Хосров говорит Ширин о любви, умоляет ее хотя бы об одном поцелуе.
Ширин упрекает Хосрова в беспощадности. Мужество, говорит она, не в том, чтобы овладеть любящей женщиной, а в том, чтобы смирить себя.
Хосров упрекает Ширин в жестокости и снова молит о поцелуе, молит хотя бы подать ему надежду. Шепча слова любви, истомленный бесплодной страстью, он засыпает. Наутро он снова домогается Ширин, но она непреклонна.
И, распалившимся увидевши царя,
«Не надо, — молвила, — безумствовать, горя.
Что распалять себя? Ведь жребий незавидный
Мне сделаться, о шах, в твоих глазах бесстыдной.
Нехорошо, что ты таким огнем объят:
Ведь с разогретых роз чуть веет аромат.
Коль господин с рабом в своих речах не сдержан,
Соблазнам дерзостным его слуга подвержен.
Зачем пытаешься с рабами рассуждать,
Коль надо промолчать иль наказанье дать?
Царь, ежели под ним царевый конь хромает,
Как нужного достичь, смутясь, не понимает,
Когда минует срок твоей невзгоде, — верь,
Тобой любимое к тебе ворвется в дверь.
И пьяный для очей разумных не находка,
Коль с чашей он сидит, а на ногах — колодка.
Ты к царству устремись, а я невдалеке,
Ты в руку власть возьми, а я в твоей руке.
Венчанный! Без твоей быть не хочу я чести.
И честь твоя, и я — мы быть желаем вместе.
Честолюбива я и под ноги тебе
Повергну душу. Я — верна твоей судьбе.
Возрадуйся, ведь ты откроешь двери власти,
Ликуй, твой светел рок, минуют все напасти.
От царственных удач к любви пойдет стезя…
В тревоге отыскать сокровища нельзя.
С терпеньем ты найдешь все, что тебя чарует,
В покое обретешь ту, что покой дарует.
Язык, потом — слова; глаза, а после — свет.
Поднимется лоза, вино приходит вслед.
Не в яростном жару у мудрых дело зреет,
«От жаркой беготни козел не разжиреет».
Не должно мне, о нет, в изгнании твоем
Быть прихотью твоей, с тобою быть вдвоем.
Могу ли дружбою связаться я нестрогой,
Быть другом, что ведет недоброю дорогой?
Пусть ты и власть твоя — вы будете друзья,
Тогда, о шаханшах, с тобой сдружусь и я.
Боюсь, что, коль во мне одна твоя услада,
Меж царством и тобой останется преграда.
Коль будешь возвращен к могуществу судьбой,
То буду я, увы, утрачена тобой.
Наследьем древним был весь мир в роду Хосрова.
Ему ль наследьем стать наследника другого!
Ты хочешь мир схватить — не медли же, не стой!
Завоеватели владеют быстротой.
Чреда верховных дел идет путем размерным,
Но царство должно брать ударом быстрым, верным.
В любого шаха ты попристальней вглядись,—
Решеньем быстрым он в свою вознесся высь.
Ты юн, и мощен ты, ты создан для державы.
Ты родом царственен, прекрасный, величавый.
Стреножена страна; сбрось узы мятежа.
Очнись, и робкий враг покается, дрожа.
Рука царя, что все добудет в жизни нашей,
То быть должна с мечом, то с пиршественной чашей.
Ты должен меч поднять и кликнуть клич; ведь шесть
Пределов мира есть, и войска в них не счесть.
Удача, вымолвив: «С Хосровом рядом встану»,—
Направит камень твой ко вражескому стану.
Иль руку приложу я к делу твоему,
Иль руки за тебя в молитве подниму».
И царь был распален ее великим жаром,
И на Шебдиза он вскочил во гневе яром.
Он грозно выкрикнул: «Меня не скоро жди!
Коль море иль огонь увижу впереди,
Клянусь: я от огня не отвращу Шебдиза;
И что его прыжку морей кипучих риза!
Не думаешь ли ты, что буду спать и впредь?
Ручаюсь: дремлющим Хосрова не узреть.
