Чтобы хоть как-нибудь заглушить безмерную тоску по родным краям, Ясуёри решил вырезать из дерева тысячу ступ. На ступах он задумал начертать священную индийскую букву "А", год, месяц, день, свое мирское и духовное имя и две песни:

Эти ступы Ясуёри относил к заливу. Всякий раз, когда белопенные волны, набегая, разбивались о берег и отступали обратно, он бросал по одной ступе в море, приговаривая:

- О великие боги, властители небес и земли, и вы, светлые боги, охраняющие столицу, и ты, великий бог Кумано и пресветлая богиня Ицукусима! Молю вас, пусть хоть одна из этих ступ достигнет столицы!

Так бросал и бросал он ступы, по мере того как были готовы. Шли дни, и число ступ росло, приближаясь к задуманной тысяче.

То ли тоскующая душа Ясуёри уподобилась ветерку, несущему вести, то ли помогла чудесная сила богов и будд, но только одну из тысячи этих ступ прибило волнами к побережью земли Аки, в Ицукусима, туда, где у самой воды стоит храм великого бога морей.

Как раз в это время туда пришел странствующий монах, близкий друг Ясуёри. "Если представится случай, поеду на остров Демонов, узнаю, что с ним!.. " С такою думой отправился сей монах в паломничество по святым местам к западу от столицы и прежде всего пришел помолиться в храм Ицукусима. Здесь повстречался ему человек, по виду - жрец этого храма. Монах разговорился с ним и, рассуждая о том, о сем, спросил:

- Слыхал я, что будды и бодхисатвы, превратившись в японских богов, являют множество чудес... Но скажите, как случилось, что здешний бог стал повелителем всех существ, одетых в чешую и живущих в океанских просторах?

И жрец ответил:

- Здешний бог - это бодхисатва, принявший облик третьей дочери царя-повелителя соленых морей дракона Сякацура; ради спасения всех живых существ пребывает он здесь, снизойдя к нам из мира Справедливости и Закона! - И он рассказал о многих поистине дивных и благостных деяниях этого бога с первых дней его появления в этих краях и вплоть до нынешних времен.

Стройными рядами вознеслись коньки крыш всех восьми строений, образующих храм, как будто созданный чудодейственной силой бога; к тому же стоит этот храм прямо в море, и луна озаряет его в часы прилива и отлива. Прихлынет море, - огромные ворота и ограды, выкрашенные в алую краску, сверкают в лунном сиянии, как драгоценные камни; отхлынет море - "белый песок, озаренный луною, словно иней, выпавший летней ночью... "

Монах, преисполнившись благоговения, стал читать священную сутру; между тем день постепенно померк, засияла луна, наступил час прилива. Вдруг среди водорослей, колеблемых волнами, заметил он какой-то предмет, очертаниями похожий на ступу. Ничего не подозревая, поднял он ее, стал разглядывать вблизи и вдруг прочитал: "... Томлюсь я на острове малом, в Сацума... " Резьба была глубокой, потому волны ее не смыли, и знаки виднелись отчетливо и ясно.

"О, чудо!" - подумал монах, положил ступу в легкий ящичек, висящий у паломников за спиной, возвратился в столицу и поспешил туда, где, таясь от людей, жила благородная монахиня - мать Ясуёри и его жена с детьми. Он показал им ступу. "О, как могло случиться, что эта ступа не унеслась по волнам в Китай, а приплыла сюда, чтобы снова терзать нам душу!" - восклицали они и еще острее почувствовали свое горе.

Слух об этом дошел и до государя-отца. "О, жалость! Значит, несчастные еще живы!" - промолвил он, взглянув на ступу, и пролились драгоценные слезы... Вскоре показали ступу и князю Сигэмори, а тот показал ее своему отцу, Правителю-Иноку.

Какиномото Хитомаро пел о лодке, что исчезает за островом, Ямабэ Акахито сложил песню о журавлях, что улетают в прибрежные заросли камыша; бог Сумиёси скорбел о ветхих крышах храма, бог Мива в песне рассказал о вратах из дерева криптомерии... С тех пор как в древности бог Сусаноо сложил первую песню "танка", многие боги поверяли стихам все богатство своих чувств и переживаний. Песня движет людскими сердцами, приводя их в волнение... Сам Правитель-Инок при виде ступы обронил, говорят, несколько сочувственных слов, - ведь и у него как-никак в груди было сердце, а не камень или бесчувственная деревяшка!

Сменился год, наступил второй год эры Дзисё. В первый день нового года во дворце государя-отца, как обычно, был праздник - придворные приносили свои поздравления. На четвертый день поздравить державного отца прибыл сам император. Все шло раз заведенным порядком. Но с тех пор, как минувшим летом погиб дайнагон Наритика и многие другие верные слуги Го-Сирака-ва, гнев неотступно терзал его душу, управление страной было в тягость. Мрачен был государь. В свой черед и Правитель-Инок с того самого дня, как Юкицуна донес ему о заговоре придворных, с подозрением относился к государю и, хотя делал вид, будто ничего не случилось, в глубине души считал, что надо его остерегаться.

На седьмые сутки первой луны в небе, на востоке, появилась комета; в восемнадцатый день засветилась она особенно ярким блеском.

Между тем дочь Правителя-Инока, государыня Кэнрэймонъин захворала. Все - и благородные и низкорожденные, - печалились о ее недуге. Во всех буддийских храмах читали священные сутры за здравие государыни. Всем храмам, где почитали японских богов, от имени императорской семьи разослали щедрые подношения. Врачи предлагали все лекарства, какие только существуют на свете, чародеи, владеющие тайной законов Инь-Ян, прилагали все старания, все искусство. Священники провозглашали все молитвы, общеизвестные и самые сокровенные. Вскоре, однако, разнеслась весть, что болезнь сия необычна - государыня ждет ребенка. Государю исполнилось восемнадцать лет, государыне - двадцать два, но до сих пор не было у них ни сына, ни дочери. "Если родится наследник-мальчик, вот будет счастье!" - заранее ликовали все отпрыски дома Тайра, словно этот мальчик уже родился; прочие же шептались: "Тайра процветают все больше. Счастье и на сей раз им не изменит, - несомненно, родится мальчик!"

Когда весть о беременности государыни подтвердилась, немедленно приказали священнослужителям самых высоких рангов служить молебны, молиться звездам, всем буддам и бодхисатвам о рождении наследника-принца. Во дворец прибыл настоятель храма Нинвадзи, принц крови, преподобный Сюкаку; он читал сутру Фазана, отводящую всякую беду и болезни. Прибыл также глава секты Тэндай, принц крови, преподобный Каккай, чтобы силою молитвы плод во чреве императрицы, если паче чаяния понесла она девочку, непременно превратился бы в младенца мужского пола.

Но по мере того как луна сменялась луною, здоровье государыни ухудшалось. Так страдала, наверное, на ложе болезни во дворце Чжао-Ян госпожа Ли из Ханьского царства, та, о которой сказано: "Кинет взгляд, улыбнется и сразу пленит обаянием родившихся чар... " Так грустила, верно, сама Ян Гуй-фэй из Тан-ского царства, - "груши свежая ветка в весеннем цвету", что поникла от капель дождя... Лотос, сломленный ветром, цветок оми-наэси, поникший от росы долу... Но государыня Кэнрэймонъин казалась еще печальнее и слабее. А в это время вокруг теснились чародеи и заклинатели, во весь голос читали заклятья, призывали божество Фудо-мёо, силою своих чар усмиряя злых духов, и те, повинуясь молитвам, вещали устами отрока-ясновидца, называя свои имена и звания.