Я плачу.
Я весь дрожу…
Знай, что не я,
Вот этот Токубэй,
Нанес тебе побои:
Нет, бил тебя покойный твой отец.
Он руки протянул
Оттуда,
Из царства мертвых,
Чтоб нанести моей рукой — удары.
Ты понял это?
Теперь тебе могу я рассказать:
Весь разговор,
Что в дом берем мы молодого зятя
И все наследство отдаем ему,
О, это — только хитрость, лишь уловка.
Замыслили мы припугнуть тебя,
Надеялись, что ты угомонишься,
Одумаешься…
Станет стыдно,
Что так беспутен ты,
Так развращен,
Так бестолков и опрометчив!
И будто в гневе на тебя наследство
Отдать решили мы твоей сестре
И молодому зятю. А по правде
О-Кати отдаем в дом жениха!
Тебя обидеть? Да никто
Не собирался обделить тебя.
Но ты неисправим!
Да! Между нами
В одном из прежних существований
Была, должно быть, родственная связь:
И вот я стал тебе отцом.
И я любил тебя сильнее,
Чем любят собственных детей…
Когда ты в детстве оспой захворал,
Я отказался
От веры предков.
В моей семье усердно почитали
Святое имя Амида…
Но я
Стал возносить
Горячие молитвы
Целителю —
Чтоб ты был исцелен!
Я оставил привычные для меня молитвы и — на время твоей болезни — примкнул к секте священного Лотоса. Я выхаживал тебя, как самый любящий отец. Я взвалил на свои плечи тяжелейший груз, тысячу хлопот, не прибегая к помощи наемных слуг…
А для чего?
Чтобы когда-нибудь
Тебя увидеть
Хозяином большого
Торгового прославленного дела…
Но чем усердней я трудился,
Тем все усердней ты сорил деньгами!
Подумай сам: ты сейчас в самом расцвете молодых сил. Ты ведь должен трудиться, наживать, чтобы стать хозяином большой лавки с фасадом шириной в пять — семь кэнов. Вот к чему должен всей душой стремиться настоящий купец! Но нет, ты был бы рад заполучить жалкую лавчонку… Да уж чего там! И такую ты промотаешь за один месяц!
Закрыть
Как отключить рекламу?
Но горе мне!
Тебя нельзя исправить!
Ты поднял руку на родную мать.
Меня, отца,
Без жалости топтал ногами.
Куда ты ни пойдешь,
Повсюду лжешь бесстыдно,
Бахвалишься, дерешься,
Развратничаешь и мотаешь деньги!
Нет, не ворота на больших столбах
Перед своим богатым домом
Увидишь ты.
Нет-нет, ворота в ад.
Позорный столб тебя подстерегает.
На нем,
Оскаля зубы,
Торчит отрубленная голова
Преступника… Твоя! Твоя! Твоя!
Вот страшное несчастье для отца!
Рассказчик
Так Токубэй в отчаянье кричит!
О-Сава
Нет больше у меня терпенья
Вас слушать,
Токубэй-доно!
С Ёхэем рассуждать?
Не лучше ль
Загадывать загадки камню —
И ждать ответа от него?
Прочь! Прочь!
Ты мне не сын, Ёхэй!
Вон, вон отсюда!
И если хоть минуту будешь медлить,
Немедленно старейшин позову
[355] ,
Тогда
Не миновать тебе тюрьмы!
Рассказчик
Она опять
Размахивает коромыслом
И упирает
Его тупой конец
В хребет разнузданному наглецу.
Ёхэй вдруг присмирел,
Старейшин он боится:
Ведь с ними шутки плохи!
Отчаянный буян
Застыл с открытым ртом,
В его глазах — испуг…
Старейшины придут?
Он растерялся.
О-Кати
Нет, мама, нет!
Прогоните вы брата —
Я тоже не останусь здесь!
Рассказчик
Она цепляется с мольбою
За руки матери своей,
Но та ее отталкивает в гневе!
О-Сава
Ёхэй!
Чего ты ждешь!
Ну что стоишь как столб?
Тебе все мало?
Еще ты просишь тумаков?
Рассказчик
Собрав все силы,
Она толкает сына коромыслом
За дверь.
И этот узенький порог —
Скрипучий желоб для скользящей двери
Становится теперь
Широкою рекою слез,
Что навсегда разделит
Родителей и сына.
Ёхэй уходит прочь…
И Токубэй,
Не в силах удержать рыданий,
Не сводит глаз
С Ёхэя, уходящего все дальше…
Токубэй
Чем старше он становится,
Тем больше
Его лицо, его осанка
Покойного отца напоминают,
Живой его портрет!
И вот теперь,
Когда я вижу,
Как одиноко он стоит
На перекрестке,
Мне чудится,
Что из дому я выгнал
Покойного хозяина…
Ужасно!
Нет, я не в силах вынести! Боюсь,
Что сердце разорвется!