— Что до меня, — сказала дуэнья, — я вашим словам верю, но надо, чтобы им поверила и моя госпожа, а она такого нрава, что вряд ли позволит вести дальше разговор о браке; я знаю, что она уже сообщила обо всем отцу и что он отправился разузнать подробности у одного кабальеро из Севильи, здесь находящегося и большого его друга.
— Очень этому рад, — сказал дон Педро, — он, разумеется, услышит, что это ложь и что дамы с именем «донья Эльвира» вовсе нет в Севилье. Но прошу вас, сеньора, скажите, очень ли вы близки к моей госпоже донье Брианде?
— Я пользуюсь особым ее расположением, — сказала она.
— Ежели так, — сказал дон Педро, — вы, наверно, могли бы убедить ее выслушать мои оправдания.
Сильно сомневаюсь, что она захочет с вами разговаривать; она, как я видела, была весьма разгневана, а уж если она рассердится, переубедить ее трудно, и ненависть ее долго не проходит.
— Но раз вы к ней так близки, — сказал он, — я уверен, что вы могли бы смягчить ее своими мольбами, описав, как нежно я ее люблю и как почитаю.
— Да, это в моих руках, — сказала дуэнья, — но что вы мне дадите, коль я уговорю мою госпожу?
— Все, что попросите, — сказал он, — и ежели вас интересуют деньги, то человек я не скупой, и для тех, кто мне помогает, ничего не жалею.
— Как видите, я еще молода, — сказала дуэнья, — и не потеряла надежду выйти замуж; но для этого мне надобно хоть какое-то приданое; надеюсь на вашу щедрость, на то, что вы вознаградите меня за услугу и поможете моему счастью.
— Исполните мою просьбу, — сказал он, — и я обещаю дать вам пятьсот эскудо, чтобы помочь в нужде, а дабы вы не сомневались, что обещание я сдержу, принесите письменные принадлежности, я тотчас напишу вам записку на эту сумму.
Донье Виктории было любопытно, чем все это кончится; она поспешно принесла бумагу, чернильницу, перо и положила все на поставец, чтобы дону Педро было удобно писать. В порыве галантности он поставил свою подпись на чистом листе, доверив дуэнье самой вписать названную сумму; ей же только этого и надо было; поблагодарив за оказанную милость, она пообещала быть усердной посредницей и обнадежила дона Педро, что очень скоро он вновь будет в милости у ее госпожи; влюбленный кабальеро, поверив ее словам, откланялся. В это время вошел Альберто, донья Виктория рассказала ему обо всем происшедшем, и он был удивлен, сколь успешно движется интрига, задуманная, чтобы помешать браку. Дама велела ему над подписью дона Педро написать брачное обязательство и проставить число одного из тех дней, когда он был на вилле, да и свидетелей указать. Альберто повиновался, стараясь как можно лучше подделать почерк дона Педро и взяв за образец подпись, — он в этих делах был большой мастер, писец незаурядный.
В тот день дон Хуан де ла Серда не застал своего севильского друга дома и отложил встречу с ним на следующий день. А донья Брианда решительно сказала донье Виктории, что ни за какие блага не согласится на этот брак, хоть бы и осталась в девицах, да кстати открылась дуэнье, рассказав, что, прежде чем зашла речь об этом сватовстве, за ней ухаживал некий весьма знатный кабальеро по имени дон Санчо де Лейва и она, питая к нему нежные чувства, уже начала было дарить его своей благосклонностью; однако настояния отца, желавшего выдать ее за дона Педро, вынудили ее повиноваться его воле; теперь же, узнав о лицемерии дона Педро, она склонна снова вернуть дону Санчо свое расположение. Донья Виктория слушала с величайшей радостью — это сулило ее замыслам верный успех, и, чтобы укрепить его, она уговорила донью Брианду ободрить дона Санчо.
— Он сильно на меня обозлился, — сказала донья Брианда, — но ежели я пошлю ему письмо, не сомневаюсь, что гнев его пройдет и он снова будет у моих ног.
