, и Дэвид, Расс, Джим, Василий и Сергей теперь стали нашими лучшими друзьями.

На следующий день мы продолжили подъем по перевалам меж заснеженных гор. Мы достигли вершины и увидели, что дальше дорога идет прямая, как стрела: огромное пространство разрезала узкая асфальтовая полоса, сбегающая с возвышенности, проходящая далее по долине и снова взбирающаяся наверх, на другую возвышенность — и ни одного изгиба, насколько охватывал взгляд. Впереди была Монголия. Ехать было очень легко, хотя после затянувшихся посиделок у костра от монотонности длинной и прямой дороги и клонило в сон. К тому времени, когда мы добрались до границы, я уже не мог бороться со сном и так и рухнул на бетон, предоставив Чарли и Клаудио разбираться с пограничниками.

Через два часа мы были уже на нейтральной территории. Позади нас — российская граница, сверкающая новехонькими зданиями из стали и бетона. Мы спустились с возвышенности к веренице ветхих деревянных лачуг, выглядевших так, словно их не красили лет пятьдесят, и асфальт мигом исчез из-под наших колес, уступив место гравию. Перед нами простиралась монгольская граница, о которой нам неоднократно говорили, что для представителей Запада она закрыта. Этот КПП был предназначен строго для российских и монгольских грузовиков с товарами и, судя по всему, использовался довольно редко. Однако благодаря неимоверным усилиям нашего офиса в Шефердс-Буш мы получили специальное разрешение — нам позволили въехать в Монголию с запада и добраться до Улан-Батора, что на востоке страны, по маршруту, обычно закрытому для туристов. Быстро уладив формальности, мы въехали в Монголию. Стоило нам лишь сделать поворот, как тут же пришлось остановиться. Дорогу переходило стадо яков: пятнадцать-двадцать крупных мохнатых животин. Мы доехали до полянки, где нас уже четыре дня поджидала Карина, наш местный посредник. Она очень обрадовалась, увидев нас, и повязала нам на мотоциклы голубые ленточки — так поступают монгольские шаманы, чтобы привлечь удачу. Я был полон решимости двигаться вперед самостоятельно, и, попив чаю, мы рванули дальше, договорившись с группой поддержки, что встретимся с ними через пять-шесть дней у Белого озера.

Буквально через несколько минут по рации зазвучал голос Чарли:

— Блин, ты только посмотри на эти дороги, чтоб их! Да, мы как будто в каменном веке. Какого хрена мы сюда поперлись? — Да уж, такого мы никак не ожидали.

— Уж лучше песок, чем такой гравий, — отозвался я.

— А по мне даже грязь была бы лучше, просто засохшая грязь. Эти камни — просто кошмар.

Дороги и впрямь оказались ужасными. Они были едва прорезаны в ландшафте, и нам с трудом удавалось придерживаться их, однако на этом сходство с дорогами, встречавшимися нам ранее, и заканчивалось. Представьте себе этакую колею, проложенную редкими грузовиками да животными. Мы ехали параллельно по грязной равнине, и огромное небо отбрасывало тени миллиона оттенков коричневого на чередующиеся холмы, горы и пять-шесть дорожек, прорезанных в степи, из-за чего трудно было разобрать, которая из них куда ведет. Метрах в пятнадцати справа от меня Клаудио ехал по одной дороге, оставляя за собой облако пыли. Чарли ехал в центре нашей небольшой группы, так сказать, на острие стрелы, я же держался от него поодаль слева. А я-то еще надеялся, что в Монголии мы сумеем наверстать упущенное время, но теперь даже наше изначальное намерение покрывать по сто шестьдесят километров в день представлялось сложной задачей. Здесь-то нам и нашим мотоциклам и предстоит выдержать сложный экзамен.

Ползя со скоростью около тридцати километров в час по глубоким колеям, мы добрались наконец до первого монгольского города.

— Какая нищета, — заметил Чарли. — Здесь просто ничего нет.

Здания представляли собой осыпающиеся руины. Появился мужчина с маленьким мальчиком. Оба выглядели ужасающе, ребенок был грязный и босой, из носа текли сопли, лицо и руки усеивали язвы.

— О боже, — только и сказал я, потрясенный увиденным. А мы-то ожидали, что Монголия будет нашей Шангри-лой. Судя по всему, на самом деле здесь нас ожидал ад.

Мы ехали, пока не наткнулись на участок позеленее недалеко от реки. Был десятый час вечера, небо темнело, явно приближалась буря, поэтому мы решили заночевать. Стоило нам поставить палатку, как через несколько минут появился грузовик. Из него выпрыгнули два строителя в синих парусиновых куртках и кепках и буквально скатились по склону к нашему лагерю. Они внимательно осмотрели наши мотоциклы, придя в восторг от приборных панелей и переключателей. Мы достали карты и показали им свой маршрут от Лондона до Нью-Йорка. Строители сбегали назад и притащили из грузовика бутылку водки.

— Очень мило с вашей стороны, — ответил я, качая головой, — но это не для меня, благодарю. — Эти ребята явно хотели посидеть с нами и раздавить бутылку, однако ни у кого из нас настроения не было: мы слишком устали и вдобавок были потрясены тем, что увидели в Монголии. Я достал из кармана листок бумаги, где были записаны самые ходовые фразы на монгольском.

— Сайн байна у? — произнес я, поинтересовавшись у новых знакомых, как дела.

Строитель пониже покачал головой:

— Казах.

— Сайн байна у? — повторил я.

— Казах.

— А, вы из Казахстана?

— Йа, казах, — согласился строитель. Все понятно, они не монголы.

— Рахмет, — выдал тогда я. К сожалению, это было единственное казахское слово, которое мне удалось вспомнить, и оно обозначало «до свидания» [9].

Оба казаха покатились со смеху.

— Рахмет. Йа, казах. — Они вручили нам в подарок бутылку монгольской водки, дав понять, что отказ их обидит. Пускай мы и не захотели пить с ними, они все равно решили нам ее подарить. Рассудив, что надо сделать ответный жест, я достал пару маленьких бутылочек «Джонни Уокера», которые таскал в багаже как раз для подобных случаев.

— Это из моей страны, — пояснил я. — Шотландское виски.

Подняв брови, они изучали на ладонях бутылочки. Я надеялся, что казахи удивлены золотистым цветом их содержимого, а не крохотным размером моего подарка — они-то презентовали нам литровую бутылку водки. Мы пожали друг другу руки, и они уехали, а мы принялись готовить ужин. Вода как раз начала закипать, когда я поднял голову и увидел темный силуэт приближающегося всадника, четко вырисовывавшийся в треугольнике хмурого неба меж двумя пиками. Парнишка, лет четырнадцати, не старше, остановился метрах в двадцати от лагеря и принялся осторожно нас рассматривать.