Но это по форме, а по существу — в июне 1953 года в Германии служили 18 — 20-летние советские парни, дети войны, успевшие испытать на своей шкуре все «прелести» немецкой оккупации, и вдруг они переходят на сторону немцев! Представить себе такое невозможно. Тогда в наших душах все немцы оставались извергами, преступниками, несмотря на противоположные утверждения политически корректной пропаганды. Я сам, человек того же возраста, 2 июля 1953 года мне исполнилось 18 лет, не испытывал к немцам никакого сочувствия. Если бы солдатам оккупационных войск не приказали, а просто разрешили стрелять, то они, в чьих сердцах еще не погас огонь отмщения, не колеблясь порешили бы половину населения ГДР, не задумавшись ни на минуту, что восточные немцы теперь нам союзники.

Если бы такую историю выдумали немцы, я бы на нее скорее всего внимания не обратил. Объединенная Германия создает мифы о своем прошлом, и в таких случаях герои лепятся из подручного материала, хотя бы из костей, случайно обнаруженных в придорожной канаве. Но эту выдумку на полном серьезе восприняли и в России, растиражировали по всей стране. Непонятно, почему германская мифология становится частью российской истории.

Давайте теперь вернемся на пару месяцев назад и посмотрим, как складывались отношения Берии с другими членами высшего руководства. К апрелю Берия уже чувствовал себя настолько «хозяином», что порой утрачивал бдительность или, если хотите, чувство меры в отношении пока еще равных ему коллег по Президиуму ЦК.

«В апреле 1953 года в поведении Берии я стал замечать перемены, — пишет генерал госбезопасности Судоплатов, — разговаривая в моем присутствии, а иногда и других офицеров, с Маленковым, Булганиным, Хрущевым, он открыто критиковал членов Президиума ЦК, обращался фамильярно…

Однажды, зайдя в кабинет Берии, я услышал, как он спорит с Хрущевым. Развязный тон Берии в разговоре с Хрущевым озадачил меня: раньше он никогда не позволял себе подобных вольностей, если рядом находились подчиненные».

К началу июня Берия начал открыто игнорировать Президиум ЦК и даже своего непосредственного «начальника» — Председателя Совета Министров. К примеру, единолично подписал распоряжение правительства об испытаниях в августе 1953 года водородной бомбы. Это решение не только не обсуждали, но Берия посчитал дело настолько секретным, что не проинформировал даже Маленкова.

Некоторые историки настаивают на праве Берии подписать решение об испытаниях, он в правительстве с 1945 года курировал атомные дела, ему и карты в руки. Логика весьма сомнительная. Так и декларацию об объявлении войны можно отнести к чисто техническим документам. В любом государстве устанавливается иерархическая процедура принятия решений. Согласно установленным в то время правилам, разрешать или не разрешать испытания, запускать ли новый танк или самолет в производство — прерогатива Президиума ЦК. Бессмысленно обсуждать — правильно ли это, неправильно. Если неправильно, то закон надо изменить, но никак его не нарушать. Ставя свою подпись, Берия еще раз демонстрировал коллегам, кто «хозяин» в стране; он, как ранее Сталин тем самым указывал, куда им позволено «совать свой нос», а куда доступ заказан. Так что решение это не техническое, а очень даже политическое.

В первые недели и даже месяцы вал инициатив Берии задавил его «товарищей» по новому руководству страной, они еще не ощущали себя полновластными членами нового руководства и по привычке голосовали «за» без обсуждения. Тем более что председательствовавший на заседаниях Президиума ЦК Маленков и не приглашал их к дискуссии. Как только Берия заканчивал говорить, он торопливо восклицал: «Ставлю вопрос на голосование. Предлагаю поддержать. Кто “за”?» Все голосовали «за».

