Страшное сомненье во всем
Перевод К. Чуковского.
Страшное сомненье во всем,
Тревога: а что, если нас надувают?
Что, если наша вера и наши надежды напрасны
И загробная жизнь есть лишь красивая сказка?
И, может быть, то, что я вижу: животные, растения, холмы, люди, бегущие, блистающие воды,
Ночное, дневное небо, краски и формы, может быть (и даже наверное), это одна только видимость, а настоящее нечто еще не открылось для нас.
(Как часто они встают предо мной без покрова, будто затем, чтобы посмеяться надо мною, подразнить меня,
Как часто я думаю, что ни я, ни другие не знаем о них ничего.)
Но эти сомнения исчезают так странно перед лицом моих друзей, моих милых,
Если тот, кого я люблю, пойдет побродить со мною или сядет рядом со мною, держа мою руку в своей,
Что-то неуловимо-неясное, какое-то знание без слов и мыслей охватит нас и проникнет в нас,
Неизъяснимой, неизъясняемой мудростью тогда я исполнен, тихо сижу и молчу, ни о чем уже больше не спрашиваю,
Я все же не в силах ответить на свои вопросы обо всем, окружающем нас, о смерти и о жизни за гробом,
Но что мне за дело до них, я спокойно сижу и хожу,
Тот, чья рука в моей, разогнал мои тревоги вполне.
Суть всей метафизики
Перевод А. Сергеева.
Итак, джентльмены,
Дабы слово мое осталось в ваших умах и воспоминаниях,
Я открою вам суть и конечный итог всей метафизики.
(Как старый профессор — студентам
В заключение курса лекций.)
Исследовав все системы, новые и древнейшие, греческие и германские,
Исследовав и изложив Канта, а после — Фихте, Шеллинга и Гегеля,
Изложив ученье Платона — и Сократа, который был выше Платона,
Исследовав и изучив божественного Христа, который был неизмеримо выше Сократа,
Я обозреваю сегодня все эти греческие и германские системы,
Вижу все философии, христианские церкви и догматы вижу,
И явственно вижу сущность Сократа и сущность божественного Христа —
Их сущность — любовь человека к собрату, влечение друга к другу,
Мужа — к любимой жене и детей — к родителям,
Города — к городу и народа — к народу.
Летописцы будущих веков
Перевод К. Чуковского.
Летописцы будущих веков,
Вот я открою, что скрыто за этим бесстрастным лицом, и скажу вам, что написать обо мне.
Напечатайте имя мое и портрет мой повесьте повыше, ибо имя мое — это имя того, кто умел так нежно любить,
И портрет мой — друга портрет, страстно любимого другом,
Того, кто не песнями своими гордился, но безграничным в себе океаном любви, кто изливал его щедро на всех,
Кто часто блуждал на путях одиноких, о друзьях о желанных мечтая,
Кто часто в разлуке с другом томился ночами без сна,
Кто хорошо испытал, как это страшно, как страшно, что тот, кого любишь, может быть, втайне к тебе равнодушен,
Чье счастье бывало: по холмам, по полям, по лесам пробираться, обнявшись, вдвоем, в стороне от других,
Кто часто, блуждая по улицам с другом, клал себе на плечо его, руку, а свою к нему на плечо.
Когда я услыхал к концу дня
Перевод К. Чуковского.
Когда я услыхал к концу дня, как имя мое в Капитолии [138]встретили рукоплесканиями, та ночь, что пришла вослед, все же не была счастливою ночью,
И когда мне случалось пировать или планы мои удавались, все же не был я счастлив,
Но день, когда я встал на заре, освеженный, очень здоровый, и, напевая, вдохнул созревшую осень,
И, глянув на запад, увидел луну, как она исчезала, бледнела при утреннем свете,
И на берег вышел один, и, раздевшись, пошел купаться, смеясь от холодной воды, и увидел, что солнце восходит,
И вспомнил, что мой милый, мой друг теперь на пути ко мне, о, тогда я был счастлив,
И воздух стал слаще, и пища сытнее, и пригожий день так чудесно прошел,
И с таким же весельем пришел другой, а на третий под вечер пришел мой друг,
И ночь наступила, и все было тихо, и я слушал, как неторопливые волны катились одна за другою к земле,
Я слушал, как шуршали-шипели пески и вода, будто шептали, меня поздравляя,
Потому что, кого я любил больше всех, тот лежал рядом со мною, спал под одним одеялом со мною в эту прохладную ночь,
И в тихих лунных осенних лучах его лицо было обращено ко мне,
И рука его легко лежала у меня на груди, — и в эту ночь я был счастлив.
Я видел дуб в Луизиане
Перевод К. Чуковского.
Я видел дуб в Луизиане,
Он стоял одиноко в поле, и с его ветвей свисали мхи,
Он вырос один, без товарищей, весело шелестя своей темной листвой,
Несгибаемый, корявый, могучий, был он похож на меня,
Но странно мне было, что он мог в одиночестве, без единого друга, шелестеть так весело листвой, ибо я на его месте не мог бы,
И я отломил его ветку, и обмотал ее мхом,
И повесил ее на виду в моей комнате
Не затем, чтобы она напоминала мне о милых друзьях
(Я и без того в эти дни ни о ком другом не вспоминаю),
Но она останется для меня чудесным знамением дружбы-любви,
И пусть себе дуб средь широкого поля, там, в Луизиане, искрится, одинокий, под солнцем,
Весело шумя своей листвой всю жизнь без единого друга, —
Я знаю очень хорошо, что я не мог бы.
Незнакомому
Перевод К. Чуковского.
Незнакомый прохожий! ты и не знаешь, как жадно я смотрю на тебя,
Ты тот, кого я повсюду искал (это меня осеняет, как сон).
С тобою мы жили когда-то веселою жизнью,
Все припомнилось мне в эту минуту, когда мы проходили мимо, возмужавшие, целомудренные, магнитные, любящие,
Вместе со мною ты рос, вместе мы были мальчишками,
С тобою я ел, с тобою спал, и вот твое тело стало не только твоим и мое не только моим.
Проходя, ты даришь мне усладу твоих глаз, твоего лица, твоего тела и за это получаешь в обмен мою бороду, руки и грудь,
Мне не сказать тебе ни единого слова, мне только думать о тебе, когда я сижу, одинокий, или ночью, когда я, одинокий, проснусь,
Мне только ждать, я уверен, что снова у меня будет встреча с тобой,
Мне только думать о том, как бы не утратить тебя.
вернуться
138
Капитолий— правительственное здание в Вашингтоне, в котором происходят заседания Конгресса.