О, не только позволял — с энтузиазмом в этом участвовал. Он подстрекал меня. Он погрузился в животное безумие вместе со мной, синхронно двигаясь в той темной, полной неистового секса пещере, в которой я обитала.
Я повернулась и посмотрела на огромную кровать с шелковыми простынями. Именно таким я представляла ложе, на котором спит Бэрронс. Украшенное в стиле «короля-солнца», с четырьмя столбиками, задрапированное шелком и бархатом, чувственное, очень мужское логово.
Со столбиков свисали отделанные мехом наручники. Воспоминания о них накрыли меня прежде, чем я успела себя одернуть. Мое дыхание стало прерывистым, руки сжались в кулаки.
— О да, я собираюсь убить тебя, Бэрронс, — холодно сказала я. Отчасти потому, что был короткий миг при взгляде на эти наручники, когда мне захотелось забраться обратно на кровать и притвориться, что я еще не пришла в себя.
И я подумала о том, что общение с Бэрронсом было сложным. Со дня нашей встречи мы тщательно выстраивали стену отчуждения и редко нарушали проведенные нами же границы. Я была мисс Лейн. Он был Бэрронсом. Стена между нами рассыпалась в пыль, и мне нечего было сказать по этому поводу. Мы перескочили от вежливых формальностей и почти постоянной раздражительности к Мак, Обнаженной Душой и Телом, и между этими двумя состояниями не было никаких промежутков. Он видел меня в самом худшем, самом уязвимом состоянии, а сам по-прежнему полностью контролировал себя, и я до сих пор не знаю о нем ни малейшей чертовой детали.
Мы стали близки, как только могут быть близки два человека — ну, если не принимать во внимание то, что он не человек. И теперь, вдобавок к тому, что Бэрронс мог нашпиговать Тенями Сферу Д'жай перед тем, как отдать ее в аббатство, к тому, что он мог сознательно сорвать ритуал МакКелтаров и мог хотеть, чтобы стены между реальностями Фейри и людей рухнули, я знала, что его возбуждает убийство. Что это его заводит. Я не забылаэтой маленькой, но очень яркой детали, которую узнала, пробравшись в его разум. Теперь воспоминание о том, как я увидела его входящим через зеркало Невидимых с окровавленной мертвой женщиной на руках, воспринималось в совершенно ином свете.
Он убил ее просто для удовольствия?
Моя интуиция подсказывала, что нет.
К сожалению, я была не уверена в том, что моей интуиции стоит доверять, когда речь заходит о Бэрронсе. Я твердо знала лишь одно: строить предположения о нем так же бессмысленно, как бить чечетку на зыбучем песке вдали от твердого грунта.
Кстати о твердом грунте…
Я оглянулась. Я была под землей. Я буквально костями чувствовала, что нахожусь под землей. Я ненавидела подземелья. И замкнутые пространства без окон. И все же какое-то время это пространство под землей было моим убежищем от бушующего снаружи шторма.
Что случилось с Дублином, пока я была при-йаи медленно ползла к исцелению? Что случилось с миром?
И с Ашфордом? В порядке ли папа и мама? Добрался ли кто-то до Книги? Что творится там, снаружи, после того как Темные вырвались на свободу? В порядке ли Эобил, Королева Видимых, или на Хэллоуин Невидимые добрались и до нее? Она была единственной надеждой на то, что их удастся заточить обратно. Мне нужнобыло, чтобы она жила. И где В'лейн? Почему он не пришел за мной? Он погиб? Я запаниковала. Возможно, он все же пытался спасти меня и воспоминание об этом от меня ускользает, а Гроссмейстер взял мое копье и…
Мои пальцы сомкнулись на пустоте. О Господи, где мое копье? Древнее Копье Судьбы, одно из двух оружий, известных человечеству, которые способны убить бессмертного Фейри. Я помнила, как отбросила его прочь. Помнила, как оно шипело и исходило паром у чаши со святой водой.
Куда оно делось потом?
Возможно ли, что оно до сих пор лежит там, в церкви? Может мне настолько повезти?
Нужно его вернуть.
