— Фашисты! Фашисты виноваты! Раскачали петровское наше болото бомбами в войну! Теперь воды Финского залива фильтруются к центру города. Вот достроим дамбу, и никакой подвальной самодеятельности не надо будет! Ни одного комара здесь не останется — орал театральный критик, тыча в драматурга Страдокамского тростью с набалдашником.
— Это откуда вы такую ерунду высосали? — хладнокровно вопрошал его наш главный оппортунист, нигилист и вообще левак Страдокамский, задиристо потряхивая козлиной, меньшевистской бородкой. — Во всем до сих пор война виновата! А?! И комары у него от фашистов! Все дело в сибирских новостройках, если хотите знать. БАМ городят, пальба там, взрывы — и вполне закономерно насекомые покинули привычные сферы обитания.
— Вы путаете комаров с лосями! — задыхаясь от смеха, протрубил ортодокс. — Отсюда видно, что у вас не божий дар, а яичница…
Напевая старинную казачью песнь «Эх, комарики-комарики мои! Нельзя девушке по садику пройти!», возник из котельной детских яслей Митяй — наш поп Гапон. Именно кочегар внушил нам мысль о том, что комары вылетают из подвала, в результате чего мы ему собственноручно подвал и вычистили. Митяй — единственный, радикально решивший проблему комаров, потому что не рвет связь с землей, деревней и каждое лето получает с родины десяток здоровенных жаб. Комары боятся жаб панически и облетают Митяя за добрый метр.
И на лекцию он явился не только пьяным, как десять дореволюционных сапожников, но и с жабой в кепке. Покрутив ею над головой, Митяй посадил жабу обратно в кепку, возлег на травку возле беседки и мгновенно заснул, а жаба бдительно таращила глаза и изредка квакала.
Царственно проплыла к голове бума и села на нее колоритнейшая старуха Мубельман-Южина. Она подрабатывает на «Ленфильме» в ролях графинь, которые торчат на заднике во время балов и обмахиваются там веерами. Это тяжелая работа, но дело в том, что, полюбив в Ташкенте душку военного и воспользовавшись сумятицей военного времени, она уменьшила себе в паспорте возраст на энное количество лет. Естественно, это привело затем к полной путанице в пенсионных делах. И вот в старости платит за безрассудную страсть, жарясь под прожекторами в съемочных павильонах, — сюжет, достойный пера Бальзака! В разговорах Мубельман любит подчеркнуть, что в детстве не знала никаких хлопот с лавровым листом. Лавры не покупали в бакалейной лавке, а просто надергивали нужное для обеда количество из венков, которые получал от поклонниц ее троюродный дядя Сумбатов-Южин.
Удобно усевшись, Мубельман-Южина сказала глубоким, бархатным голосом:
— Федя Шаляпин спел однажды Мефистофеля не стоя, а сидя на ступеньке лестницы к Маргарите, и в прессе сразу написали, что он был так пьян, что пел лежа, — и указала веером на спящего Митяя. — Нельзя ли убрать эту э-э-э… лягушку? Я их боюсь.
— Пусть проспится. Это мелочи, — сказала хорошенькая техник-смотритель Аллочка, которая в беседке отмечала прибывающих по списку, одновременно нетерпеливо постукивая наманикюренным ногтем по золотым часикам. — И где же этого лектора черт носит?
— Холодный пепел мелочей гасит огонь души! — сказала Мубельман-Южина и царственно откинулась на ствол клена.
Из безликой массы, пьющей на газоне из бидонов пиво, донеслось:
— В народе говорят: словом комара не убьешь!
— А тем боле лекцией!
— Цыц! — сказала техник-смотритель. — Не в пивной сидите!
Безликая масса примолкла.
Тут подошел Михаил Германович и сразу крепко треснул меня по шее, зазвенев орденами и медалями, ибо был в мундире, при всем иконостасе.
— Вы бы полегче, — сказал я.
— Зато я ему впиться не дал, — объяснил генерал.
— Убить хотели? — насмешливо вопросил ортодокс Требов. — О, святая простота! Если комара голой рукой бьешь, надо обязательно ладонь смачивать водой, — пояснил он.
— «Смачивать водой»! — саркастически передразнил Требова генерал. — Лейку с собой прикажете носить?! А плюнуть по-пролетарски на ладонь не годится, что ли?
