Это очень разгневало Торви. Он взял девочку, но не посмел лишить ее жизни, потому что умерщвлять ребенка, уже окропленного водой, считалось тогда убийством. Он относит девочку домой и отдает ее на воспитание одной служанке, но одежды ей для девочки не дает и от работ освободить не хочет.

Сигмундом звали одного человека. Он ходил с женою и с сыном по имени Хельги по дворам и побирался. Приходя на хутор они чаще всего оставались в гостином доме, если только не звали Сигмунда в покон развлечься его рассказами.

Тою осенью Сигмунд пришел со своими на хутор Широкий Двор Торви приветливо его встретил и сказал:

— Вы больше не останетесь в гостином доме, потому что я расположеи к тебе и ты кажешься мне удачливым.

Тот отвечает:

— Пусть не обманет тебя предчувствие, раз ты так думаешь.

Торви говорит, что хочет оказать ему честь:

— Хочу отдать тебе ребенка на воспитание.

Сигмупд отвечает:

— Все ж мы не ровня, раз я буду воспитывать тебе ребенка. Ведь, как говорится, кто растит для другого ребенка, тот из двоих и меньший.

Торви сказал:

— Ступай с ребенком на Эльвус-Озеро.

Сигмунд соглашается. Вот берет он Торбьёрг, привязывает ее себе за спину и уходит. А Торви вздумал все это в поношение Гримкелю, и ему казалось, что Сигмунд как раз годится на то, чтобы бродяжничать с девочкой. Он не хотел посылать на это человека получше Сигмунда, потому что всего можно было ждать от Гримкеля, если бы ему принес ребенка человек, которому было бы не зазорно мстить.

Сигмунду теперь был повсюду хороший прием: куда они ни придут, все считали, что надо получше обойтись с девочкой, да заодно и с теми, кто с нею ходит. А потому Сигмунд выбирал себе путь подлиннее. Он пошел на запад, берегом Утиной Заводи, и мимо Каменистых Дворов и, не пропустив ни единого мыса, повернул на восток, идя через Оградный Залив и Эльвус. И вот однажды под вечер пришел Сигмунд со своими к Эльвус-Озеру. Он весь промок и продрог. Он расположился у двери, а Гримкель сидел на хозяйском месте, положив меч на колени. Он спросил, кто это там пришел. Сигмунд отвечает:

— Это Сигмунд, воспитатель твоей дочки, дорогой хозяин, и дочка твоя Торбьёрг, лучшая из детей.

Гримкель сказал:

— Только послушайте, что говорит этот бродяга! Это ты-то воспитатель моей дочери, ты, презреннейший из нищих! Однако ж нет однообразия в ненависти ко мне Торви: сперва довел до смерти мать, теперь выгнал побираться ребенка.

Гримкель сказал тогда вису:

Гримкель угадал весь замысел Торви и потому не захотел оставлять у себя девочку. Велел он Сигмунду убираться подобру-поздорову, а не то дождется — переломают ему кости или того хуже. Пришлось им тут же уйти вместе с девочкой. Они шли через Мыс Грима и через Купальную Долину и вовсе бросили заботиться о девочке, потому что они и не чаяли когда-нибудь сбыть ее с рук. Сигмунду казалось, что он попался на удочку, согласившись взять у Торви этого ребенка.

Вот однажды пришли они к часу завтрака в Гримов Двор. Они говорят Гриму Малышу, что есть у них с собою младенец. Грим хочет взглянуть на младенца, о котором столько расскавывают, Сигмунд не хочет разворачивать ребенка, говоря, что потом его никак не успокоишь. Но Грим сказал, что нечего обращать внимания на такие пустяки. Вот развернули ребенка и показали Гриму. Он сказал:

— Это и впрямь ребенок Сигню, у него ее глаза. Сигню верно, ждала бы от меня, что я не допущу ее ребенка до нищенства, если это будет в моих силах. Торви хочет опозорить всех родичей этого ребенка, а позор падет на него самого. Я возьму у тебя, Сигмунд, этого беспомощного младенца.

