Еленка дернула Митю за рукав.

— Оставь дедушку в покое! — прикрикнула она.

Мальчик удивленно посмотрел на мать. Такой он маму не видел никогда.

— Ведь это же правда, — продолжал он настаивать. — Дедушка говорил, что мы не хотим ничего брать у немцев, но и своего добровольно не отдадим!

И в самом деле, что ответить детям на вопрос, как же мы все-таки это допустили?

— Митя, если ты не замолчишь, — вмешался отец, — то выйдешь из комнаты!

Митя смотрел на папу, на маму и не мог понять, в чем он провинился.

Нет, в дни после Мюнхена измученные взрослые были неласковы с детьми и несправедливы к ним. Всех переполняла ненависть; и так как теперь ничего нельзя было поделать с главной бедой, они взрывались от любого пустяка. [130]

— Мы, конечно, возьмем Снежку обратно, — ответил Мите дедушка.

Но Митя опустил подбородок на грудь, заложил руки за спину, остановился и задумался.

— Знаю я! — произнес он, словно умудренный горьким опытом человек. — Это детям так говорят.

Даже Митя больше никому не верил.

— Ну зачем вы это слушаете? — рассердился Гамза и стремительно выключил радио. — Только себя терзать. Бессмыслица.

Но повсюду целыми семьями люди сидели у приемников, не отходя ни на минуту, словно в коридоре перед операционной, куда не смеет войти никто из близких, и слушали, как коновалы ампутировали республику. Это было общее горе, но у каждого находился еще особенно любимый край, о котором он горевал лично.

Мите, как вы уже слышали, больше всего забот причиняла Снежка, потому что это самая высокая гора в Чехии, а мальчики обожают всякие рекорды.

А старый Горынек, Лидкин отец, огорчался больше всего из-за Карловых Вар. Вода, бьющая из земли, там такая горячая, что в ней яйцо сваривается вкрутую, — это ему всегда чрезвычайно нравилось. И то, как гончая собака обожглась в ней, когда королевская дружина преследовала оленя, — у Выкоукалов в передней висела такая зеленая олеография, изображавшая историю возникновения Карловых Вар. Горынек ни разу не бывал в Карловых Варах. Где там, это такой дорогой курорт, только для магараджи или еще для английского короля. Но теперь старик, сидя у радио и положив больную ногу на скамеечку, плакал: «Так, значит, у нас отняли Карловы Вары!»

Ева Казмарова горше всего оплакивала истоки Сметановой Влтавы и Ештед Каролины Светлой! [131]Махово озеро! [132]Немцы отторгли много мест, связанных с культурной историей Чехии.

Нелле Гамзовой представлялся край ее юных лет, горы в снегу, Гавелская сторожка, прогулка на лыжах, когда Еленка, маленькая девочка, спасла ее, замерзающую. Отчего я не погибла тогда! Счастливая мамочка, она умерла!.. Да, Нехлебы теперь у самой границы.

Гамзе все время представлялся осенний день, равнина, поросшая вереском, и вьющаяся над ней стайка белых бабочек, день, когда он переходил границу с маленькой Бертой Торглер.

— Знаешь ли ты, — угрюмо спросил Гамза (тяжело ему это говорить), — что Торглер теперь в гитлеровской партии? Заправским нацистом стал, конечно. Как мы тогда боялись защиты Зака… И вот, изволь, я оказался прав. Кое-кому концентрационный лагерь все-таки вправил мозги. А мы, безумцы, мы-то надеялись на левую Германию!

Уж если Гамза пал духом, — дело действительно дрянь. Но когда люди по-настоящему любят друг друга, стоит одному заблудиться в потемках, как другой тотчас зажигает карманный фонарик.

— А что с Тельманом? — напомнила Нелла. — Не думай о Торглере, думай о Димитрове. — Это имя всегда действует на Гамзу как возбуждающее средство. — Знаешь что, — посоветовала она мужу с глазу на глаз. — Поехал бы ты, Петр, в Советский Союз — здесь тебе делать нечего.

Она посмотрела на него с нежностью и тревогой, о которой предпочитала молчать.