Мнимая дуэнья вызвалась вручить письмо, только попросила дать ей карету и указать, где живет дон Санчо; донья Брианда была очень довольна, что дуэнья с таким усердием ей служит, тем паче в деле, столь приятном ее сердцу, и, чтобы не откладывать, она приказала дуэнье поехать в этот же вечер к дону Санчо и отвезти письма. Донью Викторию нельзя было упрекнуть ни в лени, ни в тупости, — она тут же отправилась, но не к этому кабальеро, а в нанятый ею дом, велев вознице вернуться: она, мол, дальше пойдет пешком в сопровождении Сантильяны, которого выдавала за отца. У себя дома она написала два письма — одно дону Хуану де ла Серда с приглашением прийти к ней, другое, с таким же приглашением, дону Санчо, указав адрес, по которому ей было приказано поехать. А пока доставляли письма, донья Виктория, сняв платье дуэньи и надев нарядное платье знатной дамы, уселась на эстрадо и в обществе служанки принялась ждать этих двух посетителей. Вскоре явился дон Санчо де Лейва, не знавший, кто его вызвал, ибо подпись на письме ничего ему не говорила. Едва он уселся и перемолвился с доньей Викторией несколькими любезными фразами, как доложили, что дон Хуан де ла Серда вышел из кареты и поднимается к ней. Тогда она сказала дону Санчо:
— Сеньор, мне необходимо побеседовать с этим кабальеро наедине, но я не намерена скрывать от вас содержание нашего разговора; прошу вас, зайдите в этот альков и, стоя за занавесом, внимательно слушайте, о чем мы будем говорить, ибо все это послужит вашему благу.
Дои Санчо повиновался, недоумевая, к чему все эти таинственные приготовления.
Вошел дон Хуан, и, когда он уселся в кресло, донья Виктория сказала ему следующее:
— Полагаю, что вы, дон Хуан, немало удивлены, почему это вас приглашает письменно особа вам незнакомая в дом, хозяин которого также вам неизвестен. Дабы вывести вас из недоумения, скажу вам, кто я. Родина моя — императорский град Толедо; в семье моих родителей я родилась второй, у меня есть старший брат, наследник всего их достояния; фамилия наша Сильва; думаю, этим достаточно сказано о моей знатности, но могу прибавить, что отец мой был рыцарем ордена Сантьяго, а брат состоит в ордене Алькантара и служит его величеству во Фландрии, имея чин капитана кавалерии. Оставил он меня в Толедо на попечении престарелой тетушки, которая вскорости умерла; после ее кончины я удалилась на свою виллу, вблизи Толедо, и Нчила там, занимаясь хозяйственными делами, — в моем имении есть и стада, и пахотные земли; так проводила я время в мирных занятиях, наслаждаясь сельским покоем и не ведая любви, пока однажды утром один из моих пастухов не привел ко мне в дом двух мужчин, ограбленных ворами, совершенно раздетых; сжалившись над ними, особенно над тем, кто с виду был господином, я достала из оставленных мне братом двух сундуков с одеждой два костюма для них, и они оделись; оба благодарили меня за милосердие, хотя потом господин обошелся со мною без всякого милосердия, — его лесть, учтивое обхождение и нежные взгляды сумели в несколько дней, что он провел у меня в гостях, пленить меня так, что я перестала владеть собою; настойчивые его домогательства заставили меня поверить, что он меня любит, и я также открыла ему свою любовь. В конце концов, написав брачное обязательство, он добился от меня исполнения своих желаний, а затем, сказав, что едет хлопотать по тяжбе, сулящей ему немалые деньги и требующей его присутствия при вынесении приговора, он попросил у меня дозволения ехать в Мадрид, обещая вскоре вернуться; столько любви и нежности было в его поведении, что он сумел бы обмануть и женщину, менее любящую; я разрешила ему пробыть в столице, сколько ему понадобится, и с тем он, к великой моей печали, расстался со мною. Случайно найдя забытые им под подушкой портрет и письмо, я узнала, что он собирается в Мадриде жениться и что невеста его, чудо красоты, — это нынешняя моя госпожа и ваша дочь донья Брианда де ла Серда. Честь — драгоценнейшее наше достояние; посему я, обнаружив коварство дона Педро, решила приехать сюда и прибегнуть к помощи достойных особ, друзей моего покойного отца, дабы они, вступившись за меня, помешали этому браку; я полагала, что первая моя обязанность — уведомить вас о моем бесчестье и о нраве дона Педро, дабы вы, узнав о том и о другом, не дали ему вступить в брак, условия коего, как я узнала, уже подписаны. С этим вот письмом и имеющимися у меня свидетелями я намерена добиваться справедливости; взгляните на него — и вы убедитесь, довольно ли у меня прав принудить дона Педро исполнить его обещание.