Иная судьба сложилась у картофеля на его новой евро-азиатской родине и особенно в нашей стране. Хотя и не вышел он у нас в ранг «главного хлеба», но почитаем и любим почти повсеместно.

Множество ученых — в подмосковном Всесоюзном институте картофельного хозяйства, во Всесоюзном институте растениеводства в Ленинграде, в Украинском институте овощеводства и картофеля, что в Харькове, и в десятках других научных учреждений — трудятся над, казалось бы, столь простыми «проблемами картофеля».

Может быть, вы, уважаемый читатель, уже устали от затянувшейся «картофельной повести»? Тогда закончим ее словами веселой, задорной песенки, без которой не обходится ни один пионерский поход:

Мал-малышок

Всякий раз, когда мне приходится бывать в Ленинграде, я с особым удовольствием посещаю Ботанический музей. Первым номером троллейбуса еду я с Невского проспекта до конечной остановки, что на Петроградской стороне, и иду вдоль закованной в гранит Карповки к знаменитому, основанному еще по указу Петра I «Аптекарскому огороду».

Правда, за свой долгий век он претерпел значительные изменения. Не в шутку, а вполне серьезно специалисты между собой иначе его и не называют, как «Ботаническая Мекка», хотя официально современный наследник былого огорода именуется Ботаническим институтом Академии наук СССР и носит имя выдающегося советского ботаника Владимира Леонтьевича Комарова.

Миновав скромную решетчатую калитку и обогнув довольно внушительный главный корпус (со всемирно известными гербарием и ботанической библиотекой), я прохожу под сводами оранжерей, образующих большой замкнутый прямоугольник, и, наконец, останавливаюсь перед небольшим, но весьма вместительным зданием. О его вместительности говорит хотя бы тот факт, что здесь представлена вся «зелень мира»!

Трудно, пожалуй, где-нибудь в ином месте столь явственно осознать ключевую роль растений в нашем земном бытии. Именно здесь можно воочию убедиться и в необыкновенном многообразии растительности на Земле и в ее величайшей роли в жизни людей на всех этапах их истории.

Не берусь хотя бы бегло рассказать о нескончаемых богатствах этого выдающегося музея, основанного еще в 1823 году. Несколько поколений русских ботаников-путешественников вложили в него свой беззаветный труд. Тщательно обследуя все земные континенты, не оставляя без внимания и, казалось бы, заведомо безнадежную для исследователей флоры Антарктиду и глубины водных просторов, они неизменно почитали своей святой обязанностью доставлять сюда все самое интересное из встреченного в мире растений. Благодаря им сейчас здесь можно увидеть и авицению, славящуюся необыкновенным, в целых 65 атмосфер, осмотическим давлением, и животных — морских желудей, обосновавшихся на корнях ризофор, не говоря уже о множестве разнообразных растений, удивляющих уже одними только названиями: сметанное яблоко, мармеладное дерево, змеиное, леопардово, драконово деревья, деревья кружевные и шерстяные, мыльные и бумажные, кокаиновый куст… Словом, это надо увидеть своими глазами, а то и «пощупать», хотя, как во всяком музее, такая вольность, конечно, здесь не приветствуется.

Многие виды деревьев и иных растений, собранных сюда со всех концов света, представлены срезами могучих стволов, различными изделиями из их древесины, коры, плодов, листьев. Наконец, многочисленными фотографиями, рисунками, гербарными образцами.

За каждым экспонатом скрываются интереснейшие биографии как растений, так и людей, чьи имена с ними связаны. Не один день потребуется для детального знакомства со всеми выставленными здесь богатствами, тем более что многие из экспонатов на первый взгляд могут показаться совсем незначительными.

Мало кто остановится, к примеру, у небольшого, с тоненьким золотистым стебельком растения-былинки, скромно приютившегося на одном из стендов музея. Встретишь где-нибудь в поле такую травку, как бы невзначай слегка потянешь ее «за волосы» — и вот уж и обнажились коротенькие мочки скромной ее корневой системы. Тоненький, голый стебелек-прутик, только у самой вершинки ощетинившийся коротенькими веточками, а пониже их торчат вверх четыре-шесть узеньких, слегка навощенных листочков. Так бы, кажется, и выбросил случайную травинку, если бы не удивительно нежные, небесно-голубые ее цветочки.

Говорят, этим-то цветочкам и обязан человек одним из древнейших замечательных своих открытий — ткачеству. Ведь речь идет о льне! Неказистый с виду цветок, а попробуй, останься равнодушным перед небесно-голубым ковром цветущего льняного поля! Так и кажется, будто «небосвод перед тобой опрокинулся синий», засверкав бесконечным множеством волшебных огоньков.

Чудесен «малышок» в цвету, ничуть не меньше восхищает он (особенно льноводов) во всякую пору. Недаром же они говорят, что «ленок самое красивое растение полей». Вряд ли оставит вас равнодушными неповторимая изумрудная зелень льняных всходов.

Редкая красота цветущего льна приурочена к началу лета, но только в ясное погожее утро цветки льна в полную силу демонстрируют свои достоинства, щедро раскрываясь навстречу солнцу. А понежившись всего лишь до полудня, торопливо спешат свернуть лепестки в тугие бутончики. В отпущенные им солнечные часы цветы ждут желанных гостей: насекомых-опылителей. Если же те, где-то задерживаясь, не появляются слишком долго, гордые цветочки вполне обходятся и без них. При свертывании в бутончики пыльники и рыльца их, соприкасаясь друг с другом, обеспечивают самоопыление.

По-своему хорош лен и перед уборкой, когда широкое, спокойное его поле из края в край щедро отливает червонным золотом.

Но красота красотой, а кому не известна древнейшая и ценнейшая продукция льна, нисколько не утратившая своего значения и в наше время?

Около девяти тысяч лет назад, утверждают ученые, в горных областях Индии человек практически использовал изящное растеньице льна, изготовив из его стеблевых волокон первую на земле ткань. Легкая, прочная, высокогигиеничная, она скоро вытеснила одежду из звериных шкур, а человек, по достоинству оценивший скромного малыша-дикаря, приступил к его возделыванию у своего жилища.

Только через две приблизительно тысячи лет примеру индийцев последовали в Ассирии и Вавилонии. Вскоре все возрастающая популярность льна привела его и в Египет, а уж отсюда он начал успешно завоевывать Средиземноморье и прочно обосновался в Древней Греции и Риме.

Наиболее высокого совершенства культура льна достигла, по всем данным, в Египте. Неурожай льна считался там тяжелейшим бедствием, которое расценивалось как одна из семи суровых, ниспосланных богами «египетских казней». Славился в древности Египет и льняным ткачеством. С восхищением упоминает Геродот о даре, поднесенном египетским царем Амазисом Афине Родосской — большом сувое тончайшей льняной ткани. Особенно удивляет историка высокое качество полотна: ведь каждая нить в нем соткана из 360 тончайших ниточек.

Кропотливо подсчитывали в Египте дотошные покупатели ниточки и нити в приобретаемых тканях. Лучшая похвала выпадала изделиям, в которых на одном квадратном дюйме ткани укладывалось по 150 нитей основы и 71 нить утка. Легкие, почти прозрачные льняные ткани египетских ткачей сравнивались с «детским дыханием» и ценились на вес золота. Так и продавали их, положив ткань на одну чашу весов, а противовесом на другой чаше были золотые слитки.