Часть показаний А., бывшего директора начальной школы:

«Янагида-кун — человек ответственный, занятия вел с увлечением, ученики к нему привязаны. Я знаю, что в сентябре Янагида-кун собрал тридцать восемь тысяч иен на экскурсию, но о том, что он потерял их, не слышал. Экскурсия прошла благополучно, так что я думал, все обошлось без происшествий. Впервые я узнал об этой потере, лишь когда произошло убийство. Если бы он тогда открылся коллегам, мы бы все как-нибудь уладили, но Янагида решил сам отвечать за случившееся, связался с ростовщицей и, к сожалению, совершил непоправимое.- Все это произошло так внезапно, что даже не верится, но теперь в связи с его арестом школа тоже должна со своей стороны принять срочные меры. Если он сознается, мы тоже должны понести за случившееся свою долю ответственности».

Часть показаний В., который сдавал Янагиде второй этаж своего дома:

«Я начал сдавать второй этаж Янагиде-сану три года назад. По воскресеньям к нему приходили поиграть ученики, человек по десять. Младшая сестра учителя, Кирико, тоже развлекала их. Отношения между братом и сестрой очень хорошие, соседи тоже так считают. Ватанабэ-сан стала приходить с требованиями вернуть долг начиная с февраля этого года, чаще всего по вечерам. Стоило мне сказать: «Ватанабэ-сан пришла», как Янагида-сан в волнении сбегал на первый этаж и выводил Ватанабэ-сан на улицу, где вел с нею долгие беседы. Ватанабэ-сан не церемонилась и громко кричала, требуя быстрее вернуть деньги, предупреждала, что в противном случае нарастут большие проценты. Янагида-сан беспрестанно извинялся, и всякий раз Ватанабэ-сан, успокоенная, возвращалась домой,

а Янагида-сан обреченно обхватывал руками голову. Мне было жаль его, и я делал вид, что ничего не вижу. Помнится, Ватанабэ-сан приходила четыре или пять раз.-»

Вот что сказала младшая сестра арестованного, Кирико Янагида:

«Мой отец умер одиннадцать лет назад, а мать — восемь лет назад. Пока я не закончила школу, обо мне заботился мой брат. Брат, работая, закончил школу, затем университет и стал учителем начальных классов. Когда я окончила среднюю школу, то поступила на курсы машинисток, после чего стала работать в фирме. Брат зарабатывал в месяц одиннадцать тысяч иен, я — восемь тысяч. Только на эти деньги мы и жили. Брат — человек серьезный, развлекаться не ходил, подружек у него не было. Я совсем не знала, что брат потерял тридцать восемь тысяч иен, предназначенных на экскурсию. Не знала я и того, что он занял у Ватанабэ-сан сорок тысяч иен, чтобы внести недостачу. Он знал, у меня есть небольшие сбережения, но, я думаю, ему неловко было одалживать у меня деньги, которые я заработала своим трудом. Такой уж он человек. Если бы он не был таким щепетильным и открылся мне, думаю, что всего этого не случилось бы. Теперь я корю его за это.

Я обратила внимание, что Ватанабэ-сан частенько приходит к нам. Но то ли потому, что она большей частью приходила в мое отсутствие, то ли потому, что брат всякий раз выходил с нею на улицу, я не знала, о чем они говорили. Тем не менее ее визиты меня удивляли. Я спрашивала брата об этом, но он отвечал, что Ватанабэ-сан приходит посоветоваться в связи с тем, что мальчик из ее родни на будущий год сдает экзамены в средней школе. Мне казалось странным, что Ватанабэ-сан не поднимается к нам на второй этаж, я понимала, что это неспроста, но глубоко над этим не задумывалась. Теперь-то я вижу, что зря не расспросила брата как следует. Но он казался спокойным и даже веселым, так что я ничего не заподозрила.

Помню, что вечером девятнадцатого марта брат вернулся домой около полуночи. Он был очень бледен, выглядел усталым и растерянным. Я испугалась и спросила его, в чем дело, но он сказал, что ничего особенного, просто он перебрал сакэ с приятелями, и сразу же лег. Я тогда удивилась, что от него не пахнет сакэ, но не придала этому значения. На следующее утро я приготовила завтрак и стала будить брата, но настроение у него, по-видимому, было скверное, он попросил дать ему еще поспать. С тем я и ушла на работу.

