— Знаю. Ты перестал бы быть собой. Но ты не лишишь меня остального?

— Не знаю, о чем ты, — пробормотал он, хотя отлично знал.

— Зато я знаю — с твоей стороны было бы неэтично воспользоваться ситуацией… в смысле физических отношений. Я понимаю.

— Вот и хорошо, — прохрипел он.

— Но ты не лишишь меня остального? Будешь смеяться со мной? Захочешь узнать меня? Услышать мои секреты?

— Челси…

— Если ты скажешь «нет», ты уволен.

— Опять? Слушай, если в Голливуде откроется вакансия комика, ты могла бы…

— Не пытайся острить. Я серьезно.

— Знаю. Это меня и пугает.

— Ха! Тебя ничего в жизни не пугает, Рэнд Пибоди.

— Кроме этого. — Рэнд обнаружил, что силы наконец покинули его. И вместо отказа сказал: — Расскажи мне о своих секретах. — Он действительно хотел их узнать. Это была сделка. Секрет за секрет. — Дай мне что-нибудь, что я смогу забрать с собой, когда уйду. Ту часть тебя, которой ни у кого больше нет.

Услышала ли она самое главное? Что он уйдет?

Со стоном она подалась к нему.

— Не эту часть тебя, — тихо сказал Рэнд.

— Ладно. Ты помнишь того молодого человека, с которым мы обедали? Броди?

Он кивнул.

— Это была я. Если б не отец, я, вероятно, была бы именно такой, как он, — бездомной, умоляющей о еде и работе.

— Почему?

— Он сказал, что никогда не учился читать. А у меня… у меня дислексия. Ты знаешь, что это такое? Неспособность к обучению.

— Понимаю…

— Большими трудами меня научили читать и писать. Плохо. Довольствия мне тут не получить. Я даже не смогла бы читать вслух тете. Разбирала бы по слогам. Если б не статус семьи, я была бы такой же, как Броди.

— Ох, Челси!

— Не смей меня жалеть!

— С чего ты взяла, что я тебя жалею?

— Потому что я глупа. Вот мой самый большой секрет. Я дура. — Слезы потекли снова, и она прикрыла лицо руками.

Он бережно отвел руки в сторону.

— Читать. Писать. Разве это секрет? То, что ты не можешь делать. Главный твой секрет, причем от тебя же самой, — то, что ты можешь.

Она смотрела, словно готова была раствориться в нем, словно целую жизнь ждала этих слов. И ему хотелось продлить мгновение навеки, сохранить его, забрав с собой, когда он уйдет. Но вместо этого он резко встал.

— Думаю, пора кормить кур. Ты идешь?

По ее лицу пробежала тень сожаления. Ей тоже хотелось продлить то мгновение вечно. Но она сбросила наваждение и улыбнулась ему.

— Только если ты пообещаешь ругать их на арабском.

Челси откинула голову назад, наслаждаясь падающими на лицо солнечными лучами. Она свободна! Впервые в жизни она рассказала всю правду о себе. А присутствие Рэнда, его вера в то, что главный ее секрет не в ее недостатках, а в ее способностях, буквально окрылили ее.

И все-таки она болезненно сознавала, насколько ее жизнь могла бы походить на жизнь Броди. Или Бертона.

Бертон убирал территорию у дома, где находилась ее квартира в Калифорнии, и она всегда старалась дружески поддержать его, полагая, что радостей у него мало. Правда, последние несколько недель Челси начала его избегать. Он почему-то вечно оказывался поблизости, глазел на нее, просил о небольших одолжениях: автографе, фотографии для мамы, каком-нибудь сувенире для младшей сестры.

Сейчас она чувствовала свою вину перед ним. Ей даже показалось, что она видела его на кухне, где раздавали бесплатный суп. Конечно, то был не он. Но человек, очень похожий.

Она обернулась на Рэнда. Лицо его разгладилось, а плечи не казались такими напряженными, как обычно. Словно с них свалилась тяжесть. Ей захотелось подойти и обнять его, и никогда не выпускать.

Но это против правил.

— Знаешь, что я хочу сделать, после того как мы разделаемся с курами? — спросила она его.

— Боюсь спрашивать.

— Я хочу испечь торт.

— Думаешь, я знаю, как пекут торты?

