– Но ты взаправду офицер! И – мой! И не называй меня – Анна. Анна-Лиза…

– Анна́-Лиз. Ана́лиз. Так лучше?

– Oh, mon officier!

Сама страстность, раба любви. Играла из рук вон плохо – и в шахматы, и в жизни.

Сошлись по службе. Коминтерновский переводчик Ерохин – швейцарская журналистка Рюг. Поселили при гостинице «Люкс», в общежитии Коминтерна. Служебный роман. Преувеличенный.Или искренне верила, что так и надо – как в немом кино. Если б в немом!Всё-таки журналист должен больше слушать, чем говорить.

– Я просто принесла тебе плед. Здесь везде такой сквозняк. И ещё нужен твой совет на ужин. У нас из продуктов только картофель, сельдь, брюква. Сделать «под шубой»?

– Сделай.

– Но нет лука. И постного масла. И во всём этомгороде нет. «Под шубой» не получится.

– Не делай.

– Но надо же питаться!

– Не надо.

– Как так?! Что ты такое говоришь?!

– Аннализ! Говоришь ты! Я думаю над позицией! А ты говоришь, говоришь!

– Молчу, молчу… О, ты думаешь над позицией? Oh, mon officier! Мы без ужина – в постель?! О, согласна! Так мёрзну в этомгороде! Согрей же меня, согрей!

Стерпится – слюбится?

Слюбится – увольте! Однако всё стерпится ради того, чтобы легально отъехать. Куда, куда! В заграничное путешествие! Неважно куда. Отсюда! Уже в курсе – из Одессы в Московскую ЧК поступил анонимный донос: гр. Ерохин связан с деникинской контрразведкой, получил от неё сто тыщ рублей, на кои средства и живёт при гостинице «Люкс». Дикость! Но не чудовищней, чем сундук английского агента.

Ехать, ехать! Хоть чучелом, хоть тушкой при законной супруге! Брак официальный, супруга – иностранная подданная. Какие препоны?!

А никаких. Всё, свободен!

Вот она, цена крепкой мужской дружбы!

Высока цена, высока. Ладно, когда под боком просто фефёла. Но ведь и соглядатай. Довелось, знаете ли, проаннализироватъизнутри: Коминтерн создан и существует для проникновения обширной агентуры в зарубежные, враждебные Совдепии страны. Вербовщики-наводчики. Le conspirationnsime в чистом виде. Просто так, за красивые глаза, туда не берут. (Аннализ? Красивые глаза? Увольте!) Вот по дружбе– иное дело! Гр. Ерохин не даст соврать!

Не даст. Однако предупреждён – вооружён. Муж и жена – сообщающиеся сосуды, да не будет превратно истолковано. Кто к кому приставлен – простейшая двухходовка. Но en faveur? В чью пользу? Определять, взвешивать тому, кто предупреждён.

– Oh, mon officier! Тебе нравится Берлин? Здесь так прэлэстно, правда? Обратил внимание, какой всюду Ordnung? И с продуктами! И с погодой!

– О, да.

– А ты куда?

Н-на кудыкину гору! На Курфюрстенштрассе. Прицениться.

– Прогуляюсь.

– Ой, я с тобой!

– О, нет!

En faveur…

Или взять декабрь двадцать седьмого. Когда в Париже Русский клуб на rue de lAssomption чествовал свежеиспечённого чемпиона. Восторг! Восторг! Дамы в жемчугах и палантинах. И господа – пингвины, сплошь в смокингах. Меж приборов и фужеров, серебро и хрусталь, – цветы длинной цепочкой. Шумно и гамно.

– Да-а-амы и господа! Чемпион мира, маэстро Ерохин!!!

Явление маэстро народу.

Oh, imposant!

Что есть, то есть. Ледяной взгляд, ни намёка на пресловутую нервность. Прямая спина, выправка-officier. Смокинг, но не пингвин. По крайней мере, королевский пингвин.

– Просим, просим!

Сколько же среди вас, друзья, друзей?! Помимо супруги Аннализ, упоённой моментом, – немало. При его феноменальной памяти на лица, имена, обстоятельства – немало.

Просите? Что ж! Да воздастся:

– Миф о непобедимости большевиков рухнет так же, как рухнул миф о непобедимости Кордильеры!

Мёртвая тишина, как после молнии. Вот-вот грянет! Сейчас!

В досыл, во избежание дальнейших разночтений:

– Одни ищут в шахматах забвения от повседневного произвола и насилия, а другие черпают в них силы для новой борьбы и закаляют волю!

О-о! О-овация! Грянуло! Восторг! Восторг!

