– Маркиз, умолкни! У Негра в отформатированной зоне, откуда ни возьмись, новый код. Целых два ментобайта!

– И чего ты смотришь бараньим взглядом, закрывай порты, соединенные с Сетью.

– Да нет таких портов у моей системы!

– Не было, так появились, отсоединяй Негра!

– А что толку? Он сам генерирует эти коды, понял!

Что-то звякнуло и повалилось с грохотом на пол, похоже, что стойка с приборами, которую я изначально принял за унитаз. Из этого звона родились вдруг веселые картинки, которые закружились вокруг меня, как цыгане в ресторане. В своей каталепсии я чуть было не принял их за призраков, а потом догадался, что они носят абсолютно рациональный характер. Это были анатомические схемы человека.

По одной из схем катились нервные импульсы, вроде как крохотные автомобильчики на ночных автострадах. На другой, напоминая спагетти с сыром, тянулись скаляры и векторы мускульных усилий. На третьей схеме растекались, как пролитый компот по столу, градиенты гормонов и нейромедиаторов... И у каждой схемы стоит красно-черный чертик и водит по ней пальцем, как по экрану. А вдруг на схемах это я?

Тело, как никогда отчужденное от моего отупевшего сознания, попыталось привстать в кресле. Я это понял, потому что почувствовал натяжение проводков, соединяющих мою шею и сервер, смонтированный на кресле.

Передо мной замаячила волчья физиономия Вурдалака, он махал чем-то похожим на кружку. Я едва догадался, что это бесшумный пистолет с самонаводящимся стволом.

Негр, резко выдернув пистолет из руки Вурдалака, в тот же момент саданул его ногой в подбородок. Затем выстрелил. Вурдалак, улетев с озадаченным видом, врезался в ножку стола стриженой головой, из его носа поползла улиткой кровавая сопля.

Получив от Негра крепкий пинок, Дворкин покатился куда-то на своих колесиках, по дороге он еще орал: «Ну, сейчас получишь, мудак!». Потом он резко развернулся, и хотя глаза у него были выпученные крабьи, словно бы залитые лаком, в руках появилось помповое ружье.

Негр выстрелил. Отчетливо брызнула кровь, Дворкин упал на спину вместе с инвалидной коляской, откуда-то сразу натекла лужица крови.

В проеме двери маячило лицо африканской красотки, ее губы и лицо были, как реклама шоколадного йогурта с ягодами. Когда Негр навел на дверь ствол пистолета, лицо негритянки мгновенно исчезло и пуля продырявила металл. Из-за двери послышался взвизг, а потом звук падающего тела. На счетчике уничтоженных врагов мелькнула цифра «4».

Негр встал. Не знаю, как у него, но у меня было ощущение, что я отжимаю штангу с чемпионским весом. Воздух со звуком вошел в опустевшую грудь, до предела натянулись проводки, которые связывали кресло и нейроконнектор, впившийся сзади в шею. А потом все это хозяйство выскочило без боли, но с малоприятным треском.

Негр бросился к двери, перепрыгнул через повергнутое тело Мани. А я... у меня после штанги была такая легкость – я даже ног своих ног не чувствовал. Пространство, как жижа, текло сквозь меня, показывая, насколько условны представления человечества о протяженности.

Когда надо было лезть из трюма на палубу, то всякие миражи кончились, и я элементарно взмок от пота. Руки и ноги казались стальной несгибаемой арматурой. Наконец последние ступеньки трапа покорены, я вздохнул полной грудью воздух свободы, спрыгнул с комингса люка, поскользнулся и понял, что нахожусь в состоянии свободного падения.

Я упал в канал, если точнее, в мертвую стоячую воду Петронезии. Из-за перенасыщенности поверхностно-активными и высокомолекулярными соединениями она по цвету и вязкости напоминала жидкость для мытья унитазов. В данном случае в роли коллективного унитаза выступала вся Петронезия. В симфонии запахов преобладала партия дерьма, которую органично дополняли басы пищевых отходов и альты дохлых сперматозоидов. Однако в желто-зеленой пене плавали не только продукты заднего прохода, но и вполне интеллигентный мусор, вплоть до журналов и книг. Я даже прочитал несколько названий на обложках: «Голубое сало», «День опричника», «Краткая история канализации».

