Мода на египетские изумруды продолжалась как на протяжении всей римской истории, так и в более поздние времена. В Британском музее хранится портрет египтянки, жившей во II веке нашей эры, на котором изображена женщина в изумрудном ожерелье. Примерно в то же время Климент Александрийский язвительно писал о том, что аметисты, изумруды, хризолиты и яшма входят в число камней, «кои некоторые глупышки вставляют в золотую оправу и носят как ожерелье». Запись историка Элия Лампридия позволяет узнать, какое приданое давали за богатыми римскими невестами в III веке: некая дама после гибели жениха оставила у себя «девять ниток жемчуга, одиннадцать сеток для волос с изумрудами, четыре браслета с застежками из чистого гиацинта циркона».

Некоторые из римских изумрудов могли привозить с территории нынешней Австрии, где тоже добывали изумруды. Последние исследования позволяют предположить, что единичные камни могли доставлять из Восточного Афганистана, но большую часть все-таки добывали в Египте, и в свое время прииск в Забаре был очень оживленным местом, именно поэтому здесь сохранилось много осколков керамики разных эпох. Я читала об этом, но не ожидала, что всевозможных черепков окажется настолько много. Кругом валялись отбитые ручки и донца от больших амфор, а я даже умудрилась найти носик масляной лампы. Томас сказал, что не так давно здесь еще можно было отыскать целые сосуды.

— А потом мы однажды приехали, а тут все перебито.

Он сказал, что это дело рук археологов, которые все тут изучили, сфотографировали, запротоколировали, а потом уничтожили, чтобы не досталось другим.

Я посмотрела на холмы и вдруг поняла, что вся долина буквально завалена булыжниками: это отвалы породы, которую рудокопы вытаскивали из лабиринтов. В некоторых случаях только эти отвалы и являлись подсказкой, что некогда здесь существовали шахты, поскольку выходы в них были замаскированы, но часть туннелей очистили, и я даже разглядела ведущие к ним тропинки. Этим мы в основном обязаны одному французу, и вовсе не инженеру Леонидасу, победоносно нацарапавшему свое имя в 1840-х годах, а молодому минералогу, прибывшему сюда два века назад во главе такой же маленькой экспедиции, как и моя. Сегодня его с определенной долей восторга называют тем самым иностранцем, который вновь открыл миру прииски Клеопатры.

Изумруды паши

Фредерик Кальо родился в Бретани в 1787 году. В детстве он постоянно слышал рассказы наполеоновских солдат, а также ученых и инженеров, побывавших в Египте в конце XVIII века, о том, что страна эта — колыбель блистательной и потерянной цивилизации. В 1815 году, будучи по горло сыт Европой, которую раздирали постоянные войны, двадцативосьмилетний Фредерик сел на корабль и отправился в Александрию в надежде на приключения. Вместо этого он увидел страну, осажденную туристами и охотниками за сокровищами. В тот момент Египет был очень популярным местом, и здесь царил полный хаос, поскольку европейцы толпами стекались сюда в поисках сокровищ. Вот что Кальо писал в мемуарах: «Руины Карнака были разделены демаркационными линиями, отмечавшими, где чья территория — французская, английская, ирландская, итальянская и т. д.

Некоторые английские леди перелезали через обломки, чтобы пробраться в катакомбы. Несмотря на жару и усталость, все высунув языки носились туда-сюда, жаждая найти или купить какую-нибудь старинную вещь, поэтому копали днем и ночью».

Через год после приезда Фредерика официально назначили придворным минералогом паши, правителя Египта в составе Оттоманской империи, и первая его миссия была связана с изумрудами, пользовавшимися в тот момент большой популярностью во Франции. Во-первых, зеленый был любимым цветом Наполеона, но помимо этого император хотел воссоздать величие Древнего Рима. Неудивительно, что изумруд с его давней историей стал любимым камнем нового французского правителя. Во время короткого набега на Европу Наполеон захватил Рим и разграбил сокровищницу Ватикана, прихватив с собой немало сокровищ, включая огромный изумруд, который оставил себе.

