— Ну, допустим, поверил, — сообщил после некоторого раздумья предводитель. — Поверил, но еще проверим. С нами отправишься, дерьмодей. Правильным покажешься, поверстаю тебя на службу, неправильным — скормлю псам и глазом не моргну.

— А как же мне домой попасть, начальник?

Предводитель не желал думать на эту тему.

— Я не начальник какой-то, а сотник Стоян Председателев. Это во-первых. Во-вторых, нет у тебя дома, так что ты не рыпайся. Был ты како сопля, повисшая на носу, совсем бесхозный, а я тебя подобрал. Коли будет от тебя толк, послужишь c честью в войске, окажешься бестолковым — попадешь в крестьяне, тогда землицу тебе ковырять до скончания дней своих. Ты, кстати, ремеслом каким-нибудь не владеешь, бочки там делать или сапоги тачать — тогда можно на городском посаде осесть.

— Нет этим я не владею, я больше по части канализации.

— Слова такого не знаю, так что посадского человека из тебя не выйдет, такоже и купца — чтобы лавку открыть или ладью нагрузить товаром, надо ларец с серебром иметь. Такой ларец у немногих есть, потому как дальняя прибыльная торговля опасна — морские разбойники и льды мешают оной на севере, степняки караваны грабят на юге, через Урал-хребет редко кому удается перейти, там плесень смертельная и человека и лошадь покрывает. В рыбари или речники тебя не возьмут — больной хилый на вид.

— Стойте, разве нет у вас людей, которые жили бы на гонорары, так сказать на случайные заработки?

— Есть еще такие — скоморохи, целители, волхователи, попрошайки, шлюхи, — но все делается, дабы поверстать их на службу, приставить к ремеслам или посадить на землю. Нам шалить некогда, потому как война идет отовсюду.

Так я стал молодым казаком в конной стороже. И начальники у меня были, во-первых президент Фискалий II Чистые Руки, а, во-вторых, сотник Председателев. Выделили мне приземистую лошадь, бывшую вьючную, которая страдала поносом и чрезмерным газоотделением; помимо меня она еще тащила пару мешков картохи. А в мои обязанности вменили собирать хворост для жарки и варки, ухаживать за ездовыми животными, мыть котлы, стирать и все такое, что полагается новобранцу. А обижать не обижали — ведь я из Орды уже синеватый пришел, жалкий (помог все-таки марсианский загар).

Две недели я слонялся с конной сотней по лесу, вернее вдоль засек, от острожка к острожку <прим. острог — укрепленный пункт, с оградой из заостренных кверху бревен, высотой 4–6 м>, от одного дозорного гнезда до другого. И при том смещались мы не к северо-востоку, куда мне надо было, а скорее к западу, куда не треба. Успел я за это время освоиться с весьма небольшим, но странным словарным запасом варваров, бесконечными «бля» и «один хрен», визгливыми интонациями и грубым акцентом, с их примитивными замашками, сморканием влет, ковырянием в зубах (с помощью кинжала), звучным пусканием ветров, и активным употреблением рук при разговоре. Привык к убогому быту, к грязи и даже к укусам блох. Что ж, в почесывании есть свой смак — рекомендую эстетам, пресыщенным всеми иными удовольствиями. Пару раз у меня начиналась какая-то лихоманка, но потайной инъекционный пистолет пособлял мне оздоравливаться и заодно приобретать специфический иммунитет. При мне живоедка укусила человека — так, что он ничего и не почувствовал, а спустя какой-то час стал сизым раздувшимся трупом, внутри которого все ходило ходуном. Видел я, чем кончаются истории с серыми мухами — они заползают в задний проход, превращаются в личинок (регрессивная трансформация) и вылезают через рот. Хорошо хоть, не через ухо. Пожалуй, червяги в сравнении с этой хреновиной довольно милы. А еще тут все, даже самые бесстрашные рубаки, бледнеют при мысли о клейковине. Я так понял, что это известный мне полипептидный слизень, впрочем, гнездовья у него, как правило, севернее — в лесотундре.