— Если пошлет партия, — сказал Гамза, — поеду. А так — останусь. Люди здесь еще понадобятся.

Митя вбежал в комнату, — он искал свой мяч и не мог его найти.

— Опять этот проклятый Гитлер утащил мое барахлишко, — бормотал он про себя.

Правда, невесело было на душе у Неллы и Гамзы. Но, глядя на Митю, они не могли удержаться от улыбки.

— Гитлер все заберет, разве ты не знаешь? — горячился Митя. — Пани Гоушкова сказала, что он нам ничего не оставит.

Пани Гоушкова — это сестра Барборки, бежавшая с мужем и сыном из Хеб. Они живут пока у Гамзы, им некуда деться, и Митя с ними очень подружился. Он всегда радовался новым людям. Счастье, что сын пани Гоушковой умел управлять автомобилем и вывез своих родителей в этакой старой таратайке. Немцы побили бы ее камнями. О том, чтобы в этой панике сесть в поезд, нечего было и думать. Люди уезжали на ступеньках, на крышах, на буферах — железнодорожное начальство не дало достаточно составов. Но пусть население сохраняет спокойствие и порядок! Эвакуация будет проведена организованно. Если бы вы только знали, что вытворяли владельцы автомобилей! Драли, сколько вздумается. Семья отдавала последнее за машину, а потом не получала ее — более богатый заплатил больше. Где ночь мобилизации, когда такси возили людей бесплатно? Где эта ночь?

Вместо героических подвигов, к которым готовился Станислав, он играл с солдатами, днем — в футбол, вечером — в карты. В городке, где стояла их часть, жил старый легионер, когда-то служивший во Франции. Услыхав о Мюнхене, он взял топор, положил на чурбан все свои ордена и медали и разбил их вдребезги. Люди плакали, люди приходили в ярость, творилось что-то ужасное.

Представьте себе народ, который напряг нервы, как струны, в решимости защищать свои права, а Европа открывает окно и опрокидывает на него ведро с мусором мирных договоров. Чешский лев отряхнулся и, опозоренный, заполз к себе в берлогу. Как это случилось, как же это могло случиться? Почему не созвали парламент? Почему Лига наций не шевельнула пальцем, когда к ней обратился в Женеве наш защитник Литвинов? Для чего тогда существует Лига наций? Почему англичане и французы не пригласили в Мюнхен третьего союзника Чехословакии — Советский Союз? [133]А при чем тут Муссолини? Почему — объясните, ради бога, — в Мюнхене фигурировали вместо наших представителей какие-то нули? Почему? Так знайте же, нас туда вообще не позвали!

Впервые с сотворения мира войну выиграли, попросту говоря, глоткой. Адольф-разбойник свистнул — и пограничные столбы закачались; Адольф-крысолов заиграл — и Франция с Англией заплясали под его дудочку и пали перед ним ниц. Европа сошла с ума. Во всех французских и британских богатых домах после мюнхенских похорон облегченно вздохнули от радости по поводу наступившего вечного мира. А француз и англичанин, нарушившие свое слово, с триумфом возвратились к себе домой, овеянные славой, гордые тем, что не потеряли ничего, ни единой пяди. Они поставили крест на нашей республике; но после этого у англичан все-таки заговорило христианское «человеколюбие»! Маленькая, никому не известная страна, название которой так трудно произнести, образцово, точно в хрестоматии, пожертвовала собой ради блага человечества. Англичане должны что-нибудь предпринять для этого достойного уважения, несчастного трудолюбивого народа, который так живописен в костюмах из «Проданной невесты». [134]Англичане организовали благотворительный сбор в нашу пользу и, нужно сказать, не поскупились. Одна леди пожертвовала даже серебряный чайный прибор. Это не шутка, об этом сообщало наше радио.

— Я, — сказала Лидка, — я бы этой бабе ее чайником голову проломила. (Это лучше всего показывает, как примитивны славяне.)

Гаек уже вернулся, только разговора с ним никакого не получилось. Его поезд пришел утром, но он весь день болтался где-то по трактирам в Зтрацене, стыдясь идти домой. Он ждал, пока стемнеет, чтобы не видали соседи.