Внизу сиял и переливался Париж, а я в который раз перечитывала наивные, мало понятные строки, когда вдруг до моего слуха донесся разговор парочки за соседним столиком.

— Неужели ты никогда не был ни в Шамборе, ни в Амбуазе, ни в Шенонсо? Милый, какой же ты скучный, оторвись ты от своего Интернета и поехали в долину Луары! — достаточно громко произнесла женщина.

— Все тебе не так, Кики! Не успели осмотреть Париж, а тебе подавай Шенонсо на Луаре! — возразил мужчина.

— Шенонсо, между прочим, стоит на реке Шер, образованному человеку следовало бы знать…

Лучше бы я этого не слышала! Выходит, я настолько дремучая, что даже не могу считаться образованным человеком, если не знаю, что на реке Шер стоит замок Шенонсо.

Вернувшись домой, я, естественно, нашла на карте и Шер, и Шенонсо, а из энциклопедии узнала, что в тринадцатом веке фундатором замка было семейство Маркес, а в тысяча пятьсот тринадцатом году его купил финансист Томас Бойе, строительными работами руководила его жена Катрин Брисоне, ее действительно звали так, но фамилия с одним “с” и никакого “де” перед ней не стояло. Дочитав статью, я узнала, что замок переходил из рук в руки и одно время им владела сама Екатерина Медичи.

Неужели я настоящая наследница, раз у меня есть серьги-вассалы? И кто составил тестамент? И какое отношение к Катрин Брисоне имею я, Катрин Бриссон?

Я пыталась смотреть телевизор, пила одну чашку кофе за другой, но мысли все равно крутились вокруг замков и вассалов. Я плохо спала ночь и утром поднялась с трудом, но привычно отправилась в кухню. И тут зазвонил телефон.

— Мое имя Зигрено, мне обязательно нужно поговорить с вами, мадемуазель Бриссон. Жду вас в кафе напротив вашего дома, — на одном дыхании сообщил он и повесил трубку.

Я не переношу, когда со мной так разговаривают, но вопреки своим принципам пошла на свидание с этим унылым сотрудником мэтра Накорню. Наш разговор продолжался ровно столько времени, сколько нужно, чтобы выкурить по сигарете и выпить по чашке кофе. Мсье Гийом Зигрено, сорока девяти лет от роду, признался в любви ко мне с первого взгляда и предложил руку и сердце, упомянув о банковском счете, отсутствии детей и наличии симпатичного домика в Иль-де-Франс.

— Вы с ума сошли!

— Я был вполне готов именно к такой вашей реакции, но я не тороплю вас с ответом, — спокойно возразил он и предложил снова встретиться, чтобы познакомиться получше.

Глава 5, в которой вывод напрашивался сам собой

Вывод напрашивался сам собой: значит, он серьезно верит, в то, что я богатая наследница. Версию про любовь с первого взгляда я отмела сразу, даже не подходя к зеркалу. И неудивительно, что после этого разговора, принимая во внимание бессонную ночь, я уселась в свой “фиатик” с твердым намерением посетить историческое место и памятник архитектуры Шенонсо. Одиозные серьги приятной тяжестью покачивались в ушах.

Миновав Версаль, я погнала “фиат” так, словно Гийом Зигрено был вампиром и преследовал меня на вертолете. И, конечно, недалеко от Шартра мой малыш не выдержан и сломался. Я металась вдоль шоссе, размышляя, вернуться в Париж или ехать дальше автостопом, пока наконец-то не сообразила, что могу вызвать техпомощь. Бравые молодцы в комбинезонах явились часа через полтора, достаточно быстро, по их мнению. Спорить я не стала, хотя эти полтора часа показались мне веками, еще больше отдалявшими меня от моего замка. Да, честно, именно под Шартром я была готова поверить в его существование!

Часов в пять я наконец-то оказалась в Вандоме, заставила себя перекусить и к вечеру уже въезжала в Тур. Я находилась в таком напряжении, что ни красоты долины Луары, ни раздолья Турени не задевали ни моих глаз, ни тем более сознания. Я не очень хорошо представляла, что конкретно буду делать в Шенонсо, какие пять ступеней зовут меня спуститься и что там, у кромки воды, но я не сомневалась, что, только увидев Шер своими глазами, смогу успокоиться и перестать переживать по поводу фантастического наследства. Пока же я чувствовала, что почти верю в него, а это означало, что я сошла с ума.

Я плохо помню, как уже в темноте и, кажется, под дождем, проехала городок Шенонсо и почему-то оказалась на противоположной парку стороне Шера рядом с потрясшим мое воображение замком, который не портили даже уродливые леса — в замке шла реконструкция.

