Шестьдесят лет назад на Черч-стрит, главной улице старого города, стояли крошечные домишки, в которых обитали многочисленные семьи.

— С виду и не скажешь, но тогда на Черч-стрит денег водилось больше, чем в местном банке.

В те времена в Уитби жили по законам общины.

— Обидишь кого-то — значит, обидишь всех. Нам с детства внушали страх перед Господом и уважение к королевской семье… — С этими словами Том указал на бухту, где еще не успели снять флаги, вывешенные в честь юбилея ее величества пару недель назад. —

Вот раньше везде так было. А теперь ничего нет, и гагата тоже нет.

Я спросила, есть ли у него семья.

— Нет. Моя Джоан умерла еще до свадьбы.

Они знали друг друга с детства и, хотя были обручены и любили друг друга, так и не были близки.

— Мы танцевали вместе, а больше ничего не было. Вообще-то можно было бы и не ждать до свадьбы, но тогда все так делали. А потом… потом она умерла от рака.

По иронии судьбы именно горе подтолкнуло Тома к гагату, совсем как когда-то викторианцев.

— Я не сошел с ума только благодаря мастерской и со столькими людьми там познакомился… А что касается женщин… больше никого не существовало для меня после Джоан.

Выйдя на мощеную улочку, я вдруг увидела городок глазами этого милого старика — его мирок перевернулся с ног на голову, былое повсюду отмирало. Я поняла, что почти все мои истории о гагате так или иначе связаны со смертью, будь то рассказ о любви, городе, эпохе, отрасли или о том загадочном юноше, с которого все началось. Гагат очень легкий камень, но его легкость невыносима.

В поисках гагата

Благодаря легкости гагата римляне собирали большое количество этого камня. Мне осталось только выяснить, как был найден гагат, который пошел впоследствии на ожерелье нашего таинственного незнакомца. Непростая задача, учитывая, что не 94 осталось никаких свидетельств работы каких бы то ни было шахт. Теперь, когда старые шахты викторианской эпохи позакрывали, единственный способ добыть гагат легально — найти его на пляже, совсем как в свое время римляне. Причем сегодня, как это, скорее всего, было и в течение долгих тысячелетий, поиски гагата осуществляются тайком.

Хэл Рэдверс-Джонс сказал, что на него работают семнадцать человек, которые ищут на пляжах гагат, но на просьбу поговорить с кем-то из них ответил отказом, объяснив, что это невозможно:

— Эти парни не слишком-то разговорчивы, некоторые даже свои фамилии не сообщают.

Скалы вдоль пляжа тянутся на семь с половиной миль, но проблема в том, что пласт гагата иногда всего в пару миллиметров толщиной, поэтому, по словам Хэла, это все равно что искать иголку в стоге сена. Большинство старателей хранят в секрете свои источники, так что вряд ли кто-то согласится со мной поговорить.

Однако мне повезло. Я познакомилась с парнем, который торговал украшениями из гагата с разноцветной тележки в центре старого города. Кевин Диксон, как его звали, сказал, что собирает сырье на пляже после шторма, потом полирует камушки и продает их туристам. Цена начинается от фунта-двух, столько стоят мелкие кусочки. В некоторых видны остатки древесины — свидетельство того, чем некогда был гагат.

Дул сильный ветер, и Кевин великодушно пригласил меня с собой на поиски гагата. В последний мой вечер в Уитби мы отправились в ту часть пляжа, которую в народе прозвали «шрамом». Мы прошлись по Черч-стрит мимо симпатичных коттеджей; совсем недавно здесь жили рыбаки, но сейчас дома пустовали и сдавались на лето. Всё, как рассказывал Томми. Затем мы двинулись вниз, к морю, и миновали коптильню, из которой пахло прошлым веком.

Гагат залегает ниже уровня земли, рассказал мне Кевин и показал на буй, качавшийся в волнах примерно в километре от берега, который отмечал природный шельф.

— Под водой гагатовый риф. Опасное место для лодок.

Время от времени вода отламывает куски рифа и выкидывает на берег.

— В этом плюс штормов.

Я представила себе риф в виде викторианского сундука для карт, в котором свернутые карты ждут своей очереди в плоских ящиках. Море яростно открывает ящики, рвет содержимое на кусочки, а потом выкидывает на пляж с приветом из прошлого.

