А для Лиззи время тянулось бесконечно. Острая и невыносимая боль утраты постепенно сменилась тупой, гнетущей тоской, которая грызла изнутри, и пустота, образовавшаяся в ее жизни, грозила поглотить ее без остатка.
— Думаю, мне надо найти какую-нибудь несложную работу, — заявила она близнецам.
— Чем бы ты хотела заняться, Лиззи? — спросил Саймон.
— Да чем угодно. Могу убирать квартиры, например.
— Пожалуй, сейчас эта работа тебе не подойдет. Ты будешь очень уставать, — откровенно ответил Саймон.
— Ты могла бы управлять чем-нибудь, Лиззи, — предложила Мод.
— О, нет, не думаю. Такая ответственность заранее пугает меня.
— Хочешь работать в ресторане Марко? То есть, в ресторане его отца. Они ищут кого-нибудь на неполный рабочий день. Я слышала, как Эннио говорил, что им нужен человек, который следил бы за отправкой скатертей и прочего в стирку, принимал сыры и собирал чаевые с оплаты, полученной за прошлый день по кредитным карточкам. С такой работой ты ведь справишься, не так ли?
— Может, и справлюсь, но Эннио ни за что не поручит мне такого ответственного дела, — неуверенно заявила Лиззи.
— Разумеется, поручит, — поспешил уверить ее Саймон.
— Мы — одна семья, Лиззи, — воскликнула Мод, с удовлетворением глядя на кольцо невесты у себя на пальце.
Ребенок Ани должен был появиться на свет через пару месяцев, и в кардиологическом центре царило приятное возбуждение, главным образом из-за того, что Аня не собиралась уходить в декретный отпуск.
— Здесь я чувствую себя намного спокойнее, — жалобно заявила она, и поэтому ей разрешили остаться, хотя она могла до полусмерти напугать кого угодно, когда делала глубокий вдох или вставала, чтобы достать папку из картотечного шкафа.
Клара Кейси уверяла, что неудачная прошлая беременность настолько застращала и расстроила Аню, что они просто обязаны немедленно прийти ей на помощь при первых же признаках схваток. Постельный режим, назначенный Ане, закончился, и она вернулась к работе, оставаясь, правда, под постоянным и неусыпным наблюдением. Клара понимала, что польке страшно — ведь она оказалась вдали от дома, от матери и сестер. Ее супруг Карл пребывал в еще большем возбуждении, если такое было вообще возможно. Он взял себе за правило торчать в клинике с утра до вечера — на случай новостей, говорил он.
Клара проявила терпение и понимание.
— О, не обращайте на него внимания, — распорядилась она. — Бедный мальчик сойдет с ума, если и на сей раз что-либо пойдет не так.
У самой Клары тоже имелась причина для беспокойства, причем на домашнем фронте, коей служил Эннис и его сын. Их отношения не сложились с самого начала и ничуть не улучшились во время приезда юноши. Дез вернулся в Австралию, и время от времени они обменивались приветственными открытками. По мнению Фрэнка, который каждую неделю писал сыну пространные электронные письма, этого было явно недостаточно.
— Мог бы и позвонить, а не присылать раз в год открытку с видом Барьерного рифа, — ворчал Фрэнк.
Послушай, будь доволен тем, что имеешь. Моя Ади тоже не балует открытками. Я даже не знаю, где она сейчас и чем занимается. Такова нынешняя молодежь, и тут ничего не по делаешь.
А потом пришло письмо, которого они никак не ожидали.
«…в последнее время я ловлю себя на том, что все чаще думаю об Ирландии. Я знаю, что обошелся с тобой грубо и не поверил тебе, когда ты сказал, что не знаешь, что сделала твоя семья, но мне понадобилось некоторое время, чтобы уразуметь очевидное. Пожалуй, нам стоит попробовать еще раз. Я подумываю о том, чтобы побыть у тебя целый год, если, разумеется, это не причинит тебе особых неудобств. Я веду переговоры насчет работы и, похоже, мой диплом и ученая степень будут признаны в Ирландии.
