У молодого человека было очень мало времени на размышления и он с удовольствием предавался праздности. Младшие офицеры крепостного гарнизона приходили в восторг от чести, оказанной им внучатым племянником короля Франциска I, обе девицы щедро награждали поцелуями за каждый подаренный им портрет, а их почтенные родители с нескрываемой тревогой следили за развлечениями юной троицы, от души желая, чтобы его сиятельство поскорее возвратился в Лувр.

Только вечером, когда по требованию отца девушки были вынуждены покидать узника, юноша начинал вспоминать, что привело его в эту обитель счастья. В дымке воспоминаний приключения казались молодому человеку весьма забавными, провинившиеся офицеры более не виделись столь провинившимися и даже шевалье де Ландеронд не вызывал неприязненных чувств. Как справедливо рассудил его сиятельство, никто не заставлял его отправляться в парижские трущобы лично, поэтому гневаться на посредника у шевалье не было оснований. И все-таки юноше хотелось поговорить с Ландерондом еще раз. Больше всего на свете Жоржу-Мишелю хотелось выяснить, неужели этот дворянин, признанный дамами непревзойденным мастером по разрешению деликатных дел, не знал никаких других браво, кроме недоучки Мало?

Правда, подобные мысли занимали шевалье только по вечерам, а утром Жорж-Мишель забывал обо всем, радуясь играм и беседам со сверстниками. В удовольствиях дни летели незаметно, но в то время как граф де Лош делался все благодушнее и благодушнее, комендант Венсенна становился все мрачнее и мрачнее. В самом деле, видя, как стоящие на часах солдаты с готовностью отставляют аркебузы и подают узнику и его партнерам мячи, как девятнадцатилетний капитан де Лувье, прежде не замеченный ни в чем предосудительном, с азартом играет в жмурки, а его собственные доченьки, его невинные ягнята с радостным визгом стараются — то есть вовсе не стараются! — избежать объятий юного офицера, комендант хватался за голову и спрашивал себя, что делать, восстанавливать ли дисциплину во вверенной ему крепости или прежде заняться наведением порядка в собственной семье?

Когда к концу шестого дня заключения графа в ту часть Венсенна, что служила королевской резиденцией, явился весь двор во главе с королем, господин комендант в очередной раз схватился за голову, а шевалье Жорж-Мишель пожал плечами. «Что он, королевского двора никогда не видел?» — рассеянно подумал юный шевалье, и у несчастного коменданта появилось нехорошее предчувствие, будто уже подорванная в гарнизоне дисциплина скоро и вовсе исчезнет без следа.

Как стало ясно уже на следующее утро, комендант был не так уж и не прав. Не успели полковник, его домашние и узник покончить с завтраком, как навестить его сиятельство явился сам король Карл. С обычным недовольным видом приняв приветствия и поклоны подданных, посетовав на долгие сборы двора и на не менее долгую дорогу от Парижа, его величество напомнил графу де Лош, что его пребывание в заточении подходит к концу, следовательно завтра он может — вернее, просто обязан— принять участие в охоте, чем так долго пренебрегал. Его сиятельство склонил голову, а когда поднял ее, король Карл уже покинул гостиную коменданта, а рядом, хихикая и подталкивая друг друга, стояли дофин, герцог де Гиз и принц Беарнский.

— Вот видишь, — рассмеялся Наваррский, когда Жорж-Мишель, наконец, заметил кузенов, — мадам Екатерина разрешила. Я не нарушил слова.

— Ты без нас очень скучал? — поинтересовался в свою герцог Анжуйский.

— Да уж, здесь заскучаешь, — согласился Гиз, пренебрежительно оглядывая покои коменданта. — Это тебе не Лувр.

— Ладно вам — здесь очень весело, — немедленно возразил граф де Лош. — И друзей у меня здесь много…

— Каких еще друзей?! — насупился юный Лоррен. — Это мы твои друзья, а другие так… Не считаются…

Жорж-Мишель хмыкнул:

— Ладно, пошли, я их представлю.