Между прочим, один из конных казаков даже показал мне, как надо поднимать и опускать саблю, а стрелец научил махать бердышем. Так что я быстро одичал. Но с другой стороны, мне взамен индейского наряда дали обмундирование, которое осталось от одного бойца, откинувшего сапоги из-за чего-то похожего на малярию. Выжарил я над костром вшей, гнид, пиявиц и напялил на себя. Ничего, вид бравый — только в животе слишком большой простор получился, а коротковатые штанцы не достают до голенищ сапог. Говнодавы были огромные, разношенные, но накрутив уйму портянок, кое-как подогнал оба калибра.

Саша, как ни пытались бойцы его отогнать или подстрелить, следовал за мной. По крайней мере, он первый узнавал, что меня собираются отправить на стирку или по ягоды.

Однажды так же буднично, как и про стирку, он сообщил, что наш отряд вот-вот напорется на большое конное воинство тюрков. Я, конечно, не поверил, что вот-вот должна начаться рать. Но все получилось столь же неожиданно, как и в тот раз, когда я наткнулся на отряд Председателева.

Враги ехали по дну мшистой лощины, склоны которой к тому же заросли густыми зарослями кизила. Люди сотника Председателева заметили ордынцев, когда до тех оставалось шагов сорок. У наших была некоторая фора, они находились на возвышенности, и кизил выступал в роли заграждения. Председателев не сдрейфил (удирать было бы худшим вариантом), его конники выстроились уголком, с обеих сторон от лощины, и стали поливать ордынцев свинцом. Когда тюркские кони пытались вынести своих всадников вверх по склону, их встречали мечи-секиры, рога и копыта теменских единорогов, а также и сильные челюсти боевых псов, которые могли и руку пополам перекусить.

Тюрки десятками скатывались назад, кто с рваным горлом, кто с пробитой грудью, кто с расквашенным животом, кто отдельно от своей головы. Однако наши цепи, протянувшиеся вдоль лощины, оказались короче вражеской колонны, и на флангах ордынцы довольно спокойно преодолевали склон. Вскоре завязалась рубка в окрестностях оврага. Поначалу сотня Председателева успешно противостояла тюркам, но полку врагов все прибывало.

И тут я почувствовал, что скоро дело дойдет и до меня. Собственно, коммюнике с поля боя доставлял мне Саша, потому что я пребывал в обозе, где сгрудились вьючные лошади и бараны. Сам я видел поначалу лишь спины дерущихся конников Председателева. Потом битва с рубкой, колкой и сечей, с жуткими воплями, кровавыми фонтанами, разрубленными телами предстала передо мной воочию, но как будто голофильм на экзотическую тему. Я был психологически еще далек от всего этого. Однако в какое-то непрекрасное мгновение заметил, что прямо ко мне, невзирая на мою психологическую отдаленность, скачут трое прорвавшихся ордынцев, а там уже стало их пять и даже семь. Рядом же со мной находился только один казачок не слишком богатырского вида. На плечо сел Саша, который неустанно проводил воздушную разведку.

— Атас, хозяин, надо улепетывать, если вы только не собрались повторить подвиги Евпатия Коловрата. Я заметил лесную тропу, по которой можно беспроблемно отвалить.

Но, прежде, чем я смог чего-нибудь сообразить, на нас с казачком налетело с десяток ордынцев, среди коих были сипахи из самой Туркии в красных тюрбанах. Мы успели выстрелить из пищалей, положили двоих, но тут казачка срубили, а мне в грудь направилось сразу три копья с длинными и широкими наконечниками.

Перед этим пару минут я уже слезно обращался к умному трансквазеру, но тот отделывался равнодушными ссылками на низкий энергозапас и бессмысленными советами — типа «сесть с оппонентами за стол переговоров».

Между прочим, я не дрейфил даже при виде вражеского крейсера, ощерившегося гамзерами, которые превращают в радостный свет все живое и неживое на расстоянии миллиона кэмэ вокруг. Но от этих оскаленных ртов, выпученных глаз и засохших трофейных голов, подвешенных к нукерским поясам на манер орденов, меня явно пробрал мандраж.

Впрочем, когда меня должны были уже нанизать на вилки, трансквазер наконец очнулся и меня унесло в хрональный канал — вражеские фигуры застыли по бокам экрана. Неподдельный ужас усилил все мои способности, так что я никуда не врезался. Итого, скачок на плюс одну миллисекунду в Преднастоящее — фора хорошая.