Большая нефть Сибири

27 августа 1964 года «Правда» на двухстраничном развороте опубликовала статью секретаря Тюменского Промышленного обкома Александра Константиновича Протозанова «Большая нефть Сибири». Он писал о Березовском газовом месторождении, о Сургутском, Нижневартовском, Демьянском, Александровском, Салымском нефтеносных районах. Там начиналась добыча нефти и газа. На газетной странице помещалась карта СССР, перечеркнутая сплошными и пунктирными линиями уже строящихся и еще только проектируемых газо— и нефтепроводов. Первые из них — 436-километровый нефтепровод Шаим — Тюмень и газопровод Игрим — Серов планировалось завершить уже в этой семилетке, то есть не позже 1965 года. За прошедшие четырнадцать лет протяженность нефтегазопроводов увеличилась в пять раз: в 1950 году она составляла 5 400 километров, в 1957-м — 11 500 км, а в 1964-м около 28 000 километров. И это только начало. Запланированные на следующее десятилетие газопроводы расползались из Тюмени, как паутина: из Тазовского месторождения в Норильск; из Охте-Урьевского в Кузбасс; из Игрима в Пермь — Киров — Горький — Москву — Череповец — Ленинград. Рядом прокладывали линию нефтепровода из Усть-Балыка в Омск и Курган. Дальше Протозанов писал о сооружении дорог, поселков и о многом, многом другом.

Газету отец развернул в самолете, в тот день в девять утра он вылетел с официальным визитом в Прагу. Статья Протозанова его порадовала, хотя обо всем написанном он, естественно, знал. Но так приятно читать о достигнутом и том, чего мы достигнем в ближайшем будущем.

Впервые наличие нефти и газа в Сибири предсказал в интервью, опубликованном в 1932 году в «Правде», основатель советской нефтяной геологии академик Иван Михайлович Губкин. Ему тогда мало кто поверил. Однако уже в июле 1934 года геологи обнаружили в районе Юганска под Сургутом следы нефти. Она самоходом просачивалась на поверхность, разливалась по низинам лужицами. И тем не менее, скептики победили, район признали неперспективным.

Геологи вернулись в Сибирь только после войны, в конце 1947 года. 21 сентября 1953 года в районе поселка Березово, в месте последней ссылки любимца Петра I Александра Меншикова, вскрыли газоносный пласт, забил первый газовый фонтан. Еще через семь лет, весной 1960 года, в Сибири, поблизости от таежной речки Конда, у деревушки Ушья, поднялся фонтан самой ценной, легкой нефти.

К марту 1961 года оконтурили и разбурили уже целое нефтяное озеро, Мегионское, на то время одно из крупнейших в Советском Союзе месторождение, а в середине года для разработки еще одного, Усть-Балыкского, нефтяного района создали специальное подразделение — Юганскнефтегаз. Устьбалыкскую нефть качают уже половину века.

К концу 1961 года на картах геологов в Тюменской области значилось пять нефтяных и двенадцать газовых месторождений. Все сомнения отпали, большая нефть в Сибири есть! В мае 1962 года вышло Постановление ЦК и СМ «О мерах по усилению геологоразведочных работ на нефть и газ в районах Западной Сибири». Если до него оконтуривались одиночные, наиболее обещающие, очаги, то теперь наступление развернулось по всему фронту. С этого постановления начинается история сибирских нефти и газа.

Сибирская нефть не только навсегда избавляла страну от нехватки топлива, бесконечных лимитов и талонов на бензин, но вскоре позволила выйти на мировой рынок. За прошедшее с 1953 года десятилетие экономическая блокада Советского Союза постепенно разрушалась, а нефть — это тот товар, от которого не принято отказываться. С большой нефтью Сибири страна ощутила и вкус нефтедолларов.

