Калеб еще крепче прижал ее к себе. Она вцепилась в его руки, сморгнула слезы, затем глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Он прошептал ей прямо в ухо:

— Будь добра к самой себе, Элизабет. Сделай это для меня.

Глава двенадцатая

Со своего укромного, скрытого в тени места Калеб видел, как женщина, которую он любит, упала в объятия другого мужчины.

Элизабет вцепилась в его смокинг и с обожанием смотрела ему в глаза. На ней было элегантное вечернее платье красного цвета, с блестками, с вырезом на спине и до неприличия глубоким декольте. Между этой соблазнительной женщиной и его пленницей в наряде из фланели была целая пропасть.

— Мне кажется, я знаю тебя уже целую вечность, Тони. Неужели только одиннадцать дней?

— Двенадцать, — усмехнулся Тони, поглаживая голую спину Элизабет. — Но кто считает?

Калеб тяжело и медленно выдохнул и заставил себя разжать челюсти. Они с Элизабет не виделись больше трех месяцев — с тех пор, как она собрала свои пожитки и вернулась в город. Подальше от него. Теперь, наблюдая за ней, Калеб был вынужден признать, что его красавица Элизабет в течение этих трех месяцев не теряла времени, тоскуя по нему. Нет, молодая леди была очень занята, пока он из кожи вон лез, стараясь вернуться к прежней жизни консультанта по безопасности. Но каждый день, проведенный без нее, приносил болезненные воспоминания о теплой, живой женщине, которая в течение целого месяца была рядом с ним.

Калебу вспомнился их разговор в гараже «Авалона», после того как Элизабет отдалась ему. Разве он не сказал тогда, что найдет ее, если она покинет его?

По его разумению, три месяца были достаточным сроком, чтобы решить, нужен ли он ей.

Калеб смотрел на высокого, красивого Тони, который, запустив пальцы в длинные, темные, блестящие волосы Элизабет, запрокинул ей голову. Калеб заметил искру, блеснувшую в глазах актера, когда тот приблизил свои губы к ее губам.

Калеб скомкал программку. На сцене возлюбленный Элизабет схватил ее и стал страстно целовать. В это время погас свет, и раздались бурные аплодисменты.

Через минуту огни рампы вновь зажглись, и актеры вышли на поклон.

Служащий сцены вынес огромный букет алых роз, который Тони преподнес Элизабет в честь этого последнего представления «Странных штучек» — современной романтической комедии Нейла Саймона. На сцену под гром аплодисментов вышел режиссер.

Наконец сцена опустела, и зажегся свет. Зрительный зал был таким маленьким, что во втором акте, в сцене драки в баре, зрители первого ряда должны были подбирать ноги.

Этот театрик на окраине Нью-Йорка известен как «небродвейский». Калеб решил, что будет точнее, если прибавить еще несколько «не». Все же игра актеров была на удивление профессиональной, и Элизабет в главной роли была, конечно, очень хороша.

Калеб вышел из зала, взял меховую куртку в раздевалке и подошел к молодой билетерше.

— Я — друг Элизабет Ланкастер. Где я могу ее найти?

— Женские гримерные там. Она выйдет через несколько минут.

Калеб пристроился за углом, откуда мог беспрепятственно наблюдать за дверью женской гримерной. Он ждал, пока пройдут актеры и актрисы. Прошло десять минут… пятнадцать. Он думал о том, как Элизабет изгибается, вылезая из этого изящного красного платья, переодевается… Неслышно выругавшись, Калеб запахнул полы длинной куртки. Увидев, что Элизабет выходит из гримерной, Калеб весь подобрался, как дикий зверь перед прыжком.

На ней была толстая лыжная куртка до талии, длинная широкая юбка и поношенные ковбойские сапожки. Да, она не раба моды, его Элизабет!

В коридоре к ней подошел худощавый молодой человек. Он был невысокого роста, самоуверенный. Элизабет сначала отшатнулась — ей, должно быть, приходилось сталкиваться с поклонниками, — но тут же расплылась в улыбке. Глаза ее заблестели, а на щеках заиграл румянец. Они отступили в сторону, чтобы поговорить.

