— Я уверен, — проговорил Висслер, — что вы не найдете ее ни на одной карте. Люди из окрестных селений рассказывают о ней удивительные истории.

— Какие истории? — поинтересовалась Ребекка.

— Они вряд ли вам понравятся, — заявил Висслер. — Вы, наверное, будете даже смеяться над ними. Впрочем, это не так уж важно. Важно то, что местные люди относятся к этой долине с внутренним трепетом. Они никогда в нее не заходят. И сюда не ведет ни одна дорога.

— А жаль! — сказала Ребекка. — Это очень живописная долина.

Висслер как-то странно посмотрел на нее.

— Не все, что нам нравится, автоматически становится нашей собственностью, — заметил он. — Я знаю, что вы имеете в виду. Местные жители могли бы неплохо подзаработать, если бы стали водить сюда туристов, однако тогда эти места потеряли бы свою душу.

— А почему она называется Волчье Сердце? — спросила Ребекка.

Не успел Висслер ответить на ее вопрос, как из долины раздался жуткий протяжный звук. И Бекки, и Штефан тут же поняли, что это за звук, — впрочем, это был не настоящий волчий вой. Во всяком случае, не такой вой, который был хорошо им знаком по бесчисленным фильмам о Диком Западе и фильмам ужасов, поскольку в этом звуке не было ничего романтического, да и на зов, доносящийся из диких лесов, он совсем не был похож. От этого звука в воображении возникал не силуэт волка, стоящего где-нибудь на вершине холма и воющего на луну, а нечто совсем другое, гораздо более древнее и жуткое. От этого звука человека охватывали ощущения, которые невозможно было описать. Они казались совершенно неведомыми и пугающими, но одновременно и успокаивающе знакомыми. Это был, собственно говоря, не настоящий вой, а какой-то протяжный, то нарастающий, то стихающий звук, в котором чувствовалось одновременно и требование, и испуг, и угроза. А еще в нем ощущалось предупреждение, и не заметить это было просто невозможно.

— Такого ответа достаточно? — спросил Висслер.

— Там, внизу, и вправду есть волки? — В голосе Ребекки слышался легкий испуг.

Штефану тоже стало немного не по себе, но не из-за волчьего воя, даже если это действительно были волки. Его поразило то, как отреагировал на звук, донесшийся из долины, человек, сидевший за рулем джипа: он резко выпрямился и на его лице появилось выражение, которое Штефан сумел разглядеть даже в полумраке, — это, несомненно, был ужас. Штефан терялся в догадках. Если это выл волк, то он находился от них на расстоянии в несколько километров. К тому же он, наверное, трижды подумал бы, прежде чем решится прибежать сюда и приблизиться к автомобилям и тем, кто в них сидит. Кроме того, они вполне могли отразить атаку зверя, так как пятеро из них были вооружены до зубов. Не было ни малейших оснований чего-то бояться. Тем не менее у водителя был такой вид, как будто его вот-вот охватит паника. Его руки так сильно вцепились в винтовку, что кровь отхлынула от пальцев и они побелели.

— Здесь есть что-то такое, о чем вы и не догадываетесь, — наконец ответил Висслер.

На этот раз он, похоже, не собирался ограничиваться прозрачным намеком, а намеревался развить эту тему. Однако сидевший рядом с ним хорват положил ладонь ему на предплечье, произнес вполголоса одно-единственное слово на своем, непонятном Штефану языке и указал другой рукой вперед, на очертания гор с противоположной стороны долины.

В темноте блеснули две малюсенькие желто-белые звездочки. Затем они погасли, и снова появились, и снова погасли. Штефану показалось, что они похожи на два дьявольских глаза, сверкающих в темноте. Но он, конечно же, сразу понял, что это было на самом деле: две фары, которыми им давали сигнал с противоположной стороны долины.

— Барков? — спросил он.

— Да. — Висслер нервно заерзал на своем сиденье, пока водитель заводил мотор и мигал фарами. — Похоже, мы успешно прошли проверку.

Непонятно почему, но Штефану эти слова не понравились. Может, потому, что их произнес Висслер. Было слышно, как позади них завелся мотор второго джипа — хрипя и лишь с третьей попытки. Штефан зажмурился, когда джип позади них развернулся и фары на мгновение ослепили его, несмотря на это, он подавил в себе невольный порыв прикрыть глаза рукой. Его вдруг охватил какой-то непонятный очень сильный страх, который казался одновременно и обоснованным, и беспричинным. Ему почему-то было страшно пошевелиться, даже моргнуть, как будто он боялся тем самым привлечь к себе внимание чего-то невидимого и жуткого, таящегося в ночи.

