Она хотела уйти в ванную комнату. Ткань платья все еще оставалась влажной. Ухватив край выреза и встряхивая его, Оливия пробормотала:

— Сынок обслюнявил мой новый наряд. Я должна была твердо придерживаться непреложного правила: новоиспеченным мамам не следует надевать ничего, кроме одежды, купленной на распродажах и благотворительных базарах.

Может, он скажет, зачем пришел и уйдет?

Ничего подобного Пьетро не сделал. Только наградил ее долгим всезнающим взглядом, от которого Оливия задрожала всем телом, а ее сердце забилось в таком темпе, что она едва не задохнулась. Он резко повернулся, вошел в ванную комнату и вернулся через секунду с полотенцем. Шагнув к ней, сказал низким голосом, с более заметным, чем обычно, акцентом:

— Позвольте, я помогу вам.

Осмотрев пятно, он медленно поднял одну руку и подсунул под вырез платья, а другой стал промокать его мягким белым полотенцем. Тыльной стороной пальцы слегка касались ее трепетавшей груди, и дыхание Оливии стало прерывистым. У нее было ощущение, словно она вошла в полыхавший костер. Его скулы окрасились румянцем, а тело напряглось, почти окаменело.

Оливии хотелось сделать шаг назад, но ее ноги утратили способность двигаться, и растерявшаяся женщина уже не помнила себя. Когда Пьетро поднял свои густые ресницы и она заглянула в темную глубину его неотразимых глаз, то поняла, что пропала. Полностью и навсегда.

Бесполезное полотенце спланировало на пол, когда со стоном беспомощного пленника Пьетро заключил ее в объятия. Через секунду его рот накрыл губы Оливии, и весь мир был забыт.

9

Страстный порыв изголодавшегося тела Пьетро распалил Оливию, а собственные вышедшие из-под контроля эмоции привели в ликование каждую клеточку ее тела. Как только ее податливая плоть слилась с его мускулистым телом, руки сразу же обвили голову Пьетро, а пальцы стали судорожно блуждать в его мягких шелковистых волосах.

Настойчивый и одновременно крайне обольстительный напор его языка пьянил Оливию, и пылкое сердце забилось в безумном ритме слепого желания. Его могучая грудь вздымалась, стараясь набрать побольше воздуха, и он все теснее прижимал ее к себе, пока женщина не издала мучительный стон.

Она услышала, как Пьетро хрипло что-то произнес на своем итальянском, почувствовала, как отодвинул носом ее волосы, нашел губами пульсирующую жилку на шее и нежно поцеловал. Ее сердце словно обрело крылья радости, пальцы соскользнули с широких плеч и впились в ткань его рубашки.

Пьетро и не думал отталкивать Оливию. На этот раз ее ответная страсть не вызывала у него отторжения! Она вздрагивала в восторге, ощущая его легкие как перышки поцелуи, спускающиеся все ниже, к вырезу платья, где начиналась ложбинка меж холмами грудей.

Женщина издала легкий стон удовольствия и в исступлении жаждала еще большего. Тонкие пальцы лихорадочно возились с крохотными пуговками. Ей хотелось избавиться от последнего барьера и обнажить свои груди с упруго торчащими сосками, чтобы доставить удовольствие ему и безмерное наслаждение себе. Она была на грани экстаза, о существовании которого прежде не подозревала... Где уж тут было услышать слабенький внутренний голосок, пытавшийся напомнить, что она вовсе не собиралась влюбляться еще в одного представителя клана Мазини.

Его дыхание со свистом вырывалось сквозь зубы, ладонь накрыла ее неистовые пальцы и освободила от их кажущейся безнадежной задачи: он сам медленно и аккуратно расстегнул пуговицы, распахнул и стянул платье с ее плеч.

Его сверкающие глаза неотрывно смотрели на мягкие вздымающиеся холмики грудей, пока он проворно отделывался от ее черного атласного лифчика.

Все тело Пьетро напряглось, по нему пробежали волны дрожи, а Оливия, откинув голову назад, приникла к нему. Ею безраздельно владело неудержимое желание, и поэтому, когда сильные руки подхватили ее и понесли к сказочной кровати, она, и не думая возражать, обхватила его голову руками и без устали стала покрывать лицо жаркими поцелуями.

