Один ирландский аристократ, лорд Таафи, известный своей эксцентричностью, как-то открыто заметил своим гостям: «Если вы хотите что-то дать, то дайте лучше мне, ведь это я оплатил этот ужин!» В начале века довольно обычным явлением было построение слуг в холле во время проводов гостей. При этом они открыто протягивали руки за получением вознаграждения, которым каждый уходивший гость чувствовал себя обязанным их оделить.

В доме, хозяином которого являлся господин выше среднего достатка, но без претензий, давалось два шиллинга шесть пенсов каждому верхнему слуге, и шиллинг три пенса нижнему. Если гость был высокого ранга: известный, богатый человек или заморский принц, то от него ожидались чаевые уже совсем другого уровня. Прогон «сквозь строй» мог стоить ему десяти фунтов – годовое жалованье горничной в богатом доме. Время от времени гости протестовали против таких поборов со стороны слуг. Об этом говорит популярная история об одном госте-капитане, которому его вещи – головной убор, шпагу, трость и часы – принесли разные лакеи, каждый из которых рассчитывал получить чаевые. Когда последний принес перчатки, капитан отказался их принимать, сказав, что они слишком изношены, чтобы заинтересовать даже перекупщика, и оставил лакеев без подачки.

Другие гости, покидая дом и видя протянутые руки слуг, пожимали их вместо того, чтобы лезть за кошельком, а некоторые награждали каждого слугу яблоком. Некий офицер срезал серебряные пуговицы со своего мундира и вложил их в протянутые ладони. В доме одного герцога разгорелся настоящий скандал, когда покидавший ужин гость стал утверждать, что при пожатии руки стюарда (управляющего) вложил в ладонь двадцать гиней, а слуга уверял, что ничего не получил.

«Разве это не отвратительный и жалкий фарс, когда самые великие люди в королевстве вынуждены давать такое представление?» – восклицал современник. Джентльмены, известные тем, что старались избегнуть вознаграждения чужих слуг, либо не приглашались более, либо становились предметом всевозможных насмешек. Вот что говорил по этому поводу один из таких гостей: «Если я осмеливался попросить вина, то после бесконечного ожидания я получал слив из всех бокалов в грязной рюмке. Если я протягивал тарелку, то лакей видел всех гостей, кроме меня, и я был вынужден есть баранину с рыбьим соусом, и анчоусы с яблочным паем. Когда же я уходил, то в кармане пальто я обнаружил бумажку с чем-то невыразимо отвратительным внутри. А когда выкрикнули мою карету, то оказалось, что сбруя на лошади была порезана».

Чаевые ожидались не только от гостей, приходивших на ужин или живших в доме некоторое время, а даже от посторонних людей, по каким-то причинам зашедших к хозяину. Если такой визитер не позаботился о том, чтобы вложить в ладонь дворецкого или лакея наградные, то скорее всего ему говорили, что хозяина нет дома. Таким образом, часто слуги определяли, с кем видеться их джентльмену, а с кем нет. Один слуга написал как-то в известный в то время журнал «Мир»: «Хороший лакей тот, кто хорошо знает свое дело, старается сделать все возможное, чтобы не допустить к столу своего хозяина людей ниже его по своему статусу». При этом, естественно, собственные интересы ставились на первое место, поскольку от таких гостей бесполезно было ожидать чаевых.

Зависть между слугами была постоянной. Каждый из них следил за тем, сколько чаевых получил другой. Историю одного лакея, описавшего свою службу, мы можем узнать благодаря Джону Макдональду. Он пришел в Эдинбург мальчиком, после того как остался сиротой. Сначала он ходил поводырем у слепого скрипача, затем в возрасте девяти лет стал прислуживать в семье Гамильтон. В доме было восемь горничных леди, четыре палатных служанки, две прачки и много других слуг, то есть гораздо больше женской прислуги, чем обычно в аристократических семьях. Старые слуги научили мальчика читать, и он стал везде носить блокнот. В своих воспоминаниях он писал, что получаемые от гостей деньги слуги должны были делить в неравных и часто несправедливых пропорциях с верхними слугами. Когда он еще мальчиком служил форейтером на конюшне, то кучер часто его порол за то, что он прятал свои деньги. Несмотря на это, он все-таки отдавал только их часть.