Не один Судоплатов, но и члены Президиума ЦК ощущали изменения в поведении Берии. К концу мая они стали настолько явными, что вольно или невольно возникало беспокойство за свое собственное будущее. Даже Маленков, человек неглупый и, главное, лучше других знавший Берию, при всей слабохарактерности все чаще начинал задумываться. Но сделать первый шаг никто не решался. Вот если бы… Тогда…

Инициативу проявил отец. В мае он сделал первый, очень осторожный шажок, поговорил с Маленковым. Не отколов его от Берии, рассчитывать на успех не приходилось. Хорошо зная и Маленкова, и Берию, ежедневно общаясь с ними, отец видел: Маленков уже не тот, что в марте, и тяготится зависимостью от Берии, и откровенно боится его. Боится, но ничего не предпринимает и ничего не предпримет. Его надо подтолкнуть. Но как? Поставь вопрос в лоб, он может из трусости донести «хозяину», а это конец.

Отец подошел издалека, поднял, казалось бы, абстрактно-процедурный вопрос ведения заседаний Президиума ЦК. Он предложил Маленкову не сразу голосовать, предложение, а, соблюдая демократию, дать коллегам по коллективному руководству высказаться, может быть, покритиковать выступившего. Фамилий отец не называл, но что речь идет о Берии, догадаться было нетрудно. Маленков не возразил. Тогда отец уже напрямую заговорил о Берии и предложил: «Мы с тобой составляем повестку дня заседания Президиума. Давай поставим острые вопросы, которые, с нашей точки зрения, неправильно вносятся Берией, и станем возражать ему. Я убежден, что мы тем самым мобилизуем других членов Президиума». Маленков согласился, я был, честно говоря, и удивлен, и обрадован… На одном из заседаний мы аргументированно выступили против… Другие тоже нас поддержали, и идеи Берии не прошли. Так получилось подряд на несколько раз. После этого Маленков обрел надежду, что оказывается с Берией можно бороться… Мы увидели, что и Берия стал форсировать события».

Как понимать слова о форсировании Берией событий? Готовил ли Берия государственный переворот? В прямом смысле этого слова — навряд ли. И уж точно он не собирался арестовать весь состав Президиума ЦК 27 июня 1953 года в Большом театре на опере А. Шапорина «Декабристы». О такой возможности пишут некоторые историки, забывая, что и Сталин, и Берия арестовывали своих жертв поодиночке, по ночам, а не скопом в людном месте. И не к чему Берии устраивать классический переворот, если власть в стране и так в его руках? Он, естественно, планировал «смену состава» в Президиуме ЦК, но со временем и постепенно.

Не двигал Берия к Москве и дивизии МВД. Это тоже, на мой взгляд, выдумка историков. Какие еще дивизии, если в самой Москве дислоцировалась самая преданная дивизия имени Дзержинского?

К захвату власти Берия готовился исподволь, принимал свои меры. В недрах своего ведомства он, втайне от Президиума ЦК, создал 30 мая 1953 года особый, подчиненный непосредственно министру, то есть ему самому, 9-й разведывательно-диверсионный отдел, так называемое Бюро специальных заданий. Его начальником назначили генерал-лейтенанта Павла Судоплатова, разведчика-террориста, начавшего свою карьеру в тридцатые годы убийством в Германии одного из лидеров украинских националистов Коновальца, а позднее устранившего самого Льва Давидовича Троцкого.

«Я должен был иметь в своем распоряжении бригаду спецвойск особого назначения, и получил возможность мобилизовать все силы и средства на случай чрезвычайных ситуаций», — спустя десятилетия вспоминает генерал Судоплатов.

Берия, как это можно понять даже через полувековую завесу времени, доверял Судоплатову настолько, насколько он вообще доверял кому-либо. Судоплатов служил ему верой и правдой, еще раз доказал свою преданность «хозяину» в 1952 году, по ходу мингрельского дела. Я уже писал о нем. «На случай чрезвычайных ситуаций» Берия не мог подобрать лучшей кандидатуры. Судоплатов срочно вызвал в Москву лучших профессионалов, «специалистов по разведке и партизанским операциям», показавших класс не на одной «ликвидации», в том числе Наума Эттингтона, одного из его соратников в ликвидации Троцкого.

В своих мемуарах генерал Судоплатов уверяет, что его спецотдел не имел ничего общего с планами Берии, да и планов Берия никаких не вынашивал, ориентировал спецотдел на диверсии в странах НАТО, и только в случае войны.