– Когда мы прибудем на место?

– Примерно через час. Не терпится задать жару усамам, а, ребята?

– Скорее уж поезд в печенках сидит.

Офицер покачал головой, лихорадочно затягиваясь сигаретой.

– Да, я помню, как сам впервые попал на фронт. Вы угодили не в самую спокойную точку. Удачи вам.

Докурив сигарету, он выкинул окурок в окно, проводил глазами искрящийся, летящий в разные стороны пепел, вернулся на свое место и стал внимательно читать листочки с напечатанным текстом.

До вокзала Шизино в Молдавии они почти не разговаривали. Слова офицера напомнили им, что скоро они окажутся в кровавом огненном аду. Ускоренная, поверхностная подготовка означала, что их ждет кратковременная и незавидная участь пушечного мяса. На призывных пунктах и в тренировочных центрах ходили слухи, что только самые удачливые, кому повезет чудом уцелеть, могут рассчитывать на попадание в легион: одних обучат управлять танком или вертолетом, другим поручат специальные задания, третьих припишут к генеральному штабу. Инвалидов же отправят домой, где они будут обречены на позорное нищенское существование.

Ему было плевать на смерть. Он умирал тысячи раз в школах и на болотах Севра. Каждый раз, когда ему предстояло открыть рот и услышать хихиканье. Но ему не хотелось терять новую семью, которую только что подарила война. Уже в момент знакомства трое его друзей поняли, что он не такой, как они, что не может совладать со словами, что смертельно боится разговора – и приняли его, невзирая ни на что, в порыве братского великодушия, которое смыло все унижения и муки. Ему достаточно было слушать, выражать согласие кивком или улыбкой, смеяться над их шутками – особенно Люка с его провансальским говором, превращавшим в тонкую язвительную шутку любую банальность, – вставлять время от времени два-три слога, которые при удаче могли сложиться в слово. Рядом с ними было хорошо, он ощущал тепло, какого не испытывал с родителями, братьями, сестрами – этими чужаками, этими врагами. Собственная участь его мало беспокоила, но он волновался из-за троих своих друзей так, как не тревожился ни о ком и никогда.

Поезд все так же полз между холмами со скалистыми голыми склонами. В этом секторе происходили бои дантовского размаха, которые превратили окружающий пейзаж в груду пропитанных кровью руин, обломков, воронок.

– Похоже, мы упустили черных вдов на Восточном вокзале, – начал Фабьен.

– Черных вдов? – повторил Мишель.

Фабьен склонился вперед, остальные последовали его примеру, их лица почти соприкоснулись, и каждый ощутил ласковое тепло дыхания другого.

– Их так называют, хотя они не вдовы и не черные, – полушепотом продолжал Фабьен. – Это зрелые замужние милосердные женщины. Они приходят на вокзал в день отправки и выбирают солдат, уезжающих на фронт. Чтобы полакомиться свежей плотью! И они очень страстные, эти добрые женщины!

– Я не верю, – сказал Люк.

– Это случилось с лучшим другом моего старшего брата. Он написал ему об этом в своем последнем письме с фронта.

– И раз уж он написал об этом в письме, ты…

– Парень, попавший на фронт, глупостей рассказывать не станет, – отрезал Фабьен. – Эти женщины, как пауки, вьют паутину, чтобы завлечь молодых новобранцев. Оттого их и прозвали черными вдовами. Друг моего брата написал, что он провел незабываемый день в гостиничном номере.

– Еще бы! – воскликнул Мишель. – Жаль, что мне такого счастья не выпало.

– Я искал на вокзале такую женщину, как мне посоветовал братишка, но не попал в расставленные сети.

– Нормально, – возразил Люк. – Они же не сумасшедшие, они ловят только красивых ребят. Если бы они увидели меня…

Все четверо расхохотались.

Впервые в жизни он смеялся от всего сердца.

– А твой брат не пошел на фронт? – спросил Мишель.

Голубые глаза Фабьена затуманились.

– Он бы и не смог. Вы слышали о зомби?

Они безмолвно кивнули. Даже он в глуши Севра слышал рассказы о чудовищных каннибалах, заполонивших улицы европейских городов.

