Вернемся теперь на то место, где был положен труп Роберто. Утром монахи нашли его и, не зная, кто это, хотели предать земле, однако некий горожанин посоветовал сперва выставить покойника на площади для опознания — ежели у него есть в Севилье родители или родственники, то надо, мол, чтобы они узнали о его гибели, а они, монахи, ничего на том не прогадают, у покойника, может, было состояние, так им кое-что перепадет за добро, оказанное его душе, и за расходы на погребение; настоятелю совет понравился, призвали блюстителя правосудия и рассказали ему, что этого юношу нашли мертвым у врат монастыря; тело с двумя зажиленными свечами было выставлено для обозрения на площади перед монастырем, вскоре нашлись люди, которые узнали Роберто, сообщили, из какой он семьи, а также передали скорбную весть родителям, — горе стариков было велико, престарелый отец уже давно пророчил сыну такую участь, понимая, что беспутство ни к чему хорошему не приведет. Похороны состоялись в том же монастыре, правосудие пыталось выяснить обстоятельства гибели Роберто, однако Севилья — город такой большой, что имя убийцы навеки осталось тайной; одна Руфина, видя, что ее любезный не появляется и что убит Роберто, догадалась, кто виновник; впрочем, она была только рада смерти Роберто, ибо ненавидела его всей душой за его злую шутку; счастье, что никто не обратил внимания на следы крови в тупике у их дома, иначе, узнай об этом деле правосудие, пришлось бы сеньоре Руфине туго — ведь все соседи могли бы засвидетельствовать, что не раз видели на улице обоих соперников.

Итак, наша Руфина овдовела и — что всего хуже — обеднела; впав в нужду, женщина ее нрава непременно смекнет, что может извлечь доход из своей красоты. Разумеется, речь идет о женщинах безрассудных, ибо благоразумные ищут честных способов обеспечить себе существование, главная их забота — не преступить заветы господа, и он зато открывает им путь к спасению.

Сарабия был похоронен с честью, племянник завладел всем добром, а Руфине отдали лишь то, что она принесла с собою, выходя замуж. С этими средствами ей пришлось переехать в другую часть города, в дом более дешевый — прежнее жилье было ей уже не по карману, ведь Сарабия жил на широкую ногу.

Племянник, впрочем, тоже получил не бог весть какое наследство — у дядюшки было слишком много обязательств в разных торговых домах, явилась толпа кредиторов за своими деньгами, и после уплаты по счетам наследнику осталось совсем немного, чем его алчной душе и пришлось удовольствоваться.

Молодая, смазливая, бойкая вдовушка, поселившись в другом конце города, не спешила показываться перед молодыми людьми, как многие другие, которые, схоронив мужей, сразу же утешаются и ищут знакомств, чтобы поскорее вступить в новый брак.

В том году в Севилью прибыл с флотом из Перу некий идальго, уроженец Монтаньи; когда-то он был слугой севильского купца и, разжившись за счет хозяина, завел торговое дело в Индиях, которое приносило с каждым днем все больше прибыли; через несколько лет он разбогател и отправился в Перу на весьма доходную должность; там он умножил свой капитал и возвратился в Севилыо, привезя на корабле разные товары; выгодно продав их, он выручил вдвое. Удачливый Маркина — так звали этого перуанца — человек лет пятидесяти, уже седой, был самым гнусным скрягой, какого знавал свет, — даже пропитание для самого себя строго ограничивал и из скаредности голодал; челяди он держал мало, ровно столько, сколько требовалось для домашних работ: помощника, мальчика, черного раба, смотревшего за его мулом, и экономку, стряпавшую ему скудную пищу; домочадцев своих он прямо-таки голодом морил, и в Севилье почитали чудом, когда находился охотник пойти к нему в услужение; о скупости перуанца Маркины шла в Севилье молва, множество забавных историй рассказывали, другого бы это задевало, но перуанцу на все было наплевать, он думал лишь о том, чтобы скопить побольше денег.