Всё, свободен! Какое-то даже физиологическое наслаждение. Сродни, excusez moi, избавлению от тяжести в животе. Столько всего поглощено шикарного!С переизбытком. Жаль расставаться, перевод продуктов! Но тяжесть, тяжесть… И – роскошьизбавления! Последствия – слабость в членах, испарина, сердечный колотун. И это пройдёт! Зато – всё, свободен!

Предсказуемое по возвращению:

– Oh, mon officier! Почему?! Почему ты так сказал там?!

Стенания. Метания из гостиной в смежную столовую – грузно путаясьв разделяющей плюшевой портьере на кольцах. Снова в кабинет, где в креслах расслаблен mon officier.

– Ты хоть подумал, прежде чем сказать?! Ты о себе не думаешь, но обо мне подумал?!

Господи, до чего ж легко! Какая роскошь!

– От нас теперь откажутся все друзья! Это понимаешь?!

Ещё бы! Господи, до чего ж легко! Все друзья – вряд ли.

Но все друзья– наверняка. Иди сюда, Шах, не прячься. Иди в кресла, дружище. Вместе помуркаем! Шххх, Шххх! Кому сказано?! Шххх!

– Мр?

Хорош-ший Шах, Шаххорош-ший.

– Oh, mon officier! Я со стенкой разговариваю?!

А ты не разговаривай, Аннализ. Можешь помолчать? Скорбно, если на то пошло. Но чтобы уста немотствовали.

Снова метания? Не навернись, Аннализ, паркет навощён. Из кабинета по коридору в прихожую. Шуршание, бряцанье, клацанье.

Хлопок дверью. Проветрись, проветрись. Доложись друзьям:oh, mon officier просто кратковременно помешался! перенапряжение после матча! мы отдохнём, мы отдохнём – и всё ещё поправимо! Давай-давай! Таффай-таффай!

Господи, до чего ж легко! Тишина. Лишь мр-мр-мр в паху. Пристроился, Шах? Отдыхай, отдыхай. Наконец-то мы одни! Тяжесть в животе? Избавлен! Отнюдь не спонтанный рефлекс, но выверенный, осознанный ход. Свобода – осознанная необходимость!

Защита Ерохина. Против коварных комбинаций.

Сколько пришлось перебыть в чужой и чуждой оболочке? Годы и годы.

Такой нервный! Одесская ГубЧК, ничтоже сумняся, даже застолбила в качестве особой приметы: выше среднего роста, худой, очень нервный, походка нервная.

Читал – хохотал. От души, но не в голос, без звука. Наилучшая мимикрия: нервы. Знаете, лишний раз его лучше не дёргать по пустякам, а тем более не по пустякам, – такой нервный! Если же действительно вдруг рискованная ситуация и невольно дёргаешься, то не «попался, ага!», но «да всегда такой!».

Такой рассеянный, такой забывчивый! Бросил в чашку кофе вместо сахара пешку, долго размешивал, недоумевал, почему рафинад не тает. Закурил сигарету не с того конца, долго перхал. По ошибке запер супругу в нумере, сам отправился играть в карты на всю ночь.

Впору строить зеркалу гримасы идиота с высунутым языком! Запершись, естественно.

Рафинад не понравился.За кофе спасибо лёгким кивком. Но – сменили сахарницу. То же – с сигаретами. Свояпачка опустела, нервно смял, не отрывая взгляд от доски. Моментально принесли новую – предупредительно вскрытую…Просто сервис? Возможно. И возможно, не просто сервис. Мнительность? Возможно. И возможно, не просто мнительность. Напитать ядом кусок сахара, бумажный мундштук сигареты – с них станется, с друзей,затаивших большую человеческую обиду на маэстро. А он – вот незадача! – такой рассеянный…

Супруга Аннализ в Гаване всю ночь бабочкой об стекло билась: выпустите! откройте! муж по ошибке запер! Ночь после Матча. Капитулянтское письмо Кордильеры: Я сдаю партию и желаю вам счастья в звании чемпиона мира. Мои поздравления вашей супруге.Победа! И – делу время, потехе час! Обрубить «хвосты», уйти в ночь. Как ни назови! Причуда гения, назови! В Гаване столь красивые, сколь и дешёвые мучачи. Сплошь мулатки! Каждая вторая – Кончита! Какое имя! Всё в жизни надо попробовать, все мы люди, все человеки. Упоительная ночь! Океан, прибой, песок, Кончита, рассвет! Мои поздравления вашей супруге.Не надо причитаний. Жив-здоров. Был в каком-то смутном игровом заведении, первом попавшемся. В карты играл, в карты! Мозгами расслаблялся после Матча. Остался почти при своих, проиграл самую малость. Не шахматы. Устал, зато отдохнул. Ничего, кому не везёт в карты… Как – запер? А ключ? Оставил же! Нет? Проклятый склероз, ma cherie!