На высоту слона теперь я землю взрою,
И боевых слонов для смотра я построю.
И стану я как слон, могучий, грозный слон.
Я на подушке спал. Я ныне пробужден.
Я, все забыв, осла завел на эту крышу!
[202] Свести сумею вниз! Я зов рассудка слышу.
Кувшин, что сделал я, теперь на берегу.
Сумел его слепить — разбить его смогу.
Меня ли разжигать, в меня вперяя очи,
Иль обучать гореть во мраке долгой ночи,
Не исполнением желанья устрашать
Иль мужеству меня надменно обучать?
Моя любовь к тебе меня миров лишила!
О, страсть! Тьму тем людей она голов лишила!
Я знал бы, коль во мне ты не родила б смут:
Опять края венца мне волосы сожмут.
Не голову ль мою поймала ты арканом?
Сняла его, но все ж я пленным был и пьяным.
Ты мне дала вина смертельнее огня,
И опьяненного связала ты меня.
И опьяненному твердишь ты: «Поднимайся,
На трезвого врага неистово бросайся».
Закрыть
Как отключить рекламу?
Да, мы сразимся с ним! Я вражий сброшу гнет.
Но дай сперва уйти из тягостных тенет.
Душа, опомнившись, движенья захотела.
По следу двинусь я мне радостного дела.
Да, наставленье мне хорошее дано.
И совершится все, что ныне быть должно.
Ты мне сказала все о том, каков я ныне,
Ты мне поведала о зле, о благостыне.
В былом подвластен мне был необъятный дол.
Мой славен был венец, мой славен был престол.
В скитальца ты меня мгновенно обратила,
В того, кто в горестях бессменно, обратила.
Я был пришит к седлу любовною тоской.
Какой бы вихрь занес сюда меня? Какой?
Пока твоя приязнь сверкала мне украдкой,—
И речь твоя ко мне текла, как сахар, сладкой.
Тобою от любви я ныне отрешен.
На мой отъезд приказ тобою мне вручен.
Я знал, что я уйду, лишь срок укажет небо,
Ведь злонамеренным я гостем вовсе не был.
Был потчеван тобой, — и медлил потому.
Уйду, коль хлеба ты мне сунула в суму»,
[203] Гилянского коня направив из ограды,
Путем гилянским он повел свои отряды,
Сердитый на Ширин, он мрачен был, угрюм.
Поход ускоривши, направился он в Рум.
Он знал: стрела врага лететь в него готова.
Венца не стало. Шлем — вот он, венец Хосрова!
Он, зная, что пути оберегал Бехрам,
Скакал без устали по долам и горам.
Четырехкрылый был под ним орел; дракона
[204] Хранил у пояса. Бехрам! Страшись урона!
И вот к монастырю примчался он; монах
Ютился там. То был «Всепостиженья шах».
Ему грядущее немало дел открыло,
И для Хосрова он истолковал светила.
Все стало явственней. Он мудрый дал совет.
Он изреченьями открыл Хосрову свет.
И к морю поспешил Хосров, и переходы
Он делал одвуконь. И вот сверкнули воды.
Он гнать вдоль берега гнедого не устал,
В Константинополе кайсару он предстал.
И призадумался тогда Владыка Рума,
И важное чело избороздила дума.
Удачею он счел для дома своего
Приезд Хосрова в Рум; и обнял он его.
Узнав, что в числах звезд приязнь, а не коварство.
Прибывшему решил свое вручить он царство
И дать — хоть воздвигал он христианства храм —
Парвизу в жены дочь, царевну Мариам.
И меж владыками в ночь свадьбы было много
Условий скреплено; все обсудили строго.
О Мариам, о нем, кто счастья встретил свет,
О том, какой он смог румийцам дать ответ,
Как с Ниатусом он хитро, хвостом павлина,
Построил рать, о всех походах властелина
Не стану говорить; о том сказал иной
[205] —
Бреду, а он уснул — пройдя свой путь земной.
Коль захочу я сбить былым рассказам цену,
Сказитель будущий собьет мне разом цену.