В книгах, которые писал Хусейн, в трактатах, выходивших из-под его калама, в науках, которые он преподавал, — всюду вставали вопросы, требующие осмысления. Так выковывалось мировоззрение ученого. Пока он занимался только пересказом для своих учеников античных философов, пока он просто излагал основные устои наук, эти —.вопросы можно было обходить, но когда дело коснулось его собственных взглядов на жизненные процессы, на мироздание, на ту же науку, когда надо было все это изложить в научных трудах, Хусейн понял что перед ним есть преграда, которую он едва ли может переступить

Разум, логика, здравый смысл говорили одно, но против этого восставало его мировоззрение мусульманина

Ученый еще не понимал, что конфликт, созревший в глубине его сознания, окажется трагедией

Он вынужден был переоценивать и подвергать сомнениям, с точки зрения правоверного мусульманина, все свои опыты ученого-естествоиспытателя, результаты опытов говорили ему, что ошибается не его здравый смысл ученого, а религия, подсказывающая неверные решения, подтасовывающая ничем не подтвержденные факты Что было делать ему, если опыт и логика говорили о том, что мир материален и материя вечна и несотворенна? Как можно было это согласовать с утверждением корана о сотворении мира аллахом.

Изучая, например, строение земной поверхности, Хусейн наблюдал древние напластования Он видел в пустынных горах остатки окаменевших морских животных, рыб и растений, которые могли образоваться только в течение многих и многих сотен тысяч лет. Это говорило его ясному уму ученого, что здесь имели место не только медленные и длительные изменения в строении Земли, но и какие-то жестокие катаклизмы, сделавшие сушей дно древнего моря Ни о чем таком он не встречал упоминаний ни в коране, ни в суннах. Наоборот, богословские книги утверждали, что весь видимый нами мир создан несколько тысяч лет назад по воле бога всего лишь в шесть дней. Хусейн пытался осмыслить это противоречие Бируни был резче: он просто сказал как-то, в минуту откровенности, что не находит в мире места для бога.

Вселенная в глазах Ибн Сины была во много раз сложнее, но и во много раз прекраснее, чем в глазах богословов. В природе было множество непознанных вещей, развивавшихся по своим собственным законам. противоречащим религиозным догмам о божественном предопределении. И если Ибн Сина не — был еще так решителен, как его старший товарищ Ал-Бируни, то, во всяком случае, он так же напряженно и упорно искал ответа на вопрос, какое же место может предоставить богу он сам в своих представлениях о мироздании.

..Ни один из ученых «академии» хорезмшаха не был явным еретиком или атеистом, наоборот, каждый из них строго выполнял свои обязанности, и к ним, как к правоверным мусульманам, нельзя было предъявить каких-либо претензий. Вместе с тем, объединенные одной целью, занятые разрешением научных проблем, они оказались огромной прогрессивной силой, скалой, о которую безрезультатно разбивались происки богословов-схоластов.

Возможно, этому способствовала тонкая политика Бируни, которому Ибн Сина выложил все свои наблюдения и опасения. Но так или иначе, где подарками, где угрозами, но хорезмшах обеспечил на какое-то время безопасность страны и тем самым возможность своим ученым трудиться

За те пять-шесть лет, что провели Ибн Сина и Ал-Бируни вместе в Хорезме, оба они сделали очень много.

Ал-Бируни, помимо трудов чисто практического значения, начал писать свою замечательную «Историю Хорезма». А Хусейн, не отходя от медицины и философии, занялся химией и успешно разоблачал алхимиков Увлечение алхимией, добыванием золота из разнообразных элементов, поиски философского камня и чудодейственного эликсира были так же характерны для ученых и псевдоученых средневековой Азии, как и для ученых средневековой Европы Нужно было быть очень уверенным в точности своих опытов, обладать большим здравомыслием, чтобы не поддаться всеобщему повальному увлечению Ибн Сина ему не поддался.

