Осознав это, я изо всех сил старался не поддаться панике и не разорвать круг. Я вздрогнул, резко развернулся и посмотрел на Говарда. Выражение его лица тоже изменилось. Высокомерие и неприкрытая ирония исчезли, и вместо них в глазах Говарда появились изумление и тщательно скрываемый страх. Я заметил, что его губы дрожат. Увидев немой вопрос, с которым он обращался ко мне, я покачал головой, указывая на леди Одли. Он незаметно кивнул в ответ, тоже стараясь сделать так, чтобы это увидел только я. Очевидно, Говард сразу понял, что для меня все происходившее сейчас было так же неожиданно и непонятно, как и для него.

Тем временем седовласая аристократка перестала раскачиваться и невнятно напевать. Несмотря на полумрак, я увидел, что она сильно побледнела и ее лицо стало белым как полотно. Челюсти женщины были крепко сжаты, а на лбу выступили мелкие капельки пота.

Вдруг ее губы задрожали, из груди вырвались неприятные хриплые звуки.

—  Ле нгхи нгхйа, — прошептала она. — Нэтхэгн оа Шуб-Ниггуратх, нессхфатх вхаггха нагль.

Говард содрогнулся, словно от удара плеткой, и вскочил так резко, что его стул перевернулся и с грохотом упал на пол. Леди Пендергест, которая сидела рядом с леди Одли, пронзительно закричала, рванулась назад и попыталась высвободить свою руку из руки леди Одли. Остальные участники сеанса тоже вскочили со своих мест и, охваченные ужасом, начали кричать и метаться по комнате. Некоторые же замерли, не в силах вымолвить хотя бы слово.

Но на самом деле причиной этой неожиданной паники стали не внезапно произнесенные леди Одли нечеловеческие звуки, которые помимо воли вырвались из ее горла, а совсем другое: как только с губ несчастной женщины стали слетать эти непонятные сочетания звуков, тут же изменился свет; желтоватый свет, исходящий от лампы, внезапно стал мерцать, приобретая зеленый оттенок; каким-то невероятным образом он пронизывал воздух в комнате, и с каждой секундой помещение стало наполняться явно животной вонью.

Леди Одли начала жалобно стонать. Ее веки на миг приоткрылись, и я заметил, что ее глаза полны ужаса — скорее всего, она видела не нас, а нечто другое, невероятно ужасное.

— Синди! — закричала она. — Синди!

Затем, еще более громко, так что у меня в ушах зазвенело, она крикнула еще раз:

—  Синди!

В тот же миг произошло нечто неожиданное: ужасающий зеленый свет стал еще более насыщенным и на середине стола появилось что-то бледное и бесформенное, как прозрачное облако. Кто-то закричал, загремели стулья, и два человека в смятении рванулись к двери, но не смогли открыть ее.

Я продолжал смотреть на туманное светлое облако, которое клубилось над столом, постоянно подрагивая, как живое. Внезапно стало жутко холодно, как будто в комнату ворвался ветер, и нас стало обдувать ледяным воздухом с запахом гнили, похожим на могильный.

Вдруг облако сжалось, а потом резко увеличилось в размерах, превратившись в сверкающий бурлящий столб метра два в высоту, из которого сформировался человеческий силуэт!

— Синди! — снова закричала леди Одли.

Ее голос оборвался, и вместо крика мы услышали пронзительный визг, от которого едва не заложило уши. В расширившихся глазах женщины светился ужас, и мне показалось, что они вот-вот выпадут из глазниц. Она уставилась на колышущийся полупрозрачный силуэт девушки, который вышел из облака эктоплазмы, и снова закричала.

Откинувшись на спинку стула, леди Одли подняла руки вверх, как будто хотела закрыть руками искаженное от ужаса лицо, но не сделала этого, а лишь пристально посмотрела на силуэт девушки. Затем произошло нечто еще более ужасное, причем настолько быстро, что никто из присутствующих даже глазом не успел моргнуть, не говоря уже о том, чтобы понять, что случилось. Никто, кроме меня и Говарда…

Прямо под силуэтом, внутримассивной столешницы, появилось что-то черное, мерцающее, напоминающее клубок бесформенных блестящих существ, которые извивались и дергались. Черная, как смола, и быстрая, как плеть, рука, похожая на блестящую змею, поднялась вверх, прошла сквозь размытый силуэт девушки и разорвала его невероятно резким движением — так сильный порыв ветра разрывает утренний туман. На какую-то долю секунды мне показалось, что рядом раздался наполненный страхом и ужасом крик, какого я еще ни разу в своей жизни не слышал. Затем он прекратился. Туманный силуэт и черные существа исчезли так же неожиданно, как и появились, и свет вдруг снова стал обычным.

