Похоже дела обстоят и в армии. Как лучше защититься от врага? Какому вооружению дать приоритет, а какое признать устаревшим? Практические знания военных тоже ограничиваются прошлым, прошедшей войной. На их основе строятся предположения о войне будущей, но предположения, пока их не проверят на практике, так и остаются предположениями, противоречивыми и сильно разнящимися между собой.

В силу неопределенности наука и армия стремятся охватить как можно большее направлений, получить максимум ресурсов. Каждый ученый абсолютно искренне считает свои исследования наиболее перспективными, как командующий — свой род войск наиважнейшим. Если науку с армией оставить без присмотра, они, как черные дыры в космосе, поглотят без остатка все, что окажется в сфере их притяжения, из самых благих побуждений разорят страну.

Правительству приходится соизмерять аппетиты ученых и военных с возможностями страны, решать, что заслуживает финансирования, что подождет, а что можно вообще отставить. Вот отцу и приходилось примериваться, как распределить расходы на науку и армию таким образом, чтобы не просчитаться.

Военной реформе посвящена отдельная книга «Рождение сверхдержавы». Ниже речь пойдет исключительно об Академии наук.

Проблему Академии, какова она на самом деле и какой ей следует быть, в 1954 году затронул в разговоре с отцом академик Капица. Отец расспрашивал Капицу, что происходит в нашей «большой» науке. Ответы его не радовали: и в большинстве серьезных направлений мы отстаем, а там, где не отстаем, как в ядерной физике, это тоже заслуга не Академии, а Министерства среднего машиностроения. Капица никогда не стеснялся в выражении своего личного мнения.

Капица, как рассказывал позднее отец, сетовал на чрезмерное увлечение Академии прикладными разработками в ущерб поиску новых научных направлений. Дело в том, что начиная с 1930-х годов эффективность академических исследований оценивали не цитируемостью авторов в мировой научной печати, а эффективностью внедрения. По словам тогдашнего президента Академии Несмеянова: «передовицы “Правды” нас ориентировали не на большую науку».

Капица предлагал освободить Академию наук от рутины, развязать ученым руки, пусть они думают об открытиях, а не конструируют то, что может сделать любой грамотный инженер. Не занимается же Академия разработкой атомных зарядов, самолетов или танков. И прочие инженерные заботы следует отдать промышленности, а с ними и большинство прикладных академических институтов. А следовательно, станет труднее прятаться за «народнохозяйственную значимость» вчерашних и позавчерашних разработок и расчистится поле деятельности для настоящих ученых. [54]

Капица посоветовал отцу вывести академическую науку из-под промышленности, ориентирующейся на давно открытое.

— К примеру, — убеждал Капица отца, — пока не существовало цветной фотографии, то и требований к ней со стороны промышленности не возникало. У нас никто ею и не занимался, пока она не появилась за границей. Только тогда мы во все тяжкие бросились догонять капиталистов. И так во всем.

Отец внимательно выслушал академика, но не торопился принимать решения. Мнение Капицы все-таки мнение всего лишь одного академика, пусть и всемирно знаменитого.

Отец попросил Булганина, только что сменившего Маленкова на посту главы правительства, поподробнее разобраться в академических делах. Булганин «спустил» поручение Малышеву, председателю Госкомитета по новой технике. Тот поручил «проработать вопрос» президенту Академии наук Несмеянову и министру высшего образования Елютину. Проработали. В Академии составили объемистый перечень «Важнейших задач развития науки в шестой пятилетке», выполнение которых выводило бы Советский Союз на передовой уровень в мире; о разделении прикладных, отраслевых и фундаментальных исследований решили не упоминать. Булганина эта отписка удовлетворила. Отец тоже не напоминал о разговоре с Капицей, его внимание занимали целина, жилье, совнархозы, сокращение армии, — не до реорганизации Академии. Казалось, обошлось…