Тот только рад этому. Они пробыли там день, а потом пошли вниз по Концовой Пустоши. Многие думали, что своим поступком Грим легко мог навлечь на себя гнев Гримкеля Годи, который ни перед чем не остановится.

На исходе дней переезда Гримкель выехал из дому и поехал через Устуи в Эльвус, потом на восток через Орлиное Гнездо и, миновав Болота, вверх к Холмам Оддгейра, а там к Гримову Мысу и, заночевав в Купальной Долине, вернулся домой.

Всех бондов, кого ни встречал, созвал он на сбор к Средней Горе и велел быть там через два дня: Гримкель был годи всех этих мест. К Средней Горе съехалось шестьдесят человек из его годорда. Гримкель рассказывает им, что произошло у них с Торви, и говорит, что дело не ждет и он намереи ехать к Торви с вызовом в суд. Все находят, что он прав. Они поехали мимо Края Ущелья, потом к Расселинам и к Ярму, а там спустились нижней дорогой к Глазницам и прямо к Широкому Двору.

Торви дома не было: он поехал на побережье Белой Реки. Гримкель вызвал Торви в суд за посягательство на жизнь Торбьёрг и присвоение приданого Сигню. Он вызвал его в суд альтинга и поехал домой. Ни о чем теперь столько не говорили, сколько о тяжбе Гримкеля и Торви.

Узнав об этом, Грим Малыш едет из дому в Залив Дымов, к законоговорителю Торкелю Луна. Зашел у них разговор о тяжбе Гримкеля с Торви. Грим спрашивает, чем, по мнению Торкеля, все это кончится. Торкель говорит, что нечего ждать хорошего там, где сойдутся такие ретивые люди. Грим сказал:

— Как бы мне хотелось, чтобы ты принял участие в их примирении, ведь ты и мудр и доброжелателен.

Торкель отвечает:

— Твоя просьба высказана хорошо и уместно, и я охотно возьмусь мирить их.

Грим сказал:

— Я хочу дать тебе серебра за их примирение.

Он насыпал на колени Торкелю сотню серебра и поблагодарил его за обещание постараться их примирить. Торкель сказал, что он поступает хорошо.

— Но учти: я только выразил надежду помирить их, но ничего не обещаю.

Грим отвечает:

— Твоя надежда стоит большего, чем твердое обещание других.

Потом Грим уехал. Вот настает время тинга. С обеих сторон съезжается много народу.

Грим был на тинге. Он пошел повидаться с Торкелем Луна и просил его не щадить труда на примирение и сказал, что ему будет много славы, если он помирит таких знатных мужей.

Торкель сделал так. Сперва он пошел к Гримкелю Годи и завел с ним разговор о тяжбе. Гримкель отвечает:

— Тут разговор короткий. Во всем, что касается дел наших с Торви и его ко мне ненависти, мне довольно и своего суда, без посредников. А мой суд таков, чтобы вынесеи был приговор уплатить не меньше двенадцати сотеи трехлокотным сукном.

Торкель вызвался быть судьей между ними:

— Посудите сами, к чему все это ведет. Ведь миру конец, когда вы не помиритесь. Мы же будем помогать тем, кто больше прислушивается к нашим словам, а слова наши требуют к себе уважения. И это стоит поболее того, о чем теперь спор между вами.

Тогда Гримкель сказал:

— Согласен. Пусть нас рассудит Торкель. Всем известна его справедливость.

Торви видит, что ему ничего другого не остается, как согласиться.

Торкель сказал:

— Вот мой суд и приговор. Пусть Торви уплатит Гримкелю шесть сотеи трехлокотным сукном, а остальное на шесть зим в рассрочку, всего же двенадцать сотен.

Он считал, что такой суд будет самым справедливым. Гримкель отвечает:

— Не буду возражать против такого решения, я ведь сам поручил его Торкелю, по это еще далеко не все. Добро это причитается Хёрду, моему сыну, как материнское наследство.

Торви сказал, что он не уплатит Хёрду этих денег, если он того же стоит, что и его отец.