Прослышала об этом человеке Руфина, и пришло ей на ум сыграть с ним шутку, от которой ему стало бы тошно, а ей была бы прибыль. Незадолго до того Маркина взял в счет долга от одного обанкрутившегося должника загородную усадьбу — нужна она ему была не для удовольствия, а только чтобы утвердить свои права на эту землю, доставшуюся в уплату долга, а значит, за бесценок. Усадьба была расположена вблизи монастыря святого Бернарда, в весьма красивой местности; Маркина поселился там, чтобы не тратиться на дом в городе; жилье его было надежно защищено от грабителей прочными дверями, толстыми стенами и частыми решетками на окнах; вдобавок он запасся отличными мушкетами, которые всегда держал заряженными, а также пиками и алебардами, стоявшими у двери. Чтобы обрабатывать сад и получать с него доход, пришлось нанять садовника, который вместе со своей женой возил на продажу выращенные в саду плоды, — такова была жадность Маркины! Деньги свои он хранил в кованых железных сундуках, стоявших за его кроватью, и держал в спальне несколько заряженных мушкетов на случай нападения; спать ложился он еще засветло, зато ночью непременно обходил дозором весь дом — так и жил в постоянной тревоге этот жалкий раб своей мошны, у которого и детей-то не было, кому оставить наследство, ибо он никогда не был женат, да и не собирался жениться, хотя такому богачу, конечно же, сватали не одну невесту.

Задумав провести скопидома, Руфина для своего замысла обзавелась подходящим помощником — то был давний друг ее отца Трапасы, в юности совершивший в Мадриде несколько преступлений, затем переехавший в Кадис, а оттуда в Севилью; жил он здесь под другим именем на добытые правдами и неправдами деньги и был Трапасе первым другом; в воровском ремесле он не знал себе равных, но из страха, как бы не припомнили ему, ежели схватят, всех прошлых подвигов, — а было их немало, — в Севилье держался осторожно; с Трапасой же он познакомился на галерах, где пробыл недолго, — он уже заканчивал свой срок на веслах, когда туда прибыл Трапаса, так что некоторое время им пришлось быть вместе; там завязалась их дружба, а в Севилье возобновилась.

Этого-то уже немолодого человека по имени Гарай избрала Руфина в сообщники для задуманной плутни; она научила его, как поступать, и однажды, под вечер, перед заходом солнца, когда Маркина, отправившийся на биржу по своим делам, должен был вот-вот вернуться, к его усадьбе подъехали Руфина на сардинском ослике и Гарай на лошади; красотка наша, сидевшая в дамском седле, одета была не по-вдовьему, на ней был щегольской дорожный наряд, плащ и шляпа с перьями; они поравнялись с усадьбой в то время, когда садовник отпирал ворота; Гарай, приблизившись к нему, сказал:

— Почтенный сеньор, для нас очень важно, чтобы эта дама провела нынешнюю ночь вне стен Севильи; ежели вы не возражаете, я хотел бы устроить ее на ночь в этой вилле; скажу вам прямо, согласие ваше будет добрым делом, оно предотвратит большую беду, которая может произойти, коль дама здесь не останется, — речь идет не более и не менее, как о ее жизни.

Садовник усомнился, стоит ли оказать проезжим эту любезность; он опасался сурового нрава своего хозяина, который не любил, чтобы в усадьбу допускали посторонних; когда он сказал об этом Гараю, тот вынул из кошелька несколько восьмерных реалов со словами: «Примите сие в уплату, а коль пожелаете, дадим больше». В эту минуту из дома вышла жена садовника — поглядеть, с кем беседует муж; она услыхала их разговор, увидала монеты и, загоревшись жадностью, стала убеждать мужа пустить в дом эту женщину — комната хозяина, мол, так далеко от их жилья, почему же не приютить даму, бог даст, в эту ночь хозяин не станет при обходе проверять их комнаты; словом, ей удалось уговорить мужа, и он решился тайком от хозяина устроить даму на ночь в своем жилище. Тогда Гарай дал ему еще шесть восьмерных реалов — для начала, мол, — и, посулив много больше, помог Руфине спешиться; ее провели в усадьбу, там Гарай с нею простился и отправился исполнять ее замысел, о котором они загодя договорились, а мы расскажем дальше. Очутившись в комнате садовника, Руфина открыла лицо, и супруги были восхищены ее красотой, хотя плутовка напустила на себя вид весьма унылый, будто ее постигло великое горе, — она уже сочинила грустную историю, которую расскажет Маркине, если все получится по ее расчетам.