При устройстве на работу предпочтение отдавалось домам, хозяева которых устраивают у себя приемы, ужины и балы не реже, чем дважды в неделю. Если же они принимали гостей лишь несколько раз за год, то найти слуг им было не очень просто.

Однажды сэр Тимоти Уалдо, проведя приятный вечер за ужином в особняке его светлости, герцога Ньюкасла, положил крону в руку повара. Возмущенный повар вернул деньги со словами: «- Сэр, я не беру серебро!» Сэр Тимоти ответил: – Вот как! Ну а я не даю золото на чай!» Хануэй, опубликовавший «Восемь писем Его Светлости на предмет чаевых, даваемых в Англии», писал, что когда гости развлекают хозяина приятной беседой, они ничего не требуют взамен. «А вот слуги Вашей Светлости заставляют их платить в десять раз больше, чем ваши гости порой могут им дать! Столько чаевых, как в Англии, не дают слугам нигде в Европе. Даже в России и Португалии, что отстали от нас на несколько веков, не встретишь такого!»

В своих письмах он приводит анекдот в качестве подтверждения своих слов. Как-то герцог Ормондский гостил некоторое время у своего французского знакомого. Уезжая, он оставил слугам определенную сумму денег по английской традиции. Когда хозяин узнал об этом, он бросился догонять его и гневно спросил, есть ли у того претензии?

«- Нет! – ответил аристократ. – Я никогда так прекрасно не проводил время!

– Так почему же вы тогда оставили деньги слугам, как будто вы останавливались у меня как в отеле?!»

Француз был так этим оскорблен, что предложил выбор: или дуэль с хозяином, или гость берет свои деньги назад! Герцог предпочел забрать деньги, в которых он в тот момент очень нуждался.

Сам Ханвэй хоть и выступал против чаевых, все же время от времени давал их симпатичным горничным. Они принимали их с улыбкой и приседанием, что было гораздо приятнее, чем надменное выражение лиц у лакеев. Против системы чаевых вскоре запротестовали аристократы и дворяне. Их поддержал король Георг III, запретив своим слугам принимать деньги. Когда он посетил театр, то был встречен возмущенными возгласами, продолжавшимися все представление. Просидев с невероятным спокойствием до конца, он еще больше укрепился в своем мнении и предложил своим подданным, вместо того чтобы платить чужим слугам, повысить жалованье своим собственным. Это и было сделано впоследствии.

Однако многие из высокооплачивыемых слуг все равно остались недовольны, поскольку теперь размер их жалованья равнялся полученным за год чаевым. Не найдя работу в Англии, они эмигрировали в другие страны, где вышколенные английские слуги были в большой цене. В правление королевы Виктории в книгах по этикету советовалось когда, кому и сколько нужно давать чаевых, что позволяло всем сторонам прийти к компромиссу: слуги знали, сколько они получат (в разумных пределах), а гости знали, сколько денег нужно было приготовить заранее.

Неписаным правилом являлось то, что хозяин должен заботиться о своих слугах, если они заболевали, и в случае необходимости вызывать к ним доктора. «Вы можете смеяться надо мной, мадам, но это довольно неприятно, когда ты берешь на работу старую кухарку, желтую, как лимон, и узнаешь, что ее соблазнил собака кучер. К довершению всего, у нее случается выкидыш и она заболевает водянкой! Все мои слуги теперь уверены, что в тот момент, когда они станут бесполезными, с точки зрения работы, я буду держать их и устраивать в своем доме богадельню!»

Автор этого письма был аристократом и имел огромный дом, где могли разместиться больные и старые. В том случае, когда хозяева не могли держать больных из-за недостатка финансов или свободной площади и приходилось нанимать нового слугу из-за потерявшего трудоспособность прежнего, заболевшего отсылали домой или в работный дом (последнее было равносильно каторге). Подчас заболевшие служанки отсылались в госпиталь и там становились приманкой для сводников и хозяек борделей. Легко им было, пользуясь беспомощностью и наивностью девушек, делать вид, что им небезразлична судьба несчастных. А в конце предъявить бедняжкам счет за оказанную «помощь», который они не в состоянии были оплатить, и обманутые девушки вынуждены были отрабатывать, продавая свое тело. В XIX веке госпитали кишели негодяями, рассчитывавшими сделать из неопытных девушек успешный товар для своих нужд.