Понаблюдав несколько минут, Калеб почувствовал, что с него хватит. Покинув свой наблюдательный пункт, он вышел в коридор. Элизабет даже не взглянула в его сторону, настолько была поглощена беседой. На лице ее было выражение, которое можно назвать мечтательным. Калеб не мог решить, чего ему больше хочется: расцеловать ее и прогнать это глупое выражение с ее лица или дать парню хорошего пинка, чтобы тот летел вперед ногами.

Когда Калеб приблизился к беседующей парочке, мужчина вручил Элизабет визитную карточку.

— Я позвоню. Мы что-нибудь придумаем на следующей неделе, Лиз.

— Ее зовут Элизабет, — прорычал Калеб.

Ах, леди наконец-то его заметила! В одно мгновение румянец исчез с ее лица. Тощий кавалер бросил быстрый взгляд на Калеба и вежливо улыбнулся.

— Пока, Элизабет.

— Пока, — едва вымолвила она. — До следующей недели. Я буду ждать.

Калеб и Элизабет стояли в неловком молчании глядя, как актеры, рабочие сцены и завсегдатаи театра снуют мимо них.

— Что ты здесь делаешь, Калеб?

Нет, это совсем не такая встреча, на какую он надеялся.

— Наслаждался пьесой.

Элизабет опустила глаза.

— Я не это имела в виду… Ты меня удивил.

— Знаю, — сказал он ласково. — Послушай, я… Уф! Я не должен был вмешиваться. Это не мое дело, с кем ты…

Элизабет снова ослепительно улыбнулась и с благоговением взглянула на визитку, которую все еще держала в руках.

— Знаешь, кто это был?

— Уф-ф! — У него на языке вертелась дюжина язвительных ответов. Он с трудом сдержался, чтобы не выпалить ни одного из них. — Нет. Кто же?

— Филипп Огилви. — Элизабет посмотрела на него, ожидая реакции. — Бродвейский продюсер.

Калеб обернулся, но тощий человечек уже исчез.

— Это Филипп Огилви?

Она прямо-таки приплясывала на месте.

— Да, да! Он говорит, что моя игра ему понравилась, хочет прослушать меня для своего нового шоу, собирается позвонить моему агенту завтра! Это был Филипп Огилви!

Калеб никогда не видел ее такой счастливой и взволнованной, никогда Элизабет не испытывала в его присутствии такой сумасшедшей радости. Сможет ли он сделать ее счастливой?

Открылась дверь мужской гримерной, и оттуда вышел актер, игравший роль Тони. У Калеба вновь застучала кровь в висках, но тут другой мужчина крепко обнял актера, поцеловал его и преподнес коробку шоколадных конфет.

— Ну, будь я проклят! — сказал Калеб, наблюдая, как два красивых молодых человека прошли по коридору, крепко обняв друг друга. — Этот малый здорово играет.

Элизабет усмехнулась.

— Будь снисходителен.

— А что я такого сказал? — спросил Калеб, изображая невинность.

— Пошли. — Она взяла его под руку. От этого прикосновения у Калеба мурашки побежали по телу.

Они вышли из теплого помещения в холодную февральскую ночь. В воздухе кружились блестящие снежинки и покрывали все вокруг.

Подняв воротник куртки, Элизабет спросила:

— Твой «лендровер» здесь?

— Угу.

— Хорошо. Нам не нужно будет ехать на метро.

— Куда?

— Ко мне домой, в Бруклин.

— Поехали.

Вскоре они катили на юг, в Бруклин. Элизабет указывала ему дорогу.

— Держи все время на Бруклинский мост.

Калеб круто повернул направо.

— Так и не дождался от тебя весточки.

— Я была не готова.

— Понятно. И когда же ты собиралась повидаться со мной?

Элизабет тяжело вздохнула.

— Мне надо было многое… передумать.

— Знаю. Надеюсь, ты нашла ответы на свои вопросы?

— Нашла. И думаю, будет легче поговорить об этом сейчас, чем потом.

— Я слушаю.

Она начала говорить, немного запинаясь:

— Когда ты… похитил меня и держал там, у себя, мне казалось, будто я… растворилась в твоей тени. Будто все то, чем я жила до этого, — мой дом, моя работа, моя жизнь — больше не существует. И я сама больше не существую. Я чувствовала себя предметом, которым ты управляешь. Я утратила свободу воли, власть над своей жизнью. Утратила ощущение собственного «я».