Когда капитан де Лувье и два лейтенанта с соблюдением всех требований этикета были представлены двум принцам и одному герцогу, молодые офицеры взглянули на графа де Лош с обожанием, а на его друзей и родственников — с почти религиозным почтением. Еще неделю назад юноши не смели даже мечтать о подобном счастье и теперь совершенно потерялись. К счастью непосредственность маленького Беарнца быстро растопила смущение молодых людей и через несколько минут семь юнцов и две девицы весело играли в жмурки, оглашая крепость визгом, смехом и топотом.

Господин полковник уставился в окно, понимая, что дисциплина в гарнизоне погибла безвозвратно. Отчаяние достойного коменданта было столь велико, что офицер совершенно потерял голову, на чем свет стоит проклиная дочь итальянских торгашей. По мнению полковника, только медичиянка могла отправить в Венсенн по совершенно вздорному обвинению внучатого племянника короля Франциска вместо того, чтобы сослать мальчишку в имение.

Достойный дворянин метался по собственной гостиной словно узник по камере, но постепенно его возбуждение — почти что безумие — прошло. Комендант понял, каким образом сможет напомнить о дисциплине офицерам и малолетним принцам. И чтобы никто не смог придраться!

Через четверть часа после того, как игра в жмурки закончилась, и молодежь принялась горячо обсуждать, чем заняться дальше, к дофину и принцу Беарнскому подошел комендант и с самой любезной улыбкой осведомился, не желают ли их высочества осмотреть крепость. Конечно, высочества, а также светлость, сиятельство и их милости очень желали осмотреть то, что обычно никому не показывают, так что с шумом и гамом двинулись за комендантом.

Правда, своих дочурок полковник под благовидным предлогом отослал под материнское крылышко, благо юнцы, излишне возбужденные предстоящей прогулкой, забыли о девушках. Сначала молодые люди смеялись и шутили, встречая взрывом хохота самую незамысловатую шутку, потом стали вполголоса хихикать, исподтишка толкая друг друга локтями, наконец принялись шушукаться. Но чем глубже спускался комендант и чем более затхлым делался воздух, тем тише становились юные офицеры и принцы. В конце концов мальчишки и вовсе замолчали. Только почтенный полковник продолжал заливаться соловьем, повествуя о крепости замковых стен, о решетках, засовах и казематах. Несколько раз комендант приказывал отпереть двери мрачных и узких словно колодцы камер, предлагал молодым людям полюбоваться на их строгую простоту, похвалялся, будто еще ни разу узник не смог бежать из Венсеннской крепости, и уверял, будто казематы замка прекрасно укрощают недоброжелателей короля и наставляют на путь истинный нерадивых офицеров.

Слушая коменданта, капитан де Лувье и лейтенанты вспомнили, что находятся на службе, и слегка попятились от юных вельмож, неожиданно почувствовав неуместность фамильярности, а принцы осознали, что пришли навестить друга и родственника в тюрьме. Общие чувства выразил малолетний Бурбон. Отчаянно вцепившись в рукав двоюродного брата, мальчик встряхнул руку кузена, словно надеялся, что от этого встряхивания ответ брата будет искреннее.

— Но ведь ты не здесь живешь, Жорж, правда? Ведь не здесь?! — дрожащим голосом спрашивал малыш. Хотя принц Беарнский еще не успел узнать, что в тюрьме не живут, а сидят, вид венсеннских казематов привел мальчика в такой ужас, что он смутно догадался, как плохо было бы в них остаться.

— Ну что вы, ваше высочество! — затараторил комендант прежде, чем Жорж-Мишель успел хотя бы моргнуть. Слезы в глазах принца Беарнского подсказали полковнику, что он слегка перегнул палку. — По воле ее величества в распоряжение его сиятельства предоставлены лучшие апартаменты замка. И, кстати, пойдемте, ваши высочества, я покажу вам, какой чудесный вид открывается с вершины донжона.

Молодые люди с облегчением вздохнули. Выбраться из-под каменных сводов, увидеть небо и солнце — прежде они даже не догадывались, что это и есть — счастье. Да и вид, открывшийся сверху, был хорош. Окрестные леса, поляны и дороги, королевские охотничьи домики и команды егерей, и еще весь Париж с Сеной со своими мостами, дворцами, церквями, садами и крепостями. Пока два наследника королевских корон любовались окрестностями, герцог де Гиз подошел к кузену.