Изменить стиль страницы

Но как раз в тот момент, когда я погружался в глубокий спокойный сон, я почувствовал чью-то руку на своем плече.

— Кто это?

— Это я.

— Кто я?

— Я… Камаль.

Я пошарил рукой в поисках часов.

— Сейчас три часа ночи.

— Знаю.

— А в чем дело?

— Одевайтесь, — сказал Камаль. — Нужно ехать покупать песок.

В любой другой стране мира люди покупают песок в то время, когда открыты магазины. И обычно это не глубокая ночь. Я постарался обратить на это внимание Камаля, пока мы ехали через пригороды, а затем по дороге, идущей вдоль берега.

— Когда открыты магазины? Да никто еще ничего не покупал в магазине с выгодой для себя, — ответил он.

— А, собственно, для чего нам песок?

— Для беджмата.

Еще одна специфическая сторона жизни в Марокко — это покупка строительных материалов. В любой другой стране архитектор сам закупает все, что нужно для работы, а потом выставляет вам счет. Но в Марокко, как объяснил мне Камаль, только дурак позволит кому-то постороннему покупать песок, цемент, трубы или брус.

— Но Мохаммед-архитектор закупал все для дома сам.

Камаль закурил сигарету и глубоко затянулся.

— Значит, вы поступили по-дурацки, позволив ему делать это.

Он объяснил мне, что материалы нужно закупать самому по двум причинам: чтобы найти подешевле и чтобы лично убедиться в качестве. Когда мы проехали уже больше часа, Камаль указал мне на машину своего знакомого, который ждал нас на обочине дороги. У него был старый и побитый долгими дорогами грузовик. Масло текло, а все фары были разбиты. Контуры водителя смутно вырисовывались в кабине. Оказалось, что он не один. Когда я подошел поближе, то разобрал страстные стоны.

— А что, с ним женщина?

— Он же водитель грузовика, — ответил Камаль, как будто это все объясняло.

— И что?

— А то, что он занимается тем, что лучше всего умеют делать водители грузовиков.

— И чем же именно?

— Он предается разврату.

Глава 10

Уповай на Аллаха, но своего верблюда привязывай.

Камаль громко постучал в дверь водительской кабинки. Внутри послышались возня и звуки, рожденные беспокойством и страхом. Наконец дверца распахнулась и из нее выпорхнула девчушка лет пятнадцати, она была закутана во что-то черное и убежала очень быстро.

В окне появилось лоснящееся бородатое лицо.

— Это я, — резко выпалил Камаль.

Человек в кабине злобно посмотрел на нас и закричал:

— Я заплатил ей вперед!

— Мы приехали за песком.

Камаль откинул брезент и показал мне на груз.

— Пощупайте это.

Я пощупал. Песок был слегка влажным и холодным на ощупь.

— Отличного качества и вдвое дешевле, чем в магазине, — сказал Камаль.

Взглянув на песок, Хамза заявил, что он самого низкого качества, хуже он в жизни не видел. Хамза похвастался, что ему, рожденному в пустыне, достаточно запаха, чтобы отличить плохой песок от хорошего. Два других сторожа выступили с подобной же критикой, когда увидели огромную темную гору, появившуюся за домом.

— С этим песком будут проблемы, — сказал Медведь.

— Он принесет несчастье в дом, — поддержал его Осман.

Было очевидно, их негативный настрой вызван тем, что песок в Дар Калифа привез Камаль. По глубокому убеждению сторожей, чтобы ни делал мой помощник, все это было частью коварного плана — лишить меня всей собственности. Им все в нем не нравилось. И больше всего они не любили, когда я слушал то, что он говорил.

Что же касалось меня, то я никак не мог полностью разобраться в Камале, он был личностью, трудно поддающейся определению. Этот человек был способен принять необычайно разумное решение, а уже в следующую минуту — совершить безрассудный поступок. Откровенно говоря, я до сих пор толком не знал, что у него на уме.

