Иван успел выстрелить еще раз, и это не остановило зверя. Как будто со стороны, Иван отстраненно видел, как выбитая из его рук «Сайга» отлетела далеко в сторону, как исчезли кусты черемухи, земля опрокинулась на него, а небо стало таким далеким, что Иван понял: ему до него никогда не достать. Удара когтей он не почувствовал. Просто чем-то горячим залило лицо. Ивана кто-то дергал, но ему было уже все равно. А потом на него навалилась темнота, и он понял, что куда-то проваливается. Иван еще пытался открыть глаза, чтобы в последний раз взглянуть на небо, но это у него не получилось… Его окружала тьма. На этот раз окончательная. И в последнее мгновение перед тем, как тьма сомкнулась над ним, видел ли Иван или ему это только померещилось, но навстречу Павлику и Веронике распахнулись тяжелые врата храма, крыльцо осветилось теплым, живым светом и чьи-то надежные, заботливые, человеческие руки подхватили их. Это было последнее, что он успел увидеть…

Добив человека несколькими ударами, вожак обнюхал его, а потом завыл, подняв морду к черному небу и прыжками скрылся в темноте. За ним, недоуменно постояв над телом поверженного врага, последовали и остальные члены стаи…

…Иван обнаружил, что сидит на низенькой резной скамеечке в маленькой, закопченной комнатке у небольшого жарко растопленного камина. Ивану было холодно, и он придвинулся поближе к огню, протянул руки, чтобы согреться. Напротив, на маленьком стульчике на бархатной фиолетовой подушке, расшитой серебром, сидела белая кошка и с любопытством рассматривала Ивана желтыми умными глазами. Он был готов поклясться, что где-то ее видел. За спиной кошки на побеленной стене висели полки с толстыми старинными книгами. Комната была обставлена по-спартански: кроме скамеечки и стула имелись еще табурет, грубо сколоченный стол, громадный старинный сундук в углу и узкая кровать, застланная солдатским суконным одеялом. Даже подушки не было. На стене висело деревянное распятие.

— Господи!.. — шевельнулись губы Ивана, когда он взглянул на распятие.

— Нет, — услышал он рядом старческий, но полный энергии голос. — Еще не Господь, нет. Всего лишь я, его верный раб! — в комнату, наклонившись, чтобы не задеть головой низкую притолоку, вошел старец в черной рясе, перепоясанной обычной веревкой.

— Где я? — спросил Иван.

— Где? Ты умер, Иван.

Иван осмотрел себя. Он был здоров и невредим. И не ощущал недавних ран. Шрамы от старых, впрочем, остались, на месте же свежих были розовые, недавно затянувшиеся рубцы. Куртка и штаны на нем были не новыми, потрепанными, но целыми. Похоже, его все-таки убили… Кто? Он почему-то не помнил.

— Но где же ангелы? Где мытарства? — спросил он с надеждой, что старик шутит.

— Ангелы, друг мой, все время были с тобой, только ты их не видел.

— А… Кто вы? Как вас зовут? — почему-то очень смущаясь, спросил Иван.

— Тезки, мой юный друг, — ответил старец, — Иоанном крестили. Так что, принимая во внимание значительную разницу в возрасте, можешь называть меня отец Иоанн.

— А где дети? — спросил Иван, он был отчего-то уверен, что отец Иоанн совершенно точно знает ответ. — Где Пашка и Ника?

— Павел и Вероника в безопасности, — ответил отец Иоанн. — Не беспокойся, твоя жертва не была напрасной. Они согреты, одеты, накормлены, умыты. Наверное, сейчас они спят, — отец Иоанн поглядел на странные часы со множеством циферблатов, висевшие напротив распятия.

— А что, — помедлив, спросил Иван, — прошло так много времени?

— Два дня! — ответил отец Иоанн, с какой-то хитрецой поглядывая на Ивана.

Иван растерянно промолчал.

— Ну что ты, не хмурься! — ласково сказал отец Иоанн. — У каждого своя дорога. Твоя дорога привела тебя в храм. Пойдем, солдат, ты честно отслужил свою службу. Пора и отдохнуть.

Старец неторопливо прошел через комнату, взял старинный керосиновый фонарь, поднял стекло, зажег его, посмотрел, как разгорается пламя. Подкрутил фитиль, чтобы не коптило, поднял фонарь повыше, осветив комнату.

— Ну что? — спросил он. — Согрелся? Пойдем!

Иван, ничего не понимая, встал.

Старец вышел в дверь сбоку от камина, придержал ее, приглашая Ивана следовать за ним. Ивану пришлось наклониться, чтобы не задеть притолоку.