– Однажды вечером они напали на моего брата и вырвали ему глаза. Фараоны прибежали в тот момент, когда они стали вгрызаться в его живот. Поэтому я и узнал историю с черными вдовами. Я всегда читал брату письма, которые он получал.

Свисток возвестил о прибытии на вокзал. Собственно, это был не вокзал, а громадный ангар из бетона и стали, выросший между двух черных облезлых холмов. Перед входом в здание одноколейка разделялась на несколько веток. На металлическом панно большими грязными буквами было написано «Шизино», чуть ниже и мельче – «Кишинев». Миллионы черных фигур сновали в этом гигантском улье. В глубине стояли укрытые толем танки, грузовики и другие военные машины.

Поезд с невыносимым скрежетом остановился у центрального перрона.

– Что мы должны делать теперь? – спросил Люк.

– Явиться в БОФ, Бюро отправки на фронт, – ответил Мишель. – Давайте держаться вместе, так у нас будет больше шансов попасть в одну часть. Договорились?

Держаться вместе в толпе черных мундиров, несущихся в разных направлениях, оказалось делом нелегким. Удивительный для этого времени года холод вынудил их надеть шинели и перчатки. Под сводами из бетона и стали яростно завывал ветер, приносивший ледяную влажность. Глухой и одновременно мощный рев время от времени заглушал крики людей, свистки поездов, рокот моторов. Вдали по извилистой земляной дороге уходили колонны крытых грузовиков с солдатами.

– Я думал, «Шизино» город, – обронил запыхавшийся Фабьен.

– Ты же слышал, что говорил офицер в поезде, – не оборачиваясь, громко отозвался Мишель. – Усамы захватили Молдавию. И конечно, разрушили Шизино.

– Где же этот сучий БОФ? – нетерпеливо спросил Люк.

– Ам… та… там…

Он показал на боковой выход в глубине огромной эспланады, освещенной висячими лампами. Черные толпы двигались к низкой двери, над которой красовалась светящаяся вывеска с черными буквами на блестящем фоне: «Бюро отправки».

После восьми часов ожидания в коридорах административных зданий они все четверо получили назначение во второй пехотный полк. Вместе с пятью сотнями других солдат им предстояло отправиться в траншею с официальным названием Сент-Андре, но офицер, который приехал за ними, называл ее Мясорубкой. Они набились в грузовики, такие грязные, что уже нельзя было разглядеть их черный цвет и серебристые эмблемы – пику легиона, крылья архангела и стилизованного медведя, символ второго пехотного полка. Сгрудившись на деревянных скамьях, дрожа от холода и страха, они мало что могли различить из окружающего пейзажа. Не важно, тут и смотреть было не на что: они проезжали по зловещей равнине, усеянной черными воронками и обломками. Судя по всему, на эти проклятые земли обрушилось невиданное число бомб. Резкий ветер ничего не мог поделать с туманом, облепившим вершины холмов, словно парша.

Порой кто-нибудь отпускал шутку, стараясь разрядить гнетущую атмосферу. Сделал попытку и Люк, но его вознаградили такими жалкими смешками, что отбили охоту продолжать. Орудийный грохот становился все явственнее, все слышнее, невыразимые запахи начали проникать под брезентовый верх грузовиков, забивая временами даже вонь от бензина.

Когда он уже начал сонно клевать носом, убаюканный тряской грузовика, резкий толчок швырнул его на соседа слева, настоящего верзилу. Тот схватил его за ворот шинели и оторвал от скамьи. На школьном дворе и болотных тропинках ему часто доставалось от более крепких ребят, но никогда он не видел таких широких плеч и таких увесистых кулаков.

– Что надо сказать, балда? – пролаял здоровяк.

Он открыл рот, чтобы извиниться – он толкнул соседа, это заслуживало извинений – но предательские слоги вихрем закружились у него в голове, и ему никак не удавалось составить из них нужное слово.

– Виз… ни… изни…

Внезапное и почти осязаемое напряжение пробудило всех пятьдесят пассажиров грузовика. Здоровяк, вытаращив глаза, еще больше навис над ним.