Разумеется, как и прежде, ругали за «ошибки» не только крестьян, но и менее активных партийцев. 17 июня 1933 года была выпушена инструкция, подписанная Сталиным и адресованная Косиору (копии были направлены секретарям обкомов, горкомов и райкомов), в которой говорилось:
«Напоминаю вам в последний раз, что любое повторение ошибок прошлого года вынудит ЦК прибегнуть к более решительным мерам. И тогда даже, простите за выражение, партийные бороды не спасут этих товарищей».[30]
Это, безусловно, звучало угрозой старым кадрам, руководству Украины – хотя сам-то ЦК Украины обрушивался на подчиненные ему организации. Особенно доставалось от него Одесскому обкому. Газета компартии Украины ругала его за «решение отдавать пшеницу первого гектара на нужды местного или, точнее, общественного питания. Это ложно и ошибочно, поскольку подобное решение отодвигает на второй план снабжение хлебом государства, а проблему общественного питания выпячивает – на первый. Это доказывает, что некоторые из наших областных комитетов подпали под влияние интересов колхозников и тем самым служат интересам врагов нашего пролетарасого государства».[31] Удивительно искренняя формулировка!
Подобным же образом газета нападала и на председателя колхоза, который три раза выпек хлеб для крестьян из их собственной колхозной пшеницы. Его вместе с председателем сельсовета судили за раздачу зерна крестьянам.[32] К 15 октября 1933 года 120 000 членов украинской компартии были проверены на политическую благонадежность, и 27 500 «классовых врагов, неустойчивых и разложившихся элементов» были исключены из партии[33].
В резолюции Третьей украинской партконференции в январе 1934 года очень тонко объяснялись «недостатки». Установление плановых норм на зерно осуществлялось, оказывается, «механически», без учета местных условий, и поэтому «целый ряд районов» не обязательно в результате плохого урожая оказался в «очень тяжелых продовольственных условиях и экономика некоторых колхозов в этих районах понесла ущерб»[34].
В некотором смысле эта критика в адрес местных властей, как обычно, была не лишена оснований. Но все это относилось к малозначимым деталям общей кампании. Центральный же ее момент состоял в том, что валовой урожай зерна СССР в 1932 году был не хуже, чем урожай 1931 года, и только на 12 процентов ниже среднего урожая 1926–1930 гг., и уж ему-то было совсем далеко до уровня, с которого начинался голод. Зато госпоставки зерна оказались на 44 процента выше прежнего, и никакой «учет местных условий» не мог предотвратить кризиса и голода. И в этом совершенно однозначно можно винить Сталина и московское руководство.
Косиор обнажил истинную ситуацию с госпоставками, когда на февральском пленуме 1933 года сказал, что если бы партия в своих расчетах исходила только из количества посевных площадей, она не смогла бы получить и половины того зерна, что было ей поставлено, Подсчитано, что валовой сбор, то есть практически снятый урожай, включал по меньшей мере два миллиона тонн зерна, первоначально предназначенного на прокорм крестьянства.[35]
Истинность таких цифр, как и большинство цифр в сфере советского сельского хозяйства, зависит от уровня квалификации западных аналитиков, ибо официальные советские данные либо извращены, либо их вовсе не существует. До 1928 года районы определяли свой урожай по результатам пробной молотьбы, и этот метод был надежным. Но в 1933 году было обнаружено, что опубликованные цифры «собранного урожая» получаются теперь после вычитания 10 процентов из общего количества зерна, какое могло быть получено, если бы было собрано в зернохранилища без потерь. Поскольку, добавляет автор одной из статей в «Известиях», в большинстве случаев обмолот всегда был на 30, 40 или 50 процентов ниже установленного таким образом «биологического урожая»,[36] то мошенничество было очевидным, И поскольку первыми должны были быть удовлетворены требования государства, то отсюда, естественно, следует, что остаток, выделенный крестьянству, был в основном воображаемым.
Ведущий западный специалист по советскому сельскому хозяйству подсчитал, что подлинная цифра урожая 1933 года в СССР составляла 68,2 миллиона тонн, из которых только 0,8 миллиона было экспортировано.[37] (по официальным данным цифра экспорта равнялась 1,75 миллиона тонн). В 1930–1931 гг. экспортировалось 5 миллионов тонн в год. Ни одна из этих цифр не могла сама по себе привести к голоду. Главным виновником голода поэтому был не экспорт, а отправка зерна в «резерв». Сам Сталин в циркуляре, который цитировался выше в этой главе, подчеркнул важность резервов, обвиняя «наивных товарищей», позволивших «выбросить на ветер» в прошедшем году «десятки тысяч пудов ценного зерна» на Украине, ибо они недооценили значение Проекта запасов зерна. Эти «резервы», добавил Сталин, нельзя сокращать никогда.[38]
Больше того, значительная часть зерна, отобранная такой ценой у крестьянства, так никогда и не попала даже в резервы. Как прежде (это является обычным для Советского Союза и сегодня), потери его оказались колоссальными. В ноябре 1933 года Постышев отметил, что «значительное количество зерна было потеряно из-за небрежного о6ращения».[39] В прессе осталось множество сообщений о том, как это происходило. Так, на станции Киев-Петровка огромная куча зерна была просто брошена гнить[40]. На сборочном пункте в Тракторском двадцать железнодорожных вагонов с зерном были затоплены.[41] В Краснодаре пшеница гнила в мешках[42]. В Бахмаче зерно было свалено в кучи на землю и сгнило.[43] Просоветский корреспондент «Нью-Йорк таймс» Уолтер Дюранти отметил (но не опубликовал в своей газете), что «очень много зерна можно было видеть на железнодорожных станциях, большая часть его хранилась на открытом воздухе»[44]. Осенью 1933 года товарный поезд, груженный зерном, потерпел крушение около Челябинска. Зерно лежало на открытом месте целый месяц. Его почти сразу же огородили колючей проволокой и поставили часовых. Каждую ночь делались попытки похитить зерно. Нескольких застрелили, раненых отправили в больницу, потом судили. Когда, наконец, зерно перевезли, то выяснилось, что оно целиком сгнило под дождем и было уже непригодно даже для технического использования в промышленности[45]. В данном случае это произошло в результате аварии, но аналогичные случаи имели место в условиях обычного хранения. В целом, по данным немецкого специалиста в сельском хозяйстве, приведенным в отчетах британского посольства, «до 30 процентов урожая (1933 года) было потеряно»[46]. Даже существенно меньшей цифры было достаточно, чтобы кардинально изменить крестьянскую долю.
В это же время снизили жизненный уровень тех, кто сумел выжить. Июньским циркуляром Сталин указал, что только 10 процентов обмолоченного зерна можно оставлять в колхозах «для пропитания после выполнения госпоставок, оплаты машинно-тракторным станциям, закладки посевных и фуражных фондов».[47] Голод был все-таки чрезвычайным методом борьбы, а теперь украинского крестьянина поставили в условия постоянных лишений и эксплуатации.