— Нет. Но я думаю, ты сможешь прочесть, как пекутся торты. Однажды я пыталась испечь торт. Когда только начала жить отдельно от папы. Я думала — тогда в моей новой квартире будет лучше пахнуть.

— И?..

— Я положила двенадцать яиц. Потому что в рецепте было сказано 1–2 яйца. И пекла его при пятистах тридцати градусах! Я переставила цифры… У таких, как я, такое случается.

— Ага. Что объясняет карточную игру…

— Ага, — печально согласилась Челси.

— И как твой торт?

— Не догадываешься?

— Догадываюсь. Но квартира, наверное, пахла так, как тебе хотелось.

— Да уж… Я думала было разрекламировать запах. Жженый торт. Но потом не стала.

— Все, что ты стала бы рекламировать, стоило бы, вероятно, миллионы долларов.

— Знаю. Тяжкий груз ответственности.

— К вопросу о тяжком грузе, — сказал Рэнд, придерживая перед ней дверь курятника. — Утром я скормил им пятьдесят фунтов корма. Ты можешь научно объяснить, как они ухитрились выработать сто пятьдесят фунтов помета?

Она рассмеялась. Как восхитительно смеяться с ним! Даже когда он протягивал ей лопату, жизнь казалась наполненной счастьем.

Когда она вошли в дом, звонил телефон — Рэнд забыл отключить его после звонка Камерону. И очень хорошо, потому что звонила Хетта. Ее операция увенчалась полным успехом, и она заявляла, что не чувствовала себя лучше последние лет двадцать.

Она спросила о мероприятии с супом и о Бенджамине. Челси даже подержала трубку у его уха, и он возбужденно хрюкнул, услышав голос хозяйки.

— Тетя Хетта?

— Да, дорогая?

Челси собиралась спросить одно, но храбрость ее подвела, и она спросила другое:

— У вас есть хороший рецепт торта?

— Я никогда ничего не записываю, дорогая. Все у меня в голове. Я тебе продиктую, если хочешь.

Челси сделала глубокий вдох.

— Я тоже ничего не записываю. Потому что всегда ошибаюсь. Поэтому я не смогла вам почитать, когда вы просили. Я очень плохо читаю.

Последовало продолжительное молчание.

— Челси, тебе следует знать, что я попросила тебя почитать не потому, что плохо вижу…

— А почему?

— Я так и не сумела научиться читать. Буквы у меня в голове путаются. У меня эта книга единственная, одна соседка иногда заходит мне почитать. Я ей тоже сказала, что плохо вижу. Знаешь, я стыдилась этого всю жизнь.

— И я… — прошептала Челси.

— Ну, ну, ну, — сказала Хетта и резко сменила тон: — Позови-ка к телефону того возмутительно привлекательного мужчину. Я дам рецепт ему. Хорошо вы там себя ведете?

Челси хихикнула.

— Как будто он может иначе.

Тетя хмыкнула.

— Значит, дело плохо.

— Согласна.

— Ладно, зови его к телефону, я дам рецепт. Мы сготовим такое зелье, которое, будем надеяться, резко снизит его способность сопротивляться искушению.

— Тетя Хетта, мы с вами станем лучшими подругами.

Хетта еще раз фыркнула, но Челси знала — тетя польщена. Она передала трубку Рэнду.

Часом позже кухня вся была покрыта тестом для шоколадного торта. Кто знал, что электрические миксеры способны сотворить подобное, если их вынуть из теста, предварительно не выключив?

Бенджамин подключился к очистке на нижних уровнях, Челси и Рэнд вылизывали ложки, а торт пекся в духовке.

— Ты великолепен на кухне, — сказала ему Челси.

Подразумевалось, что он может быть великолепен и в других помещениях, но эти детали они оба обошли молчанием.

— Так, — сказал Рэнд. — Я был великолепен в том, что ты хотела делать. Теперь моя очередь?

Благоразумнее было бы спросить, что у него на уме, но она решила пустить благоразумие по ветру.

— Конечно. — Если б он захотел ее поцеловать!

Он ухмыльнулся.

— Я хочу посмотреть завтра восход солнца.

— Ой!

— С вершины горы.

— Наверное, мне надо взять с собой торт, чтобы поддержать силы.

— Я тебя сфотографирую, — пообещал он. — И разошлю в журналы. Фото развеет миф о расстройствах твоего желудка.

— Мой герой!

— Клянусь, ты не станешь меня так называть, когда придется в темноте карабкаться на гору.