Хусейн твердо и последовательно защищал мысль, что ни один элемент не может быть превращен в другой — следовательно, никаким образом невозможно создать искусственное золото Сколько бы ни тратили сил, времени и денег алхимики, не в их возможностях превратить медь, свинец или олово в драгоценный металл.

Результаты его химических и алхимических исследований были им изложены в книгах и трактатах.

В области философии Ибн Сина за время жизни в Хорезме тоже сделал немало. Здесь им начата большая философская энциклопедия — «Китаб аш Шифа» («Книга исцеления») и задуман главнейший труд его жизни — «Канон медицинской науки».

В Хорезме произошло еще одно событие, касающееся личной жизни Хусейна. Хочется остановиться немного на нем, прежде чем перейти к рассказу о последних днях жизни ученого в Ургенче. Очевидно здесь Хусейн женился и его жена родила ему сына Али. О событии этом ни в каких источниках не упоминается, но узнаем мы о нем из самого имени ученого, которое он принял согласно мусульманскому обычаю — Абу-Али ал-Хусейн ибн Абдаллах ибн Сина. Если прочесть по-русски это имя, ставшее таким знаменитым, то оно будет значить. «Отец Али Хусейн сын Абдаллаха сына Сины».

Раз сам Ибн Сина принял его, то и нам надо будет привыкнуть к нему.

Глава 4

На обширном плоскогорье, в тех местах, которые ныне входят в состав Афганистана, расположился большой и богатый город Газна. Газна — столица огромной страны, раскинувшейся от границ северной Индии до южных берегов Хазарского моря. Этой страной правит могущественный государь султан Махмуд Газнийский.

Махмуд не любит вспоминать, что он всего лишь простой тюрок, сын саманидского гуляма Себук-Тегина. Но это он делает зря. Далеко не каждый вельможа может похвастаться таким решительным и предприимчивым отцом. Ведь не что иное, как ум и личная храбрость помогли Себук-Тегину выдвинуться из гулямов в военачальники. Эмир Нух ибн Мансур Саманид не был излишне щедр, когда разрешил ему управление самым отдаленным, труднодоступным и глухим углом своей империи, к тому же завоеванным самим Себук-Тегином. И то, что маленькое провинциальное местечко Газна расцвело и привлекло своим мгновенным возвышением внимание всего восточного мира, было заслугой того же Себук-Тегина. Но все же он остался в истории главным образом как отец султан а Махмуда. И прижизненная и посмертная слава выпала на долю его сына, основателя империи Газневидов.

Сын Себук-Тегина великий султан Махмуд — человек жестокий, твердый, ограниченный в фанатичной приверженности к правоверному мусульманскому толку, но, помимо того, он умен, хитер, жаден, честолюбив, предусмотрителен и напорист. Все силы его недюжинного ума направлены на то, чтобы стать самым богатым и самым могущественным государем на земле.

Качествами этими едва ли обладал в такой степени еще кто-нибудь из современных ему правителей Азии.

Махмуд Газневи наследовал своему отцу еще в те годы, когда умирал Нух ибн Мансур, а Бухаре грозили полчища караханидов, предводительствуемые илек-ханом Насром. Тяжелое положение, в которое попала империя Саманидов, воочию показало Махмуду все несовершенство ее внутренней структуры, всю рознь интересов правителей и наемно-рабского чужеземного войска. Дальновидный Махмуд решил не повторять этих ошибок. Собирая свое большое, хорошо вооруженное войско, он сделал его кровно заинтересованным в процветании султаната, а заодно и в своем собственном.

С такой силой за спиной он легко отказался от своих обязательств по отношению к погибавшим Саманидам. В год захвата ханом Насром Бухары, то есть в 999 году, султан Махмуд получил от багдадского халифа Кадира высокий титул «десницы державы и доверенного лица религиозной общины», а вместе с титулом диплом на управление отторгнутым у Саманидов Хорасаном. Это было первым шагом к-осуществлению его мечты.

Он туг же осыпал поддержавшего его халифа богатейшими подарками, и этим до конца дней своих заручился поддержкой высшего лица мусульманского мира.