Вечером, когда я вернулась из фирмы, брат уже был дома. Я стала просматривать вечернюю газету и сказала, что сообщают об убийстве Ватанабэ-сан, но брат ответил, что уже прочитал об этом. Вид у него был совершенно безразличный, он отвернулся к столу и принялся проверять контрольные своих ученикоа Теперь-то я понимаю, что он просто не хотел встречаться со мной взглядом. Когда через два дня брата забрали в полицию, я была потрясена.

Я не верю, что брат убил Ватанабэ-сан. Не такой он человек, чтобы пойти на это. А вот долговую расписку он, наверно, взял. Уж очень не по себе ему было в тот вечер… И все-таки я убеждена, что брат не мог совершить убийство.-»

Когда Кэйити Абэ читал эти слова, между газетными строками всплыло лицо Кирико Янагиды. Плечи напряжены, губы плотно сжаты, взгляд устремлен в одну точку. Упрямое выражение лица, а линия подбородка — по-детски нежная. И еще: вот она идет в толпе, не глядя по сторонам, стремительно, будто прорываясь через что-то…

Солнце уже клонилось к закату, и в комнате становилось темно. Абэ, сделав пометки, снова принялся листать подшивку.

ЯНАГИДА ЧАСТИЧНО СОЗНАЛСЯ В УБИЙСТВЕ СТАРУХИ

«..Арестованный в городе К., бывший учитель начальной школы Масао Янагида, двадцати восьми лет, который упорно отрицал свою вину, вечером двадцать седьмого числа наконец частично сознался. Вот заявление обвиняемого относительно предъявленного обвинения:

«Обвинительный акт не соответствует действительности по следующим пунктам:

1) Верно, что я в октябре прошлого года занял у Кику Ватанабэ сумму в сорок тысяч иен (реально за вычетом процентов получил на руки тридцать восемь тысяч) с обязательством выплачивать в виде процентов десятую часть суммы ежемесячно и с окончательным сроком возврата в декабре прошлого года. Впоследствии я смог лишь дважды выплатить проценты, а долг погасить не смог, поэтому с февраля этого года Кику Ватанабэ постоянно требовала вернуть деньги.

2) Вечером девятнадцатого марта я пришел к Кику Ватанабэ, так как накануне пообещал ей, что завтра вечером приду и заплачу проценты за два месяца. Но мне не удалось раздобыть деньги, и я пошел к Кику попросить прощения и договориться о дальнейшем. У меня не было цели убить Кику и завладеть своей распиской.

3) Когда я пришел к Кику Ватанабэ, дверь была открыта и лишь раздвижная перегородка задвинута, в доме горел свет. Я решил, что Кику еще не легла и поджидает меня. «Вот незадача!» — подумал я и два или три раза сказал «Добрый вечер!», но ответа не было. Наверно, задремала по старости, подумал я и раздвинул перегородку. Дверь в гостиную, располагавшуюся слева, была открыта. Присмотревшись, я увидел, что Кику Ватанабэ спит, распростершись на полу рядом со шкафом. «Все-таки задремала», — подумал я. Но как я ни звал ее, она не поднималась. Чайник на жаровне стоял боком, из него вылился кипяток, а на циновку просыпалась зола. Странно, подумал я и присмотрелся получше. На циновке было что-то красное, и я понял, что это кровь. Затем я заметил, что лицо Кику тоже в крови, и ужаснулся. Я решил, что надо немедленно сообщить в полицию. Но затем я подумал, что полиция начнет расследование, обнаружит мою расписку и выяснится, что я брал деньги у ростовщика. Я решил взять свою расписку, скинул обувь и вошел в гостиную. Тут я воочию увидел, как страшно выглядит убитая Кику. Кто-то пришел раньше меня и убил ее, подумал я и тут же ужаснулся тому положению, в которое попал сам. Надо бежать, решил я, но если оставить расписку, это сработает против меня.

Я предположил, что расписка находится в маленьком бюро, где Кику хранила ценные вещи. Я разыскал в бюро расписки, причем замок левой дверцы был уже сломан кем-то до меня, взял свое обязательство и снова вышел через парадную дверь. В тот же вечер я сжег расписку на улице перед своим пансионом.

Все происходило так, как я сказал: я не избивал Кику Ватанабэ дубовой палкой, не выдвигал ящики шкафа с целью грабежа и не рылся в одежде. Зола и кровь на штанах появились, когда я прошел от порога к шкафу».