Через пять минут я уже сидела за лакированным столиком и с наслаждением потягивала хризантемовый чай из изящной фарфоровой чашечки. Напиток этот мне принесли в огромном стеклянном чайнике. Сначала чай был почти бесцветным, слегка желтоватым. Через некоторое время я налила себе вторую, а потом третью чашку. Крошечные шарики, плававшие на поверхности, постепенно распустились, превратившись в бело-розовые цветы, чай приобрел насыщенный цвет и вкус.

Музыкальный центр проигрывал песни «Бонни М» семидесятых годов. Мне торжественно вручили меню на английском, причем в меню предусмотрительно указали, какие из порций достаточны для ужина в одиночестве. Здесь я впервые после того, как простилась с Гаем, увидела других иностранцев. То облегчение, которое я при этом испытала, меня удивило и одновременно расстроило. Вообще-то во время своего путешествия я собиралась наблюдать за аборигенами, а вовсе не изучать поведение иностранцев за рубежом. Но после того как я побыла пару дней в шкуре единственного белого человека в городе, на которого все показывают пальцами и пялятся, да еще вдобавок смеются и орут, эти незнакомцы вдруг показались мне чуть ли не родными, хотя ничего удивительного здесь нет. На этот раз я с легкостью заказала себе еду — огромную тарелку пельменей, утопавших в соевом соусе и уксусе. Кроме того, я могла поддерживать беседу и сравнивать свои впечатления от путешествия. Да и к тому же я была не одна. Деревянные панели подрагивали от звуков «Бонни М», усиливая ощущение защищенности от чуждого мира, бушевавшего за стенами этого крошечного зала.

Я прекрасно выспалась на опиумной кушетке, а на следующее утро полчаса смаковала блинчики с бананами и кофе в ресторане отеля, под звуки все того же «Бонни М», после чего отправилась изучать улочки Пинъяо. Если бы не линии электропередач, натянутые между столбами, Пинъяо с легкостью можно было бы принять за город, сошедший со страниц учебника по истории. Именно это и привлекало сюда толпы туристов.

Как я уже говорила, Пинъяо один из немногих городов династии Мин, сохранивших свой исторический облик. На протяжении нескольких веков здесь проходил торговый путь из Пекина в Сиань. Именно в Пинъяо появился первый в стране коммерческий банк, «Жишэнчан», который в 1820 году основало семейство Лю. Банк долгое время оставался монополистом в Китае и даже открыл свои отделения в Америке и Европе, правда, после падения династии Цин, когда разразилась революция, торговлю в Пинъяо зарубили на корню. Город обнищал. Денег на переделку не было, поэтому старые дома не сносили, чтобы очистить место новостройкам, и люди жили здесь так же, как и много столетий назад. Потом, в 1997 году, ЮНЕСКО внесла Пинъяо в список объектов исторического наследия, поэтому деньги, которые приносил туристический бизнес, теперь шли на реконструкцию. Правда, и здесь не обошлось без проблем. Обратной стороной медали стало выселение большого числа местных жителей, которых приводила в ярость крошечная компенсация, предложенная правительством.

Я бродила по старинным улочкам, где время и многие тысячи ног отшлифовали до гладкости булыжники на мостовой. Ряды открытых лавочек украшали деревянные решетки темно-красного цвета, расписанные цветами. На одном прилавке высились горы разнообразных орешков — арахис, кешью, фисташки, семечки, а продавщица в розовом ципаонасыпала товар в крошечный бумажный кулечек покупательнице, которая подъехала прямо к прилавку на велосипеде. А по соседству крошечный сморщенный старичок, который весил не более пятидесяти кило, торговал ароматическими палочками и бумажными подношениями [5]. Другие лавки предлагали обычные сувениры — резных будд, потрепанные цитатники Мао, которые успели пролистать сотни рук, латунные подсвечники «под старину» и рисунки акварелью на рисовой бумаге.

