Городская мертвецкая
Перевод К. Чуковского.
Праздно бродя, пробираясь подальше от шума,
Я, любопытный, замедлил шаги у мертвецкой, у самых ворот.
Вот проститутка, брошенное жалкое тело, за которым никто не пришел,
Лежит на мокром кирпичном помосте,
Святыня-женщина, женское тело, я вижу тело, я только на него и гляжу,
На этот дом, когда-то богатый красою и страстью, ничего другого не вижу,
Промозглая тишина не смущает меня, ни вода, бегущая из крана, ни трупный смрад,
Но этот дом — удивительный дом, — этот прекрасный разрушенный дом,
Этот бессмертный дом, который больше, чем все наши здания,
Чем наш Капитолий под куполом белым с гордой статуей там, наверху, чем все старинные соборы с вознесенными в небо шпилями,
Больше их всех этот маленький дом, несчастный, отчаянный дом,
Прекрасный и страшный развалина-дом, обитель души, сама душа,
Отверженный, пренебрегаемый всеми, — прими же вздох моих дрогнувших губ
И эту слезу одинокую, как поминки от меня, уходящего,
Мертвый дом, дом греха и безумья, сокрушенный, разрушенный дом,
Дом жизни, недавно смеявшийся, шумный, но и тогда уже мертвый,
Месяцы, годы звеневший, украшенный дом, — но мертвый, мертвый, мертвый.
Этот перегной
Перевод К. Чуковского.
1
Вдруг что-то ошеломило меня, когда я думал, что я в безопасности,
И я бегу из любимого тихого леса,
Я не стану бродить по лугам,
Я не пойду, не разденусь, чтобы встретиться с моим любовником — морем,
Я не стану прижиматься моим телом к земле, чтобы ее тело обновило меня.
Почему же ее не тошнит, эту землю?
Как можешь ты жить на земле, ты, весенняя зелень?
Как можешь ты давать мне здоровье, ты, травяная кровь, кровь корней, плодов и зерен?
Разве изо дня в день не пихают в тебя, о земля, пораженные болезнями трупы?
Разве каждый материк не набит до краев мертвецами?
Куда же ты девала эти трупы, земля?
Этих пьяниц и жирных обжор, умиравших из рода в род?
Куда же ты девала это тухлое мясо, эту вонючую жижу?
Сегодня их не видно нигде, или, может быть, я заблуждаюсь?
Вот я проведу борозду моим плугом, я глубоко войду в землю лопатой и переверну верхний пласт,
И под ним, я уверен, окажется смрадное мясо.
2
Вглядитесь же в эту землю! Рассмотрите ее хорошо!
Может быть, каждая крупинка земли была когда-то частицей больного — все же смотрите!
Прерии покрыты весенней травой,
И бесшумными взрывами всходят бобы на грядах,
И нежные копья лука, пронзая воздух, пробиваются вверх,
И каждая ветка яблонь усеяна гроздьями почек,
И пшеница с таким бледным лицом воскресает из своей усыпальницы,
И начинают опять покрываться зеленоватым туманом шелковица и плакучая ива,
И птицы-самцы поют утром и вечером, а их самки сидят в своих гнездах,
И вылупляются цыплята из яиц,
И возникают новорожденные твари, корова рождает теленка и жеребенка кобыла,
И честно встают на пригорке темно-зеленые листья картошки,
И желтые стебли маиса встают, и сирень зацветает у дверей во дворе,
И летняя зелень горда и невинна над этими пластами умерших.
Какая химия!
Что ветры и вправду не веют заразой,
Что нет никакого подвоха в этой влаге прозрачно-зеленого моря, которая жаждет любовно прижаться ко мне,
Что я без опаски могу ей дозволить лизать мое голое тело множеством своих языков,
Что мне не грозят те хвори, которые влиты в нее,
Что все чисто всегда и вовеки,
Что так сладостна студеная вода из колодца,
Что ежевика так сочна и душиста,
Что ни яблони, ни апельсины, ни виноград, ни дыни, ни сливы, ни персики не отравляют меня,
Что, когда я лежу на траве, она не заражает меня,
Хотя, может быть, каждая былинка травы встает из того, что было когда-то болезнью.
Этим-то Земля и пугает меня, она так тиха и смиренна,
Она из такого гнилья создает такие милые вещи,
Чистая и совсем безобидная, вращается она вокруг оси, вся набитая трупами тяжко болевших,
И такие прелестные ветры создает она из такого ужасного смрада,
И с таким простодушным видом каждый год обновляет она свои щедрые, пышные всходы,
И столько услад дает людям, а под конец получает от них такие отбросы в обмен.
Европейскому революционеру, который потерпел поражение [167]
Перевод К. Чуковского.
И все же, мой брат, моя сестра, не отчаивайся,
Иди, как и прежде, вперед — Свободе нужна твоя служба,
Одна или две неудачи не сломят Свободу — или любое число неудач,
Или косность, или неблагодарность народа, или предательство,
Или оскаленные клыки властей, пушки, карательные законы, войска.
То, во что мы верим, притаилось и ждет нас на всех континентах,
Оно никого не зовет, оно не дает обещаний, оно пребывает в покое и ясности, оно не знает уныния.
Оно ждет терпеливо, чтобы наступил его срок.
(Да, я воспеваю не только покорность,
Я также воспеваю мятеж,
Ибо я верный поэт каждого бунтовщика во всем мире,
И кто хочет идти за мною — забудь об уюте и размеренной жизни,
Каждый миг ты рискуешь своей головой).
Бой в разгаре, то и дело трубят тревогу, — мы то наступаем, то отходим назад,
Торжествуют враги или думают, что они торжествуют,
Тюрьма, эшафот, кандалы, железный ошейник, оковы делают дело свое,
И славные и безымянные герои уходят в иные миры,
Великие трибуны и писатели изгнаны, они чахнут в тоске на чужбине,
Их дело уснуло, сильнейшие глотки удушены своей собственной кровью.
И юноши при встрече друг с другом опускают в землю глаза,
И все же Свобода здесь, она не ушла отсюда, и врагам досталось не все.
Когда уходит Свобода, она уходит не первая, не вторая, не третья,
Она ждет, чтобы все ушли, и уходит последней.
Когда уже больше не вспомнят нигде, ни в одной стране, что на свете есть любящие,
Когда ораторы в людных собраниях попытаются чернить их имена,
Когда мальчиков станут крестить не именами героев, но именами убийц и предателей,
Когда законы об угнетении рабов будут сладки народу и охота за рабами будет одобрена всеми,
Когда вы или я, проходя по земле и увидев невольников, возрадуемся в сердце своем
И когда вся жизнь и все души людей будут уничтожены в какой-нибудь части земли, —
Лишь тогда будет уничтожена воля к Свободе,
Лишь тогда тиран и нечестивец станут владыками мира.
вернуться
167
Европейскому революционеру, который потерпел поражение. — Стихотворение дано в его ранней редакции (1856 г.). В дальнейшем было смягчено. Во втором издании озаглавлено иначе: «Поэма Свободы для Азии, Африки, Европы, Америки, Австралии, Кубы и Морских Архипелагов».