Однажды утром, в будничный день в начале декабря мы решили снова нанести визит плотнику. Мы хотели посмотреть, как продвигается работа над окнами. Плотник расцеловал Камаля в обе щеки, вознес хвалу его предкам и поспешил усадить нас в тень. Был принесен чайник мятного чая, чай разлит по стаканам, затем вылит назад в чайник и разлит снова. Несколько мальчишек притащили окна и держали их подобно написанным маслом картинам, выставленным на аукционе произведений искусства. Окна выглядели очень неплохо. Плотник заметно обрадовался, когда я похвалил работу. Он высокопарно произнес что-то по-арабски.

Камаль перевел:

— Он сказал, что когда вы будете смотреть сквозь эти окна, ваши глаза смогут отделить реальность от иллюзии.

Я думал над этими словами на протяжении всего обратного пути в Касабланку. Утро выдалось ясным и гораздо более прохладным, чем в предыдущие дни. Вдоль дороги торговали плодами кактуса и сливами. Камаль все время молчал. Губы его были плотно сжаты. Он дышал носом, пыхтя, как жеребец перед забегом, словно его переполнял гнев. Я спросил, о чем он думает. Он не ответил. И вдруг неожиданно свернул с шоссе на грязную фунтовую дорогу. Пыль окутала нас. Я страшно удивился и поинтересовался:

— Куда это мы?

— Небольшой крюк.

Полчаса мы ехали в противоположном от Касабланки направлении. По обеим сторонам дороги тянулись поля, жирный африканский краснозем. Я молчал. Мне казалось, что мы заехали в какое-то гиблое место, туда, откуда нет возврата.

И вот на очередном перекрестке Камаль резко нажал на тормоз. Из-под внезапно затормозившего джипа в обе стороны полетела похожая на тальк пыль. Камаль вышел из машины. Он сказал, что хочет проверить выхлоп. В этот момент из-за кустов появились два человека. Они походили на городских чернорабочих. Камаль поздоровался с ними, словно со старыми друзьями. Мне вдруг стало страшно. Впервые я испугался Камаля. Мне показалось, что сейчас вот он здесь, прямо на этом месте, и убьет меня. Ключ торчал в замке зажигания. Я был готов запрыгнуть на водительское место, включить передачу и свалить оттуда. Но тут Камаль вернулся к машине, завел ее, и мы поехали в город.

— Кто это был? — спросил я.

— Они хотели, чтобы мы подвезли их в Касу.

— Мне показалось, что ты их знаешь.

Камаль повернулся лицом ко мне. Его холодные карие глаза смотрели в упор. Рот был сжат так плотно, что выступили скулы. Мне стало неуютно от его взгляда. Но я не стал продолжать разговор, поскольку был уверен, что он почувствует мой страх. Я надеялся, что в ответ помощник рассмеется, хлопнет меня по спине или поделится со мной своим секретом. Но он не сказал ни слова.

В ту же неделю я получил еще одну открытку от Пита. На этот раз почерк был менее разборчивый, как будто писавший неважно себя чувствовал. В открытке говорилось: Подрезали. Теперь познаю Путь к Аллаху.Был указан и обратный адрес в Шафшаване, небольшом городке к югу от Танжера. Я показал открытку Рашане.

— Думаю, тебе следует съездить и проверить, все ли с ним в порядке, — сказала она.

— Но я с ним почти не знаком.

— И что?

Вообще-то у меня была куда более серьезная причина, чтобы отправиться на север. Мне хотелось отыскать дом, в котором мой дед прожил последние десять лет жизни.

Бригада мастеров Камаля должна была вот-вот появиться в Дар Калифа. Мне не хотелось с ними встречаться, сам не знаю почему. Может быть, потому, что был уверен: они создадут больше проблем, чем решат.

Я сел на вокзале Каса-Вояжерс на утренний поезд, который вскоре повез меня на север вдоль побережья. То, что Касабланка и Дом Калифа остались позади, наполнило меня новой энергией. Я словно сбросил с плеч тяжкое бремя. Я смотрел на рощи пробковых дубов и с наслаждением дышал полной грудью. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и все наши несчастья останутся позади.

Я планировал поехать прямо в Танжер и провести там два-три дня, чтобы попытаться разгадать загадку последних лет жизни моего деда. После этого можно было бы отправиться дальше в Шафшаван и отыскать там недавно обрезанного американца.