Как только копье окажется у меня, я смогу подумать над другими вещами. К примеру, выяснить, как принцы Невидимых смогли повернуть его против меня в критический момент. Информация о Фейри — о том, что Невидимые не могут коснуться реликвий Светлых и наоборот, — подтвердилась. Принцы не смогли отобрать у меня копье, но им удалось заставить меня повернуть оружие против себя же. Они поставили меня перед выбором: заколоть себя или отбросить копье, и я оказалась полностью в их власти.
Мне не только нужно вернуть копье — мне нужно научиться им управлять.
А потом я собиралась убить каждого Невидимого, на которого мне удастся наложить свои замораживающие руки, и я буду уничтожать Фейри, вверх по цепочке и не остановлюсь, пока не уничтожу всех принцев, Гроссмейстера и, возможно, даже Короля Невидимых. И Видимых тоже, за исключением тех, которые мне понадобятся, чтобы восстановить порядок в нашем мире. Меня тошнило от этих ужасающих, нечеловечески прекрасных, смертоносных захватчиков. Изначально это была нашапланета, и, хотя В'лейн не считал это обстоятельство чем-то достойным внимания, для меня оно значило многое. Фейри были трупоедами, испоганившими свой родной мир настолько, что им пришлось найти новый, — и теперь они делают то же самое с нашим миром. Они были высокомерными бессмертными, которые создали мерзость — Двор Невидимых, темное зеркало своей расы — и потеряли над ним контроль на нашей планете. И кто платит за все их ошибки?
Я. Вот кто.
И я собиралась стать жестче, умнее, быстрее, сильнее и провести остаток жизни, убивая Фейри, если именно это потребуется для того, чтобы мой мир вернулся в обычное состояние.
Пусть у меня в данный момент не было копья, но я была жива и… стала другой. Что-то бесповоротно изменилось во мне. Я это чувствовала.
Я не могла с уверенностью определить, что именно.
Но мне это нравилось.
Перед тем как выйти, я обшарила комнату в поисках оружия. Его нигде не было.
В углу обнаружился наскоро подведенный душ. В комнате лежали только мои вещи, раньше хранившиеся в книжном магазине.
Где бы мы сейчас ни находились, Бэрронс хорошо потрудился, пытаясь восстановить мою память. Он воссоздал розовый мир Мак. Стены он оклеил увеличенными фотографиями моих родителей, Алины, нашими общими с сестрой снимками: вот мы дома, вот играем в волейбол с друзьями на пляже. Мои водительские права были приклеены к плафону ночника, рядом с фотографией мамы. Моя одежда была повсюду, разложенная по комплектам вместе с подходящими к ней сумочками и обувью. Бутылочки с лаком для ногтей всех оттенков розового, который только выпускала компания «OPI», выстроились на полках. На полу валялось множество модных журналов (вперемешку с журналами, по поводу которых я могла только надеяться, что мы не смотрели их с Бэрронсом вместе). На всех возможных поверхностях стояли свечи с ароматом персика и сливок — любимые запахи Алины. В комнате горело множество ламп и сияла гирляндами елка.
Моего рюкзака нигде не было, но Бэрронс определенно рассчитывал, что я приду в себя, потому что я нашла новый, кожаный, с множеством батареек, фонариков и с МакОреолом. Бэрронс взял за основу для МакОреола черный шлем. Все фонарики, кроме двух, тоже были черными. Думаю, он понимал, что я перерасту увлечение розовым, если выживу. Мне все еще нравился розовый цвет. Он всегда будет мне нравиться. Но во мне самой уже не осталось ничего розового. Пусть я вернулась, но теперь я была черной Мак.
Больше ничего полезного в этой комнате не было. Я быстро приняла душ — мое тело с головы до ног пахло Иерихоном Бэрронсом, — оделась, нацепила МакОреол, включила его и направилась к двери.
И обнаружила, что я заперта.
На то, чтобы выбить дверь, ушло меньше минуты. У меня появились не только мускулы, в моем черном ящике с инструментами завелось новое полезное устройство — ярость.
У Бэрронса, похоже, был план на все случаи жизни. Я хотела быть такой же.
Я была в подвале.
Там обнаружились ящики с оружием, поставленные у оглушительно громких генераторов, снабжавших электроэнергией комнату, в которой я жила, и запас бензина, которого должно хватить на год.