Он посмотрел направо, словно хотел, увидев столь знакомое ему лицо Бекки, отогнать от себя дурацкий страх. Но точно такой же страх был написан и на ее лице. Во всяком случае, на нем было выражение, которое в подобной ситуации иначе как страхом назвать было невозможно.

Она почувствовала его взгляд и тоже посмотрела на него. Он ожидал, что она улыбнется или как-то по-другому выразит столь присущий ей оптимизм, но ничего подобного не произошло. Вместо этого Бекки протянула руку, намереваясь коснуться его ладони, однако тут же поняла, что это невозможно: на его руках были толстые перчатки.

— Если вы вдруг испугались, — неожиданно сказал Висслер, — то слишком поздно: пути назад теперь уже нет.

Штефан сердито повернулся и увидел лицо Висслера в зеркале заднего вида. Только тут до него дошло, что австриец, наверное, все время наблюдал за ними, и мысль об этом необычайно разозлила Штефана.

— Почему бы вам не смотреть вперед? Иначе мы можем столкнуться с каким-нибудь волком! — раздраженно заметил он.

Висслер ухмыльнулся, но водитель джипа вдруг так сильно вздрогнул, что это его движение передалось рулю и автомобиль сильно качнулся в сторону, на мгновение оказавшись в опасной близости от крутого обрыва.

— Думайте, что говорите! — зло произнес Висслер.

— Я полагал, что этот парень нас не понимает, — нервно буркнул Штефан.

— Кое-что, по-видимому, понимает, — сказал Висслер, пожимая плечами. — Нам лучше разговаривать о погоде или о вашем любимом блюде.

Штефан ничего не ответил и лишь подозрительно в течение нескольких секунд разглядывал сидевшего за рулем человека. Затем он, успокоившись только внешне, откинулся на сиденье. Он был почти уверен, что этот хорват понимал то, о чем они говорили. Хорошо еще, что Штефан не сказал ничего лишнего.

— А почему мы едем поверху? — спросил Штефан, бросив нервный взгляд налево.

Склон горы рядом с ними уходил довольно круто вниз — не так чтобы совсем отвесно, но вполне достаточно для того, чтобы машина покатилась кубарем, стоило ей только чуть-чуть съехать с дороги, если это вообще можно было назвать дорогой.

— Потому что Барков ждет нас на противоположной стороне, — ответил Висслер. — Я же вам уже говорил: через долину нет никаких дорог. Нам придется сделать большущий круг. Но не переживайте. Эти люди здесь хорошо ориентируются. Да и ехать не очень долго. Пожалуй, где-то с полчасика.

Штефан подумал, что вряд ли он сможет выдержать эти полчаса. Его все больше беспокоила темная пропасть, мимо которой они ехали, особенно когда колеса джипа оказывались не более чем в тридцати сантиметрах от ее края. Что-то, существующее там, в этой темноте, вселяло в Штефана страх.

Может, этот страх возник из-за того звука, который они недавно слышали, — волчьего воя. Штефан никогда не встречал этого зверя на своем пути, однако достаточно много о нем слышал и читал, чтобы не очень жаждать подобной встречи. А реакция водителя джипа говорила о том, что волки гораздо чаще покидают пределы этой долины, чем, возможно, согласился бы признать Висслер. Штефан даже было пожалел, что не взял с собой никакого оружия, но тут же осознал, насколько глупой была эта мысль: если отразить нападение не смогут их сопровождающие с автоматами и ручными гранатами, то какая может быть польза от какого-нибудь пистолетика или другого подобного оружия?

Может быть, в действительности его пугали вовсе не волки, да и не эта долина с ее опасными крутыми склонами. Все это было лишь подходящим оправданием для охватившего его страха. Настоящая же опасность ждала их на другой стороне долины — Барков. Если из того, что Штефан слышал об этом человеке, хотя бы половина соответствовала действительности, то он был раз в десять опаснее всех тех волков, которые могли жить внизу, в долине. Висслер объяснил, что Барков — торговец оружием, однако это была лишь часть правды — и, пожалуй, лишь малая ее часть.