Антонин Новотный и Александр Дубчек

27 августа отец прибыл в Прагу, затем вместе с президентом Чехословакии Антонином Новотным посетил в столицу Словакии Братиславу. Там 29 августа, вслед за первым секретарем Коммунистической партии Словакии Александром Дубчеком он выступает на общегородском митинге. Это их первая и последняя встреча. Дубчек свободно говорил по-русски, после митинга они долго беседовали, отец расспрашивал о делах в республике. Отца беспокоили слухи о нараставших трениях в руководстве между чехами и словаками. Дубчек его заверил, что с чехами они живут душа в душу, и переменил тему, заговорил об экономике. Отец дипломатично промолчал, хотя сомнения остались. В отчете Президиуму ЦК о поездке он отмечает, что «этот вопрос у них существует». Затронул ли отец вопрос о предстоящих реформах, говорил ли он о планах дальнейшей децентрализации советской экономики, мы не знаем. В отчете о поездке в ЧССР о Дубчеке не упоминается.

Но это ничего не значит, Дубчек тогда не представлял особого интереса, в отличие, скажем, от Густава Гусака, недавно реабилитированного диссидента, который, по словам отца, при вручении орденов героям словацкого восстания «собрал довольно значительные аплодисменты». На эту тему отец раздумывал постоянно и, найдя благодарного и созвучного ему слушателя, начинал делиться с ним своим видением будущего социалистического общества. Так или иначе, но в основу экономического реформирования «Пражской весны» 1968 года легла идея глубокой децентрализации управления экономикой, предоставления свободы предприятиям, сведения их взаимоотношений с государством к выплате налогов, то есть именно к тому, что отец собирался, но не успел сделать в Советском Союзе. Неудивительно, что постхрущевская Москва отреагировала на «Пражскую весну» откровенно враждебно.

История называет «отцом» экономической либерализации чехословацкой экономики Ота Шика, директора Пражского института экономики, рискнувшего сочетать рыночные механизмы с социализмом. Что ж, это только свидетельствует, что «идея носилась в воздухе». Шик попытался реализовать в 1968 году в своей стране то, что Хрущев намеревался сделать в 1965-м. Но это всё предположения.

Скорее всего, Дубчек отцу понравился, особенно на фоне Новотного. В разговорах с последним отец не раз поднимал тему очищения от сталинизма. Новотный не то чтобы занимал просталинскую позицию, но и приговоры «врагам чехословацкого народа», вынесенные в сталинские годы, пересматривать не хотел. В 1956 году, сразу после ХХ съезда, он доказывал Хрущеву, что у них в Чехословакии, в отличие от Советского Союза, все делалось по закону. Отец не согласился, посоветовал Новотному, пока не поздно, «поднять документы и честно сказать все партии и народу. Вам придется пережить реакцию людей, но если этого не сделать, то когда от вас потребуют ответа, и вы окажитесь совсем в ином положении».

Новотный, как до него в Советском Союзе Молотов с Кагановичем, в «ином положении» оказаться не захотел и принял меры. В 1962 году даже арестовал Рудольфа Барака, главу госбезопасности. Он занял этот пост сразу после смерти Сталина и к репрессиям отношения не имел. Отец считал Барака человеком преданным и честным. Если бы Бараку предъявили политические претензии, он бы за него заступился, но его обвинили в воровстве, присвоении крупных валютных средств. Отец не счел возможным вмешиваться. Барак сидел в тюрьме, а по Праге ползли слухи, что арестовали его не за валюту, а за то, что он раскопал свидетельства участия в репрессиях самого Новотного. За что и поплатился. Барака выпустят из тюрьмы сразу после прихода к власти Дубчека.

Так или иначе, но и в 1964 году «Новотный не понял ответственности, не понял значения и необходимости восстановления человеческой справедливости и политической чистоты, не принял необходимых решений», — написал отец в своих воспоминаниях.

В августе 1964 года, по свидетельству членов советской делегации, Новотный, заметив расположенность отца к Дубчеку, рассердился не на шутку. Когда на следующий день после митинга советскую делегацию повезли из Братиславы в Банскую Быстрицу (там 29 августа 1944 года началось Словацкое восстание, и там же проходили основные торжества), Дубчеку, первому секретарю ЦК Словацкой компартии, места в головной машине не нашлось. Едва тронулись, отец забеспокоился и поинтересовался у Новотного, а где же герой дня. Пришлось остановить кортеж и произвести пересадку: Дубчека в машину к отцу с Новотным, а на его место — посла СССР Замятина.