Я оставила машину на берегу, прихватила фонарик, а сама в полном умопомрачении и такой же темноте полезла по этим самым лесам, рассчитывая перебраться на другую сторону, где лучи прожекторов красиво подсвечивали клумбы-ковры, блестевшие в каплях дождя, и маленькую площадку перед замком. Реконструируемая же часть галереи-моста тонула в темноте. В этой темноте по шатким лесам карабкалась я — чокнутая потенциальная законная владелица этого великолепия.

Я боялась воспользоваться фонариком, я еще соображала, что наверняка здесь есть какой-нибудь сторож, а попадаться ему в руки и объяснять свои альпинистские занятия я вовсе не собиралась. Поэтому я упрямо лезла по балкам, досадуя на каблуки и узкую юбку английского костюма, не замечая ни проливного дождя, ни ветра. Но вдруг доска подо мной покачнулась, я выронила фонарь, судорожно цепляясь за какие-то палки и веревки, и — чему быть, того не миновать — полетела в сияющую бездну реки. Наверное, я кричала, потому что в открытый рот мне сразу попала вода, и я неуклюже забултыхала руками и ногами, стараясь удержаться на плаву, но справиться с течением мне было явно не по силам. Вдруг я услышала:

— Держитесь! — и темная фигура прыгнула с высоты.

Глава 6, в которой Леон думал

Опять дождь, думал Леон, и что в этом году творится с погодой? Впрочем, как там у Ронсара про Шенонсо:

“И ночь, и день под рощи сень торопятся стада, И пыль клубится, облачком взлетая, А в небесах там гимном птичьи стаи звенят, Поживает наш край, что сумрачен всегда”.

Видно, в те времена погодка здесь тоже особенно никого не баловала, только тогда никто не зависел от доходов со стад туристов. Хотя их-то как раз меньше всего смущает погода, хуже, что затягивается реконструкция. Впрочем, для меня лучше, никто не торопит с экспозицией, можно с головой уйти в работу. Только она меня и спасает.

Он окинул взглядом свое хозяйство: ткани, швейные машинки, манекены. Какое счастье, что здесь нужны его знания и мастерство. Никто не хочет заниматься историческим костюмом, вернее все хотят, только вот сидеть в библиотеках и в архивах, кропотливо выискивая чертежи и приемы шитья, — охотников мало. Даже для исторических фильмов студийные корифеи изобретают совершенно невероятные и уж совсем неправдоподобные одеяния. Казалось бы, Франция — колыбель портновского искусства, а все на потребу. Вместо того чтобы бережно тонкой иголочкой восстановить шитье на пурпуэне — они и слова-то такого не знают! — наваляют всякую дрянь на машинке — и клеем, клеем… А уж восковые фигуры так нарядят, что просто срамота. Его же, Леона, знания и мастерство ценятся только коллекционерами, но именно они его как раз больше всего и не любят, ведь его невозможно провести, выдав новодел даже из старинной ткани за сорочку Марии Антуанетты. Но здесь, в Шенонсо, его друзья, потому они и пригласили Леона нарядить полсотни восковых дам и сеньоров, чтобы оживить замковую галерею и перенести посетителя в атмосферу ренессансных шествий и празднеств. Тоже, конечно, на потребу, но за свою работу не придется стыдиться, потакая якобы авангардным вкусам современного мира “высокого портновства”. Нет, гораздо честнее погрузиться в историю и не дать умереть искусству безымянных кутюрье прошлых веков…

Умереть… Опять это слово, как он ни старается не думать о нем, он же убежал от него, убежал от всех, кто может ему о нем напомнить. Леон выпил еще вина и опять вспомнил жену. Какая нелепая смерть, гнусная и безжалостная, и никто не в состоянии повернуть время вспять, сделать так, чтобы Клодин опоздала на тот самолет… Нет же, он сам отвез ее в аэропорт и даже не дождался конца посадки — так спешил на переговоры, чтобы потом пораньше встретиться с этой дылдой Жаннет и провести ночь в ее похотливо-фальшивых объятиях. Ну и что? Его эскизы не понравились как слишком дорогостоящие и трудоемкие. Говорят, потом взяли какие-то кожаные прикиды родственника продюсера, а тогда, после безуспешных переговоров явившись к Жаннет на полтора часа раньше условленного, Леон застал ее верхом на белобрысом сопляке с кожаной плеткой в руках. Это, видите ли, тренер, обучающий ее неизвестным позам камасутры. И теперь Жаннет не дает Леону проходу, пытаясь женить его на себе. Да что там говорить! Не одна эта смазливая шлюшка-секретарша, но даже такие дорогие невесты, как Маргарита Дюпон и красавица Анна дю Плесси, расставляют сети и направляют на него свои чары. А его маленькой умной жены, друга и помощницы, которая любила его самого, а не деньги и имя, больше нет. И не будет никогда. В лучшем случае, она превратилась в русалку…