Тут мгновенно сорвался с цепи на помощь другу-врагу левак Страдокамский:
— А когда вы свои противовоздушные истории сочиняете, тоже в ладонь плюете? — вопросил он Михаила Германовича.
И пошла-поехала коммунальная заваруха.
Безликая масса, попивающая на газоне пиво, отстраненно комментировала происходящее:
— Если еще пятилетку войны не будет, все друг другу глотки поперерывают…
— Раньше с керосинками и примусами братски жили, а теперь с газом друг другу смерти хотят…
— Благосостояния много — вот корень где…
— Точно. Цены низкие. Надо же: по пять кило курей сразу покупают…
— Холодильники есть — вот и покупают…
— А тут давеча видела, слив на лотке шестнадцать кило сразу тетка брала…
— Серый волк тебе в трамвае товарищ…
— Все ноги оттоптанные…
— Тише тут! — цыкнула техник-смотритель. — Не на митинге!
— Вы нам рот не затыкайте! — немедленно сменил объект атаки Страдокамский. — Товарищи обсуждают вполне корректный аспект проблемы. Речь о необходимости увлажнения кожного покрова ладони в целях уменьшения воздушной подушки перед ней. Эта подушка-прослойка отталкивает насекомое, с какой бы скоростью вы ни действовали. А смачивать руку можете хоть духами «Коти»! Но вы их и не нюхали!
— А вот и нюхала! — сказала Аллочка.
— На потолке их давить бесперспективно, — вмешалась в разговор Мубельман-Южина. — Надо сперва с потолка веником согнать. И убивать, когда они уже ниже на стенке сядут…
В лучших традициях эстрады тридцатых годов на сцену, то есть в детскую беседку, ворвался лектор с портфелем-дипломатом, извинился за опоздание, объяснил его тем, что в субботу с такси стало очень трудно, достал конспект, надел очки и попросил тишины.
Лектор был средних лет, в лакированных туфлях и производил приятное, интеллигентное впечатление.
— Товарищи! Я буду брать быка за рога! — жизнерадостно начал он. — Всех волнует вопрос снабжения мясомолочными продуктами. Как уберечь скот от вредного влияния окружающей среды? Над этим и бьется пытливая мысль ученых! На данный момент разработка методов сохранения бычьего семени в замороженном состоянии продвинулась далеко вперед. Большой вклад здесь внесли английские, американские и японские ученые. Однако, товарищи, приоритет в этих вопросах остается за Советским Союзом!
— С фланга, издалека заходит! — заметил Михаил Германович.
— Господи! И что делают! — жалостливо шепнул поэтичный Гуськов. — Единственная радость у Буренки была, и ту…
— Тише, товарищи! — цыкнула Аллочка.
— Позвольте все-таки вопрос! — воскликнул, наставляя на лектора меньшевистскую бородку, Страдокамский. — При чем тут какое-то семя?
— Не мешайте слушать! — прошипел Требов.
— Как при чем? — удивился лектор. — Появилась возможность получать потомство от лучших племенных оплодотворителей и после их смерти! — Здесь лектор трахнул себя по лбу: комары не дремали, наступало их любимое вечернее время.
Техник-смотритель Аллочка встала, сорвала лопух с газона и дала лектору.
Из безликой массы донеслось:
— Эт, однако, как понимать?! Ежели, к примеру, мужик сегодня помрет, жена еще десять годков от его может детей нести?
— Да. Нынче этот вопрос технически решен, — сказал лектор, обмахиваясь лопухом. — Но остается моральная сторона. Здесь, правда, еще есть сложности.
— Надо спасать только лучших людей, — вклинился нигилист Страдокамский, — сейчас в США, как известно, создан банк спермы лауреатов Нобелевской премии. А у нас как с этим вопросом?
— Попрошу вопросы подавать в ручном виде, — сказала Аллочка. — Иначе, товарищи, мы здесь и до утра не закончим! — И постучала ногтем по часикам. (Девица явно опаздывала на свидание.)
Лектор понес дальше:
— Во многих странах созданы хранилища замороженного семени, но здесь мы немного отстаем…
— Замолчите! Я — вегетарианка! — царственно заломив руки, вскричала Мубельман-Южина. — Умоляю! Замолчите! Где лекция «Комар — человек — общество»?! Вы перепутали аудиторию или тему!