Через несколько лет он вернул камень папе Пию VII, причем не просто камень, а эффектную тиару, в центре которой блистал изумруд. Реакция папы была неоднозначной. Он был рад возвращению изумруда, но при этом счел сам подарок оскорбительным, поскольку Наполеон специально сделал тиару слишком маленькой для головы папы.

Император любил дарить изумруды женщинам, которые что-то для него значили. По словам известного художника Жана Батиста Изабе, году эдак в 1809 императрица Жозефина собралась позировать ему для своего портрета в миниатюры. Дело было незадолго до того, как Наполеон официально объявил, что разводится с ней. Когда художник спросил, какие украшения Жозефина собирается надеть, та посмотрела на него с невыразимой грустью и ответила:

— Нарисуйте меня в изумрудах.

Она показала прекрасное ожерелье, которое муж подарил ей, когда еще был влюблен.

— Я хочу, чтобы оно символизировало свежесть моего горя, — сказала Жозефина, добавив, что читала где-то, якобы брошенные мужьями англичанки носят зеленый, чтобы все видели, что их бросили.

Это же изумрудное ожерелье сыграло еще одну небольшую роль в истории. Через несколько месяцев после того, как Изабе изобразил ожерелье на миниатюре, его украли из шато Жозефины в пригороде Парижа. Наполеон испугался, что недруги могут обвинить его в организации похищения, поэтому тут же отправил главе секретной службы приказ найти пропажу, и немедленно. Но дело в том, что в те дни тайная полиция занималась только выслеживанием политических противников, а вот для раскрытия уголовных преступлений не годилась. Поэтому полицейским, дабы выполнить приказ императора, пришлось нанять известного преступника Франсуа Эжена Видока, способного буквально поставить на уши криминальный мир. Видок нашел ожерелье за три дня, и в благодарность Наполеон простил ему былые прегрешения. Впоследствии Видок стал одним из самых известных детективов, настоящим мастером маскировки и слежки, и первым шефом знаменитой «Сюрте женераль».

Поскольку изумруды то и дело мелькали в заголовках газет и многие новоиспеченные французские богачи подражали семье императора, то паша, разумеется, первым делом попросил придворного минералога посмотреть свежим взглядом на старинные месторождения. Однако, когда дело дошло до конкретных инструкций, паша растерялся. Никто, казалось, и понятия не имел, где, собственно, находятся шахты. Страбон писал, что прииски расположены где-то рядом с портом Беренис, а в XIII веке путешественник Мухаммед бен Мансур подтвердил эту информацию, добавив, что шахты находятся «на границе с краями чернокожих, но принадлежат Египетскому царству». Именно туда, на юг, и устремился Фредерик со своей маленькой экспедицией. Молодой ученый ориентировался на две отсылки в классических книгах и песни бедуинов, в которых говорилось о пещерах в горах, где находят зеленые камни. Однако, опираясь на карты, знания по минералогии и помощь местных жителей, Фредерику удалось сузить область поисков до нескольких долин. И вот восьмого ноября 1816 года, спустя три месяца после отъезда из Каира, они наткнулись на первые признаки того, что двигаются в правильном направлении. «После пятичасового перехода мы в конце концов добрались до долины и пешком дошли до подножья горы, которую местные называют Забара», — записал Кальо.

Они миновали то же мусульманское кладбище, что и я, увидели блеск сланца и заметили пещеры в склоне горы. Правда, в отличие от нас, члены той давней экспедиции не знали наверняка, туда ли они пришли. «Мы приблизились к пещерам, и оказалось, что это и есть шахты, — писал Фредерик, — но я, признаться, растерялся, когда понял, как они устроены». Кальо велел трем арабам расчищать проход, а сам присел на камень отдохнуть. «И тут мой взгляд вдруг упал на маленький кристалл изумруда. Радость и удивление заставили забыть об усталости. Мне не терпелось попасть внутрь, поэтому я, подбадривая арабов, начал работать вместе с ними. Вскоре мы расчистили вход и проникли в шахту».