Группы китайских туристов с гулом проносились мимо в специальных электромобилях, напоминающих инвалидные кресла, в которых в аэропортах возят старых и немощных. Они редко вылезали из своих уютных машинок, а если и вылезали, то в основном ради того, чтобы сфотографироваться с рикшами. Рикши в шелковых халатах проводили весь день, сидя на корточках рядом со своими хитроумными транспортными средствами. Когда на горизонте появлялась группа туристов, то среди них обычно находился желающий оплатить «поездку». Под шутки и одобрительные крики товарищей он забирался в повозку, напялив мягкую фетровую шляпу и очки в проволочной оправе, которые ему одалживал рикша. Сам рикша подхватывал деревянные ручки повозки и изображал, что везет куда-то клиента, смахивая со лба воображаемый пот. Счастливый обладатель шляпы с достоинством махал рукой, а его товарищи щелкали фотоаппаратами со скоростью света. Забавная сцена. Интересно, как бы отнеслись к веселью потомков рикши прошлых веков, им-то действительно приходилось тягать тяжелые повозки, в которых восседали иностранцы или зажиточные соотечественники.

А вдали от центральных улочек тянулись, вплоть до самых крепостных стен, окружающих город, изрезанные колеями узкие грунтовые дороги. Даже здесь, в той части Пинъяо, которая не предназначалась для проезда древних банкиров или современных туристов, дома строились по традиционной модели: темно-серые крыши с полукруглой черепицей с загнутыми краями, каменная кладка на верху высоких кирпичных стен с росписью: ослики, запряженные в тележку. Цвет их шкурок гармонировал со светло-коричневой дорогой и темно-коричневым кирпичом. На обочине были свалены кучи угля, а из старинных узорных труб в чистое синее небо вырывались клубы черного дыма.

А еще все вокруг ездили на великах. У многих велосипедов над задним колесом была закреплена багажная корзинка, частенько набитая свежими овощами, которые ярко-зеленым пятном выделялись на фоне серого и коричневого. Я поднялась на крепостную стену и посмотрела на город сверху. Кругом красовались надписи, призывающие туристов не кидать мусор со стен, в том числе и на корявом английском: «Нет мусоренью!».

С помощью услужливой девушки за стойкой регистрации я вызвала себе такси, чтобы съездить в особняк семьи Ван. Водитель явно был зажиточным типом: он сидел за рулем «фольксвагена». Правда, в его вкусе я усомнилась, глядя на розовый чехол для рычага коробки передач, который плотно обхватывал рукоятку, а потом расходился веселой юбочкой.

Мы проехали мимо шикарно одетой женщины-полицейского, которая возвышалась, гордо выпятив грудь, на небольшой платформе прямо посреди проезжей части. Она стояла навытяжку, раскинув руки в стороны, и регулировала потоки машин. Взмахом руки китаянка приказала нашей полосе остановиться, а машинам справа — пересечь перекресток. Никто из водителей, правда, и ухом не повел. Мой таксист последовал примеру остальных и, громко просигналив, промчался мимо. Однако полицейскую это ничуть не удивило, словно так и надо. Казалось, все участники этого броуновского движения вполне довольны.

Мы выехали на шоссе. Тощенькие деревца пытались прижиться на узкой полоске земли, отделяющей шоссе от полей, где изможденные крестьяне обрабатывали не менее изможденные посевы. Мимо мчались тяжелые грузовики, доверху груженные углем, и трусили транспортные средства помельче — ослики, запряженные в тележку с углем. Кто-то преодолевал путь на велосипедах. Два парня рассекали на мопедах, а сзади с ними ехали жены или подружки, которым непостижимым образом удавалось сохранить прически и макияж. Меня также поразил выбор обуви, сделанный прекрасными дамами. На одной красовались красные замшевые сапожки на шпильках, а вторая щеголяла в черных лакированных лодочках на высоком каблуке. Мы проскочили мимо. Кстати, водитель всю дорогу не утруждал себя всякой ерундой, вроде того, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида. Один раз, обгоняя грузовик с углем, мы чуть не врезались в машину, которая на всех парах неслась по встречке. Я непроизвольно охнула, а потом смутилась и попробовала замаскировать всплеск эмоций, притворившись, что кашляю.