Леди Одли еще раз вскрикнула, прижала ладони к лицу и вместе со стулом упала на пол. У двух других женщин началась истерика, а седой мужчина в адмиральском кителе, который сидел рядом с Говардом, упал в обморок.

Говард был первым, кто вышел из оцепенения. Сделав два или три быстрых шага, он обошел стол и стал на колени рядом с леди Одли. В этот момент в маленькой комнате поднялась вторая волна паники. Но уже через несколько секунд леди Одли настолько пришла в себя, что была в состоянии более или менее связно ответить на вопросы. Говард, я и еще один мужчина перенесли леди Одли, которая была далеко не пушинкой, в соседнюю комнату на кушетку, где она неподвижно пролежала минут десять, сотрясаясь всем телом от непрекращающейся дрожи и издавая тихие стоны.

Пока Говард и леди Пендергест занимались несчастной леди Одли, я снова вернулся к столу, за которым мы сидели, и быстро, но очень серьезно переговорил с сэром Пендергестом. То, что я ему сказал, было не совсем вежливо с моей стороны, но он выслушал меня до конца, не перебивая и сохраняя на лице бесстрастное выражение. И хотя по его глазам я понял, что этот разговор нанес сильный удар по нашим дружеским отношениям, мои слова подействовали на него. Сэр Генри Пендергест выглядел очень бледным и измученным и, несомненно, был возмущен, но я знал, что он обязательно позаботится о том, чтобы никто не узнал о неприятных подробностях злополучного сеанса.

Когда я зашел в комнату и закрыл за собой дверь, в глазах Говарда застыл немой вопрос.

— Все в порядке, — быстро сказал я. — Никто ничего не узнает. Во всяком случае, не скоро.

Леди Пендергест, которая сидела рядом с подругой и держала леди Одли за руку, удивленно посмотрела на меня, но я не дал ей возможности сказать хотя бы слово, поспешив открыть дверь и сделав красноречивый жест, который мог толковаться весьма однозначно.

— Мы были бы очень признательны, если бы вы оставили нас наедине с леди Одли, леди Пендергест, — вежливо сказал я, но таким непререкаемым тоном, что мои слова прозвучали как оскорбление.

Леди Пендергест побледнела, бросила на меня возмущенный взгляд, от которого растаял бы целый айсберг, и в гневе покинула комнату. Я быстро закрыл за ней дверь, подошел к кушетке и опустился перед леди Одли на одно колено. Ее глаза были широко открыты, но у меня появилось ощущение, будто она смотрит сквозь меня. В глазах женщины светилось что-то безумное, не поддающееся описанию. Казалось, она была на грани сумасшествия. А возможно, и за этой гранью.

— Ты уверен, что никто ничего не расскажет? — спросил Говард.

Я кивнул, не глядя на него.

— Конечно, на все сто, — ответил я. — Пендергесты скорее застрелятся, чем скажут хоть слово о том, что произошло тут.

— Ты как-то объяснился с ними? — продолжал Говард.

Я пожал плечами и зло сжал губы.

— Да какая сейчас разница? — угрюмо пробормотал я. — Мне достоверно известно только одно: десять минут назад я лишился двух друзей. — Я помедлил и кивнул в сторону леди Одли. — Она что-нибудь рассказала?

— Леди Одли? — переспросил Говард. — Еще нет. Я боюсь, что нам придется позвать сюда врача. Она в шоковом состоянии.

— Я вижу, — ответил я и с жалостью посмотрел на бледное лицо женщины.

Казалось, что она бредит. Ее кожа неестественно блестела, как белый воск. Я осторожно положил левую руку ей на лоб и попытался унять дрожь, когда почувствовал, насколько холодной была ее кожа. Сердце леди Одли билось учащенно, но дыхание было очень слабым и прерывистым, а пальцы непроизвольно сжимались и разжимались. Но когда она открыла глаза, ее взгляд был ясным.