Глава 14

Через два дня после эпизода с розовой слизью меня охватило сильное подозрение, что против нас существует заговор. Завуалированные угрозы гангстерской жены, разговоры о баракаи джиннах и сама слизь ввергли меня в состояние паранойи. Я был уверен: темные силы что-то замышляли против нашей семьи. Но вовсе не духи, а окружающие нас люди, и я был в этом уверен, плели интриги, чтобы изгнать нас из Дома Калифа.

Сторожа, должно быть, чувствовали мое напряжение. В тот вечер они пришли к нам с подарками. Жена Османа послала нам буханку твердого круглого кнобза,домашнего хлеба с семенами аниса. Хамза принес новые амулеты для Арианы и Тимура на замену старым. Он заговорил их таким образом, чтобы дети жили до тысячи лет. А Медведь подарил мне пресс-папье, которое лично изготовил из полированного камня.

За подарками последовали предостережения.

— Камаль плохой человек, очень плохой, — сказал Осман, и его постоянная улыбка на миг угасла.

— Он хочет украсть у вас Дар Калифа, — добавил Медведь. — Он разобрался в документах.

— А что насчет крестного отца? — спросил я. — Разве он не более опасен?

Хамза поднял палец перед носом и изрек:

— Слепой вор в доме опаснее одноглазого вора на улице.

Я вспомнил, что, когда Камаль только появился здесь, он предостерегал меня, будто сторожа заодно с бидонвильскимгангстером и якобы они снабжают его информацией обо всем, включая мельчайшие подробности нашей жизни.

— Хамза и иже с ним — это Троянский конь, — сказал мне он.

Я не знал, кому верить, поэтому решил не верить никому. Гангстер вкупе со своей женой, сторожа и Камаль начали казаться мне представителями вражеского лагеря. Я был уверен, что каким-то образом они плетут заговор вместе.

Несмотря на это, я нашел утешение в чтении дневников деда. У него тоже имелся свой Троянский конь — его горничная Афифа.

Эта женщина словно бирманская кошка, — писал он, — накормив, приютив и приласкав ее, ты думаешь, что она будет помнить своего хозяина. На самом деле — все наоборот. Глубину ее вероломства трудно предсказать. Афифа забрала бы у меня все, что я имею, если бы смогла уйти с этим.

По иронии судьбы так и произошло на самом деле. После смерти деда Афифа воспользовалась ситуацией. Она вынесла из виллы все, что ему принадлежало. Афифа прихватила даже карманные часы, подаренные деду в тридцатые годы Ататюрком. После чего скрылась в горах, только ее и видели.

Я начал проводить больше времени в одиночестве, вдали от Дар Калифа. Мне казалось, что у дома было слишком много глаз, наблюдавших за мной, и слишком много ртов, обсуждавших меня. Рашана никак не могла взять в толк, чем я так обеспокоен. Она говорила, что никогда в жизни не чувствовала себя в большей безопасности. Чтобы успокоить нервы, я исследовал квартал ар-деко в центре города, отыскивая там забытые архитектурные жемчужины.

Один старый путеводитель по Касабланке, написанный в период рассвета французского господства, восторженно отзывался о кинотеатре «Риалто». Здание это воздвигли в 1930 году, когда Касабланка была витриной французской моды. Мой путеводитель описывал его как граненый бриллиант, блеск которого поражает своим великолепием всю Северную Африку. Рядом с рекламой имелась фотография, на которой фотограф запечатлел пару, позирующую перед яркими огнями недавно открытого кинотеатра. На мужчине красовалась мягкая фетровая шляпа, лихо заломленная на затылок, а дама была с головы до пят укутана в меха.

Путеводитель не давал никакого намека на то, где найти этот кинотеатр, как будто всем уже было известно, где он находится. Я думал, что здание давно разрушено или заброшено, если еще уцелело. Но однажды утром, гуляя по улицам рядом с Центральным рынком, я оказался рядом с ним.