Трехнедельная разлука не укротила его желания овладеть Оливией. Господь милосердный, какая изысканная красота! Какая фантастическая отзывчивость, щедрость, готовность!

Ее разбудил крик Тедди. Тело Оливии ощущало удовлетворение, даже пресыщенность после разгула ночной страсти. Она немощно шевельнулась в скомканных простынях. Ее окружала густая бархатная тьма, в которой проглядывал лишь слабый отблеск ночничка через приоткрытую дверь детской.

— Подожди. — Голос Пьетро был мягок и полон истомы. Лежавшая на ее животе рука ожила, успокаивающе погладила. — Лежи. Я принесу ребенка сюда.

Пьетро включил лампу на тумбочке, а Оливия села, прислонившись к куче подушек, наблюдая за тем, как он вылезает из постели. Ее мягкие губы раздвинулись, сонные глаза были полны мечтами о любви. О большой любви.

Без одежды он был само совершенство. Ее сердце забилось, когда она увидела эти широкие плечи, тонкую талию и узкие бедра, аккуратные ягодицы и длинные мускулистые ноги, эти смуглые оттенки его кожи, слегка затененной темными волосками.

Оливия не могла поверить, что такой мужчина посчитал ее желанной. Но то, как Пьетро всю ночь занимался с ней любовью, доказывало, что он воспринимает ее именно такой, доказывало, что, по его ощущениям, она обладает чем-то вроде девственного сексуального благородства. Под воздействием его пьяняще искусных рук ее тело стало страстным, требовательным, соблазнительным и бесстыже усердным.

Ее щеки окрасились жарким румянцем, когда Пьетро исчез в детской. Тедди перестал плакать, словно кто-то выключил приемник. Оливия с трудом верила в случившееся. Дрожа от воспоминаний, она прикоснулась пальцами к горячей коже лица, как бы убеждаясь в реальности происходящего, но одновременно сомневаясь, не было ли все лишь сном? Олли все еще так сильно жаждала его новых любовных ласк.

Нет, они действительно ласкали друг друга. Сейчас она уже полностью проснулась. Это походило на сон только потому, что вплоть до сегодняшней ночи у нее даже представления не было об истинном экстазе.

Когда совесть совсем ее замучила и она согласилась провести тот памятный уик-энд с Франко в подтверждение их помолвки, все, что она почувствовала, — это какое-то неудобство и довольно сильный стыд. Утешало то, что он был ею осчастливлен.

Франко говорил, что сходит с ума от желания, уверял, что любит ее, но, как оказалось, лгал. Пьетро говорил очень мало, только прошептал несколько ласковых итальянских слов, но ни о какой любви речи не шло. Пьетро просто был честнее и не хотел опускаться до лжи.

На ее глаза внезапно навернулись слезы. Она промокнула их уголком простыни. Что я за женщина? Сравниваю братьев, какой стыд! Неужели я из тех идиоток, что ложатся в постель с любым мужчиной, выказавшим желание, подумала она. Запихнув уголок простыни в рот, чтобы приглушить мучительный стон, Оливия постаралась уверить себя, что она, конечно же, не такая.

Пьетро может не произносить ни слова. Ему достаточно лишь дотронуться до нее. В общем, понятно, почему она считала себя влюбленной во Франко. Он делал вид, что предлагает все, о чем его возлюбленная когда-либо мечтала, — обычные, простые вещи, ибо перед ним была обычная, простая девчонка.

К тому же она и понятия не имела тогда о настоящей любви, и путала это светлое чувство с темной, опасной, неуправляемой и непреодолимой чувственностью, смешанной с болезненной нежностью, с потребностью отдавать столько себя, сколько это в человеческих силах.

Что он теперь думал о ней? Что женщина изголодалась по сексу? Что готова отдаться кому угодно? До чего же невыносимые мысли, тем более сейчас, когда так сложно справиться с ними!

Свет единственной лампы на тумбочке превращал спальню с огромной кроватью под балдахином на четырех столбиках в полную теней пещеру. От сумрачного вида помещения Оливию бросило в дрожь... Затуманенными от слез глазами она посмотрела на дверь детской. Кстати, что там происходит? Почему Пьетро так задержался?