Тем временем Академия разрасталась. С 1951 по 1956 год число занятых в ее структурах различными разработками, по-прежнему в основном прикладными, почти удвоилось. В выступлении на XX съезде партии президент Академии наук Несмеянов наряду с другими достижениями отметил «разработку конструкции автоматических дверей для московского ресторана “Прага” и новых видов стали для перьевых ручек». Правда, он посетовал, что такая приземленность мешает развитию фундаментальных исследований, но, как мы знаем, сетовал он на словах. Составленный им уже упомянутый перечень «Важнейших задач…» более чем наполовину состоял из таких же чисто прикладных задач. Их приоритет диктовался прагматическими соображениями. За автоматические двери ресторана «Прага» заказчик платил солидные деньги, академический статус давал ощутимые преимущества разработчикам: более высокие оклады, чем в промышленности, особенно остепененным кандидатам и докторам наук, полутора— и двухмесячные отпуска. И это в сочетании с более чем ненапряженными планами, а порой и вообще их отсутствием. Расставаться с вольготной академической жизнью не хотелось никому.

Характерно, что люди по-настоящему творческие, увлеченные делом, переходили в промышленность без сопротивления, отпуск они практически не использовали, работали днями и вечерами, прихватывали и выходные. Сопротивлялись «служащие от науки», звезд с неба не хватавшие, но до привилегий охочие. К тому же, бюрократические структуры оценивают свою значимость по численности штата, и академик Несмеянов сокращать свой штат, а следовательно и фонд заработной платы, количество зданий, гаражей, домов отдыха и прочего не желал.

Тем временем академики, в первую очередь физики и математики, начали «бунтовать». Капица при каждом удобном случае требовал пересмотра приоритетов в пользу фундаментальных исследований. Ему вторил академик Тамм.

Последний, разочаровавшись в творческих способностях Президиума Академии, ратовал за передачу полномочий отделениям. Несмеянову все труднее становилось удерживать Академию в узде.

С проблемами Академии отец вновь столкнулся в конце 1956 года, когда академики Лаврентьев, Христианович и Соболев пришли с предложением организации Сибирского отделения. Правда, они лишь вскользь коснулись разгоравшихся в научной среде дебатов. Их интересовала Сибирь, образование там крупного научного центра, а не московская свара.

Однако антипартийная группа, история с Жуковым, неурожай на целине опять отодвинули проблемы фундаментальной науки на задний план.

В третий раз о неблагополучии в Академии Хрущеву в конце 1957 года напомнил Николай Николаевич Семенов, тоже походя, говорили они в основном о развитии химической промышленности, но, в отличие от Лаврентьева, Семенов порекомендовал отцу вмешаться, Академия все больше погружается в рутину малозначимых работ, настоящей наукой там почти не занимаются, отставание от Запада нарастает, грозит стать необратимым.

Отец забеспокоился и поручил секретарю ЦК Мухитдинову, курировавшему науку, подготовить «академический» вопрос к рассмотрению на Президиуме ЦК. Он предупредил Нуритдина Акрамовича не замыкаться на Президиуме Академии, выслушать обе конфликтующие стороны, посоветоваться не только с Несмеяновым, но с Капицей, Семеновым и Лаврентьевым.

Подготовка тянулась более года, сначала вопрос дебатировали на Президиуме Академии наук, затем «полировали» в Отделе науки ЦК у Кириллина, потом обговаривали на совещаниях у Мухитдинова и наконец в мае 1959 года вынесли на заседание Президиума ЦК.

До того как рассказать об этом заседании, несколько слов о личных взаимоотношениях Хрущева и Несмеянова. Александр Николаевич сетует в воспоминаниях, что Никита Сергеевич его не понимал, как не понимал он и академических проблем, а потому и решения принимал с его, Несмеянова, точки зрения неверные.

Действительно, отношения между ними не сложились. Кто тут больше приложил руку, судить не берусь, но попытаюсь разобраться. Любопытная получается картина. С академическими проблемами к отцу приходят Нобелевские лауреаты Капица и Семенов, выдающиеся математики Лаврентьев и Соболев, а президент Академии наук оказывается как бы в стороне. Не то чтобы отец с Несмеяновым не встречался. Естественно, они виделись, и не раз. Но в памяти отца эти встречи не запечатлелись. Это примечательно. Все, что заинтересовывало отца, он запоминал намертво. А Несмеянову запомнились две встречи. Какие же вопросы задавал академик руководителю государства? Александр Николаевич припоминает, но не очень отчетливо, что, по всей вероятности, в 1956 году, он вместе с Курчатовым пошел к Хрущеву говорить о генетике.