Пока мы карабкались по скалам, в нас летел град камней.

— Это чайки, — пояснил Кевин, — думают, мы за их яйцами пришли.

Во время отлива пляж украшал всевозможный мусор.

— Сначала посмотрим на поверхности, а потом уже будем ковыряться, — сказал Кевин и тут же нагнулся, чтобы подобрать два маленьких кусочка гагата, которых хватило бы на сережки-гвоздики.

Я почувствовала себя ребенком, отправившимся на поиски клада, и через пару минут взвизгнула:

— Ой, нашла!

Я подобрала большой черный блестящий кусок. Видали?! Да мне это — раз плюнуть! Тут Кевин подошел изучить находку и разочаровал меня:

— Это кокос.

Через пару минут я обнаружила более многообещающий образец, в котором виднелись даже какие-то щепочки, как учил Кевин, но он забраковал и этот:

— Деревяшка.

Очередная находка оказалась куском угля. Кевин подобрал несколько подлинных «головоломок для обезьяны» возрастом в сто семьдесят миллионов лет, а я тем временем собрала коллекцию угля, достаточную для того, чтобы пережить зиму.

Добросердечный Кевин утешал меня:

— Ничего, поначалу всегда так.

Когда я в очередной раз рылась в куче природных украшений — рубиновые цепочки водорослей с аметистовыми ракушками, то боковым зрением заметила что-то черное, по размеру и форме напоминающее кнопку на клавиатуре ноутбука. Это был гагат, я поняла это раньше, чем услышала вердикт. Он был ярче, чем уголь, и с виду такой хрупкий, словно черное стекло, хотя на самом деле этот камень куда прочнее. А еще он был очень-очень-очень старым! Возможно, это кусок дерева, о ствол которого чесал спину какой-нибудь динозавр. В течение часа я нашла еще несколько кусочков поменьше, включая тот, который сейчас мне нравится больше других, — площадью около сантиметра и толщиной в несколько миллиметров. Мне по душе его блеск и гладкость. Мой гагат похож на пластик и напоминает рычажок настройки на радиоприемнике сороковых годов. Но больше всего мне нравится рисунок на его поверхности — крошечный листок с четкими прожилками.

Существует два типа гагата: так называемый «голубой», с отпечатками снежинок, и «желтый», с отпечатками листьев и папоротников. Мой из второй группы, и его легко представить в виде яркого листочка, который летит с дерева среди тысяч таких же в доисторическом лесу.

Кевин тоже остался доволен нашим походом. Он нашел кусок гагата размером с книгу и сказал, что прибережет находку до лучших времен, пока кто-нибудь не закажет что-то особенное. Остальные пойдут на сережки или бусы. Моему незнакомцу № 952 понравилось бы.

Неожиданная разгадка

Я знала, откуда родом гагат, из которого изготовили ожерелье для незнакомца. Знала, как его собрали, как обработали. Вот только главная загадка так и осталась неразгаданной, а именно личность любителя гагата. Археологи считали, что он, скорее всего, пария, но при этом его не исключили из гарнизона окончательно и бесповоротно. Кроме того, известно, что этот человек переодевался в женское платье и в таком виде совершал какие-то ритуальные действия. Ну и, наконец, он любил аксессуары черного цвета, ибо носил украшения из гагата. Ученые еще раз изучили два маленьких камешка, найденных у него во рту. И выдали весьма неожиданную теорию: дескать, покойный был членом загадочной секты, поклонявшейся Кибеле, и эту секту считали странной даже в римском обществе, известном своими странными сектами.

Римляне называли Кибелу Великой Матерью. Она олицетворяла смерть, возмездие и плодородие, но при этом считалась богиней всего сущего, то есть, говоря современным языком, материи. Происхождение Кибелы — тайна, покрытая мраком; римляне знали лишь.

что она пришла с Востока и была самой требовательной из богинь. К примеру, от своих жрецов, галлов, она требовала полного подчинения и немалых жертв, им даже приходилось идти на самокастрацию. (Эта операция, которую проводили с помощью ритуального меча, напоминала историю возлюбленного Кибелы Аттиса: когда Кибела застала его в постели со смертной женщиной, Аггис устыдился настолько, что оскопил себя.)