Сообщи мне, пожалуйста, что ты об этом думаешь, и я займусь поисками квартиры, чтобы не стеснять тебя. Кто знает, может, за этот год мы и сумеем восстановить отношения, которые должны быть у отца с сыном. Как бы то ни было, я с радостью жду встречи с Кларой и даже с моими сводными сестрами…»
Оба долго молчали, прочитав письмо. Дез Рэйвен впервые выказал намерение помириться с отцом. И также впервые заикнулся о том, что хочет встретиться с Кларой…
Результаты экзаменов вывесили на доске объявлений в колледже. Ноэль, Фэйт и Лиза успешно сдали их и вскоре должны были получить свои дипломы. Они отпраздновали это событие огромными порциями мороженого в кафе рядом с колледжем и обсудили свои наряды для выпускного вечера. Они все будут одеты в длинные черные накидки с бледно-голубыми магистерскими шапочками-конфедератками.
— Конфедератками? — непонимающе переспросил Ноэль.
— Да, так они называются — что-то типа таких четырехугольных шапочек с отложными полями, по которым нас будут отличать от инженеров, конструкторов и прочих специалистов. — Как всегда, Лиза была в курсе последних новостей.
— Я надену желтое платье. Оно у меня уже есть, а из-под накидки его все равно почти не будет видно. Так что я лучше потрачусь на новые туфли, — решила Фэйт.
— А я присмотрела себе красное, а новые туфельки одолжу у Кэйт. — Лиза тоже все обдумала заранее. — А ты, Ноэль?
— Почему вас в первую очередь волнуют туфли? — поинтересовался Ноэль.
— Потому что все увидят их, когда ты поднимешься на сцену за дипломом.
— А если я хорошенько вычищу свои старые башмаки? — Он с сомнением опустил взгляд на ноги.
Девушки в такт покачали головами. Только новые туфли — и никаких разговоров.
— Я принесу тебе светло-голубой галстук одного из моих братьев, — пообещала Фэйт.
— А я поглажу твою выходную рубашку, а деньги ты сможешь потратить на обувь, — поддержала ее Лиза.
— Столько суеты — и все ради чего? — недовольно проворчал себе под нос Ноэль.
— Сколько вечеров мы просидели на лекциях, сколько времени убили на занятия, и ты еще спрашиваешь — ради чего? — возмутилась Лиза.
— А как насчет фотографий, которые мы потом будем показывать Фрэнки? — подхватила Фэйт.
— Ладно, куплю я эти дурацкие туфли, куплю! — сдался Ноэль.
День вручения дипломов выдался солнечным и теплым. Это было очень кстати: отпала необходимость брать зонтик, и зрителям не придется щуриться, чтобы разглядеть действо за пеленой дождя. Фрэнки с превеликим восторгом наблюдала за сборами.
Она ползала по полу, путалась у всех под ногами и разговаривала сама с собой, выражая свое восхищение происходящим — впрочем, слова сливались в невнятное бормотание, пока они не разобрали в нем два слова «Фрэнки тоже».
— Ну, конечно, и ты идешь с нами, родненькая, — Фэйт подбросила малышку в воздух. — А у меняесть для тебя замечательное голубенькое платьице. Оно чудесно подходит голубому галстуку твоего папы, и ты у нас станешь самой красивой маленькой девочкой на всем белом свете!
Ноэль выглядел превосходно. Обе женщины осыпали его комплиментами, сдувая несуществующие пылинки с его плеч, а новые туфли вообще вызвали бурю восторга. Вскоре появилась Эмили, они усадили Фрэнки в коляску и направились к колледжу.
Во время церемонии Фрэнки вела себя безупречно. Намного лучше других детей, которые начинали кричать или брыкаться в самые торжественные моменты. Ноэль поглядывал на нее с гордостью. Она и впрямь казалась ему самой красивой на свете! Ведь он пошел на это ради нее — да, конечно, и ради себя тоже, но вся проделанная им работа стоила того, ведь она давала ему шанс обеспечить достойную жизнь своей дочурке.
Новоиспеченные выпускники гурьбой высыпали на сцену, и зрители вытягивали шею, стараясь разглядеть своих родных в толпе. А те тоже внимательно рассматривали собравшихся. Ноэль заметил Эмили, которая держала Фрэнки на руках, и улыбнулся им, испытывая радость и гордость.
Лиза заметила мать и сестру, принарядившихся ради такого события, и Гарри с друзьями.