Они оказались на узкой, крутой каменной лестнице. Старец, не обращая внимания на Ивана, начал подниматься. Резкие тени ложились на белый камень, пахло ладаном и воском. Иван то смотрел вниз, себе под ноги, чтобы не споткнуться на крутой лестнице — ступени почему-то были разновеликими, то вглядывался вверх, туда, где бесконечной спиралью закручивалась лестница. Несмотря на тесноту вокруг, звуки эхом отражались от стен, словно они находились в просторном зале. За их спинами смыкалась темнота. Ивану было непривычно с пустыми руками. Впервые за долгое время он был совершенно безоружным.

Старец остановился, словно угадав его мысли, повернулся, посмотрел на Ивана сверху вниз. Лестница озарилась неярким светом.

— Не бойся, Иван, ты почти дома, опасаться некого.

Иван думал, что идти вверх еще очень и очень долго, но неожиданно лестница закончилась, и они оказались на крохотной площадке перед маленькой, низенькой дверью. На площадке с трудом помещались два взрослых человека. Старец перекрестился и толкнул дверцу, посторонился.

— Ну иди, Иван-воин. Тебя там ждут!

Иван замер. Неужели? Неужели он снова увидит Марию? Сможет обнять ее, молить о прощении? Гладить ее короткие волосы, которые топорщатся под рукой? Смотреть в зеленые глаза? Неужели? Иван заглянул старцу в лицо, надеясь найти там подтверждение своей догадки. Глаза старца смеялись. Иван толкнул дверь, она отворилась, и все вокруг залило ослепительным светом. Он шагнул вперед, через порог, но в последний момент остановился, придержал дверь за большое кованое кольцо. Обернулся к старцу.

— А остальные?

— Кто? — живо спросил старец.

— Да все! Все, кто остался там? В мире, которого почти нет?

— А какое тебе дело до них, Иван-воин?

Иван упрямо мотнул головой, вернул занесенную через порог ногу назад, на площадку, выпрямился.

— Как это какое? Я, значит, в высшие сферы? А остальные? Что? По-прежнему выживать среди мутантов? Что там, кстати, осталось? Шеол? Нирвана? Или, может быть, ад? Все спаслись, а грешники остались? А как же они? Как Андрей Дикорос, например? Да наверняка там есть еще куча народу, которая не знает, что делать, куда идти! В кого верить! Как быть им? Сидеть и ждать, пока эти адские твари их сожрут?

Старец улыбнулся.

— Я не ошибся в тебе, Иван! Пойдем! — старец прикрыл дверь и стал спускаться по лестнице. Озадаченный Иван последовал за ним.

И они оказались в тесной комнате с низким потолком. Кошка, увидев Ивана, фыркнула. Почему-то Ивану показалось, что она стала немного больше, чем была. Но может быть, ему померещилось?

Повинуясь жесту, Иван сел на ту же самую скамеечку. Он поймал себя на мысли, что все время пытается нащупать рядом дробовик. Но старец положил ему на плечо руку, и Иван успокоился, расслабился, ушла тревога, которая грызла его последнее время изо дня в день, из минуты в минуту.

— Как ты думаешь, для чего был сотворен мир? И почему он перестал быть?

Иван пожал плечами, понимая, что любой ответ будет ошибочным.

— Я верю, что была цель, — сказал он отцу Иоанну, — но смысл ее от меня ускользнул. У меня было слишком мало времени.

— Это ничего… — успокаивающе сказал отец Иоанн. — Ты все сделал правильно. Так… Теперь о цели. Видишь ли, мир был создан, чтобы люди спаслись. Обрели совершенство. Обрели рай. Смысл мира — в вере в Бога. Не просто в какого-то там бога, а в Творца. Мария тебе говорила, но ты пропустил это мимо ушей. Люди окончательно забыли Бога, уступив гордыне, тщеславию и любви к золоту, они перестали спасаться. Как только они перестали спасаться, мир потерял смысл. Он закончился. Ты хочешь спросить, почему же тогда остались ты, Андрей, Мария и другие люди? Потому что конец мира произвел на людей такое сильное впечатление, что многие из них только теперь могут спастись. Золото обесценилось, идолы больше не могут помочь. И у оставшихся есть возможность вскочить на подножку уходящего поезда, быть самыми последними из спасенных, ибо, как сказал в своей притче Господь: «Я хочу дать этому последнему то же, что и тебе…» или «…и последние станут первыми…» Только теперь, после великих потрясений, душа людей открылась для Бога. Ты отдал свою жизнь за других, и награда твоя. Но многажды увеличится она, если ты приведешь к Нему остальных. Их надо спасти.