Как она вообще ранее поднималась без него? Как она вообще когда-либо желала открывать глаза без обещания увидеть любимое лицо? Она знала каждую черточку, силу в его челюсти, изгиб его бровей, совершенную форму его рта. Она с удовольствием вздохнула и передвинулась, чтобы дать ему лучший доступ к своей груди. Ее изящные руки обвились вокруг его головы, прижимая ее к себе, пока он неторопливо наслаждался ею.

Его запах окутал ее и температура ее тела резко поднялась. С ней возрос и ее голод. Она шевельнулась под его сильными руками, ее тело изобиловало потребностями, тысячью секретов. Она была соблазном, приглашением, очарованием. Она уткнулась лицом в его шею, ощутила, как его тело, лежащее поверх ее, стало ещё более горячим. От осознания своей женской силы, улыбка Франчески была откровенно сексуальной. Ее зубки прошлись по его шее, ее язычок покружился по ней в маленькой, успокаивающей ласке. Она как можно шире раскрыла для него свое сознание, чтобы он смог увидеть ее желание, разделить ее чувства, удовольствие, которое он дарил ее телу.

И он тотчас же ответил ей эротическими картинами, появившимся в ее голове, его рука скользнула ниже, находя ее жаркий пульсирующий вход. Она была там кремово-влажной от желания и возбуждения, жаждая разделить с ним свое тело и сердце. Габриэль не смог сдержать дрожи удовольствия, пробежавшей по его телу, когда ее руки обхватили его, ее внутренние мышцы, словно ножны, сжались вокруг него, а ее рот приник к его шее. Она что-то едва слышно прошептала в его сознании, мольбу, потребность, голод, которой она не могла игнорировать.

Габриэль поймал своими руками ее небольшие бедра, чтобы удобнее устроить ее под собой, прижать ее тело к своему. У него перехватило дыхание, когда он на миг в один удар сердца удержал ее в неподвижности, когда один миг смотрел в ее прекрасные глаза. Он увидел ее неприкрытый голод, такой сексуальный, такой эротичный… весь для него. Ему захотелось запомнить этот момент, удержать его, продлить, но она неторопливо приблизилась к его груди и сознательно медленно приласкала его пульс своим языком. Это было проделано неспешно и сексуально и оказалось за пределами его воображения.

Он видел красоту ее рта, когда тот скользнул по его груди, почувствовал тепло ее зова, дикого и неприрученного, а затем раскаленная добела молния прошипела и затанцевала в его теле, в его сознании и сердце, и он одним сильным ударом погрузился глубоко в нее, завладевая ее телом, одновременно с тем, как ее зубки погрузились в его кожу. Он услышал свой собственный хриплый крик, исторгнутый откуда-то из глубин души, почувствовал слезы, обжигающие его горло и стоящие в глазах, от абсолютной красоты всего этого.

Она была огнем и бархатом, молнией и громом, расплавленной лавой, уносящей его в места, о существовании которых он и не подозревал. Его пальцы впились в ее бедра, прижимая ее к себе, пока он исполнял самое эротичное танго в своей жизни. Она знала каждое движение, которое бы доставило ему удовольствие, ее тело приспособилось к его ритму прежде, чем он осознал это. Ее сознание было заполнено одними мыслями о нем, об его теле, о даримом им удовольствии, о чистом наслаждении, которое он давал ей. Закончив питаться, она прошлась язычком по крошечным следам укусов на его груди.

Франческа ухватилась рукой за его густые волосы и притянула его голову к своей, находя его рот и целуя, делясь экзотичным вкусом, одновременно двигая своими бедрами все быстрее, приподнимаясь, чтобы ответить на каждый его удар своим собственным. Ее мышцы плотно сжимались вокруг него, раскаленным трением удерживая его, сдавливая, поддразнивая и соблазняя его, чтобы он стал таким же диким, как и она.

Он вытянул ее руки вверх над головой, раз за разом овладевая ею, пока земля не задрожала и ее тело и разум не оказались объяты пламенем. Однако он не дал ей отдохнуть, слизывая капельки пота, пробуя вкус их удовольствия из пор ее кожи, желая всю ее на случай, если лишь это воспоминание он сможет унести с собой в другой мир. Это единение с ней было настоящим брачным ритуалом. Он желал дать ей как можно больше удовольствия, какое только может дать мужчина любимой женщине. Он желал оставить память о себе на ее коже, в ее теле, глубоко в ее душе.