Я так увлекся чтением, что пропустил ответственный момент – пучок серых нитей вдруг ожил, закрутился, как спирохета, и метнулся ко мне.

Это ж корневая система нанопластика – перифитон – щупальца, хоботки, сжирающие любое говно, не отказывающиеся и от живой протоплазмы!

Я заработал руками и ногами, как чемпион мира по баттерфляю, но было поздно, чемпионского рывка не получилось. Перифитон уже налип мне на ноги.

Фонтаны адреналина забили в моих жилах. Я задрыгался, как раненая рыба. Перифитон усмехнулся в свои нанопластиковые усы и принялся вязать мои руки.

В такие моменты принято бояться. И я бы испугался перифитона, если бы не появилось чудовище, которое явно выигрывало в конкурсе страшилищ. Чудовище было размером с кашалота. А по виду – скелет от кашалота, потому что не было у него брюха, только спинной хребет и череп с огромной щелевидной пастью, сплющенный сверху и снизу.

Еще мгновение, и пасть наплыла на меня. Сразу сдавило и дышать нечем. Хоть бы милосердные боги послали мне немедленную кончину от скоротечного маразма! Маразм не маразм, но какое-то отупение напало на меня. Сквозь мешанину ужаса и боли были отчетливо слышны гулкие удары замедлившегося сердца, которые гнали в мой мозг все растворяющую пустоту.

Наверное, поэтому я и не свихнулся, когда меня закрутило, как белье в барабане стиральной машины. Несколько мгновений спустя я, пройдя адские круги сепаратора, лежал в отстойнике для крупногабаритного мусора на уборочном суденышке.

– Во, утопленник. Не очень свежий.

– Какой же утопленник? Утопленники не моргают.

Экипаж машины боевой составляли двое потертых мужиков в оранжевых комбинезонах с голографической эмблемой фирмы «Секта Чистоты». Они вылупили на меня красноватые шарики глаз, словно я был помесью ихтиандра и ихтиозавра. Бойцы мусорного фронта не пытались мне помочь, пока я выбирался из скользкого отстойника, но и не бросили за борт, когда я все же вылез.

– Ты кто, мать твою, русалка, что ли? Тогда где сиськи? – поинтересовался один из мусорщиков.

– Я не русалка, я... я – ученый, изучаю пищевые отходы.

– Может, ты еще и кандидат наук? – Мусорщик навел на меня свой указательный палец, удивительно напоминающий разваренную сардельку.

– Кандидат, – не соврал я.

– А какова тема диссертации? – поинтересовался другой мусорщик, хитро прищурившись.

– Установление корреляций между продажами кондитерских изделий и загрузкой канализационных сетей.

Я ведь опять не соврал, но массивные тела мусорщиков содрогнулись от могучего смеха.

Тем временем мусороуборочное судно, оторвавшись от Петронезии, двигалось по питерской лагуне мимо кувшинкоподобных плавучих заводов, которые перерабатывали всякий кал, свезенный со всей Европы и половины Азии.

В открытых коллекторах мусороуборочного судна весело бултыхалась разнообразная грязь, издающая ароматические концерты на любой вкус.

Я лежал на палубе и, источая зеленоватую жижу, подсчитывал, во что обошелся мне визит в Петронезию. Автомобиль был да сплыл, не оставив сухого остатка. На загривке кровавая рана, след от нейроконнектора, впившегося в мои мозги. Но могло быть и хуже. Еще немного, и мозги расползлись бы как улитки.

И что там этот Дворкин с Вурдалаком плели, что я запрограммированный и нафаршированный, как зомби? Вот брехуны. Да я сам, по собственной воле, пошел в институт пищевой промышленности, где среди студентов мужеского пола, за исключением меня – одни «инвалиды детства». А мог бы и в школу милиции пойти. У мамы в этой сфере были приличные связи и стрелял я неплохо. Какой же зомби, имея лишь «кулинарное образование», взялся бы разрабатывать интеллектуальную программу перевода с русского языка на все остальные? Да, я успел добиться перевода лишь на латынь, но лишь потому, что меня вытолкали со службы. Занимался-то я этим, естественно, в рабочее время, на институтском суперкомпьютере.