К моему удивлению, кинотеатр «Риалто» был недавно отремонтирован и опять открыт для зрителей. Он выглядел так, как будто ленточка только что была разрезана, а люди, собравшиеся на открытие, недавно разошлись. Все здесь было в отличном состоянии. Входные двери — из полированного тика со стеклами, в фойе — лампы из граненного вручную хрусталя, стены отделаны под орех, пол покрыт каррарским мрамором. Со стен на меня смотрели портреты голливудских идолов: Рудольф Валентино и Чарли Чаплин, Джеймс Кэгни, Джинджер Роджерс и Фред Астер.

Неудивительно, что первым фильмом, выбранным к показу во вновь открытом кинотеатре, оказалась «Касабланка». Дневной сеанс должен был вот-вот начаться. Я купил билет и прошел в зал.

В полутемном зале царила атмосфера уютного ожидания. Зрителей в заново обтянутых малиновой тканью креслах можно было пересчитать по пальцам. Я сел сзади, рядом с еще одним иностранцем. На нем была бейсболка с надписью «Касабланка». Я хотел было заговорить с соседом, но тут как раз стал гаснуть свет и начал медленно открываться занавес.

Я подумал, что странно смотреть «Касабланку» в Касабланке, да к тому же на французском языке. В путеводителях любят писать, что эта картина, возможно, самая известная из всех когда-либо созданных, была полностью снята в Голливуде.

Вообще лично меня удивляет, что картина привлекла такое огромное количество почитателей, стала культовой, знаменитой во всем мире. Уже после самых первых эпизодов я понял, что у Касабланки, показанной на экране, очень мало общего с городом, в котором я сейчас находился. Я даже подумал, а есть ли между ними хоть какое-то сходство вообще. В фильме Касабланка военного времени представала загадочным раем, через который в Америку перебрасывали беженцев из Европы. И если сюжет отчасти и основывался на реальных событиях, то город, выдуманный на задворках компании «Уорнер Бразерс», выглядел тошнотворной мешаниной арабских стилей, тогда как Касабланка того времени была европейской с головы до пят.

В конце фильма, когда в зале стал зажигаться свет, человек в бейсболке с надписью «Касабланка» принялся что-то энергично записывать в свой блокнот. Я наклонился к соседу и спросил, понравилась ли ему картина.

Он повернул ко мне свое полное розовое лицо и удивленно посмотрел на меня.

— Конечно понравилась, — сказал он с американским акцентом. — Это величайший фильм из всех когда-либо снятых.

— Вы действительно так полагаете?

Мой сосед снял бейсболку и почесал свои редкие седые волосы.

— Это настоящий голливудский шедевр, — объявил он и протянул мне влажную ладонь. — Будем знакомы, Кенни. Я из Общества ценителей Касабланки, сокращенно ОЦК.

Я оставил Кенни писать свои заметки, а сам вышел на яркое полуденное солнце. Очутиться после фильма в реальности было подобно выходу из сна, образовавшегося в мозгу сумасшедшего. Но я впервые за долгое время почувствовал себя спокойным. Подъехало маленькое красное такси. Я уже открыл дверцу, чтобы сесть, но тут кто-то схватил меня за руку. Я оглянулся. Это был Кенни.

— Если вы не спешите, давайте выпьем кофе.

Мы зашли в кафе за углом, рядом с кинотеатром.

Официант со стуком поставил перед нами две пепельницы, полагая, наверное, что каждый из нас собирается выкурить по пачке сигарет. Кенни попросил «Доктор Пеппер», но ему пришлось удовольствоваться принятым здесь café noir.И, как обычно, кофе был густым и обволакивал рот, затрудняя речь.

Я начал было что-то говорить, но Кенни прервал меня, постучав ногтем указательного пальца по скатерти.

— Я совершаю кругосветное путешествие. Что-то вроде паломничества.

— Вы путешествуете группой?

— Нет, я сам по себе.

— И куда вы направляетесь дальше?

Кенни достал свой блокнот и пролистал его до конца.

— Следующий пункт назначения — Афины, потом — Кейптаун, потом — Найроби, затем — Катманду. Всего пятнадцать городов — на пяти континентах.