Когда она устала и пассивно устроилась в его объятиях, он нашел ее грудь, такую полную и соблазнительную, наполняя свой рот кремовой мягкостью, пока ее соски снова не стали твердыми и не начали умолять о большем. Он обхватил ее ягодицу, прижимая ее поближе к себе, его руки были повсюду, возбуждая, запоминая, просто-напросто боготворя. Ему никогда не будет достаточно ее, неважно как долго он проживет, и если у него есть лишь эти мгновения, он был намерен дать ей все удовольствие, какое мог, дать ей все то хорошее, что она заслуживает.

Франческа лежала спокойно, прекрасно зная, что он делает, зная, что ему необходимо быть с ней в этот подъем, прежде чем он отправится на поверхность, чтобы встретиться со злейшим из своих врагов. Ей хотелось, чтобы он занимался с ней любовью, не останавливаясь. Ей хотелось, чтобы ее тело удерживало его рядом с ней. Ей хотелось, чтобы он находился в безопасности их спальни, в их собственном мире удовольствия, красоты и любви, а не в ночи, где свернулось и поджидало нечто злорадное.

Внезапно она обнаружила себя смеющейся на полу, и ни один из них не мог сказать, как они там очутились. Но едва она снова взобралась на кровать, как он прижал ее к матрасу, склонившись над ней. Его тело было собственническим, а руки сильными, когда он снова овладел ею, занимаясь с нею любовью, пока они оба не оказались в огне. Это был рай, но в тоже время и своеобразный ад. Между ними всегда оставался факт, что он уйдет, что он должен охотиться на немертвых. Ещё долго после того, как свечи догорели и единственным светом остались едва заметные блики на стенах, они лежали свернувшись в объятиях друг друга, тесно прижимаясь друг к другу.

Франческе хотелось, чтобы они носили одну и ту же кожу, ей хотелось именно такой близости. Она желала, чтобы в ее силах было как-то предотвратить наступление грядущего. Она не собиралась просить его не ходить… он должен был пойти. Она чувствовала это сердцем, разумом и душой. Это было то, кем был Габриэль. Впервые она полностью поняла, почему он предпочел сражаться, охотиться. Габриэль был единственным, кто способен победить Люциана. Весь мир, людской и карпатский, зависят от него.

Его руки запутались в ее густых волосах, его рот снова нашел ее грудь.

— Послушай меня, любимая. Услышь меня. Если у меня ничего не получится этой ночью, все в порядке. Ты заберешь Скайлер и нашего ребенка в Карпатские горы. Михаил будет охранять тебя для меня. Тыи только ты воспитаешь нашего ребенка. Я хочу, чтобы наше дитя узнало тебя и узнало меня посредством твоих глаз. Знаю, для тебя это будет трудно, но ты сильная, и я буду жить в твоем сердце. Где бы я ни оказался, я буду терпеливо ждать тебя, зная, что ты справишься с этим делом, которое очень важно для меня. Для нас обоих.

Франческа закрыла глаза, чтобы удержать горячие слезы, грозящие вот-вот пролиться. Она чувствовала его дыхание, такое теплое, на своей коже, его руки, крепко обнимающие ее, прижимающие ее тело к его. Их ноги были переплетены, но все равно этого было недостаточно. Никогда не будет достаточно. Она не могла пойти с ним, а если он потерпит поражение, она не сможет последовать за ним, пока их ребенок не перестанет нуждаться в ней.

Габриэль приподнялся над ней, вглядываясь в ее прекрасное лицо.

— Франческа, ты сможешь сделать это ради нас обоих. Дай мне слово.

— Ты хоть представляешь, о чем просишь меня? — слова вырвались придушенным шепотом, смешавшись с ее дыханием, последние из огней затрещали и погасли. Спальня вновь погрузилась во тьму.

Габриэлю не составляло труда видеть ее обожаемое лицо, блеск слез, которые она мужественно старалась не пролить. Он наклонил голову и попробовал слезинку.

— Ты дала мне больше счастья, чем я когда-либо осмеливался иметь. Я хочу, чтобы наша дочь узнала тебя, Франческа, узнала твою храбрость, твое сострадание, саму твою суть. Ты моя лучшая часть. Я люблю тебя больше жизни на этой земле, больше своей собственной жизни или жизни брата. Я ежедневно благодарю Бога за тебя, — его рот лениво прошелся по ее лицу, вдоль ее высоких скул, уголков ее рта и спустился ниже к горлу. — Пожалуйста, не печалься. То, что я сделал, я сделал в меру своих сил и возможностей. Я не могу сожалеть о своем выборе, и при этом я ничего не изменил бы, кроме краткости времени, которое я провел с тобой. Вечность выглядит прекрасно, когда я знаю, что, в конце концов, разделю ее с тобой, милая.