— Сурок, ведущий мой, добей подранка.

— Понял!

Клюнув носом, я направил свой истребитель следом за фрицем.

— Уйдет, Хромой! — раздался азартный вопль ведомого.

— Вокруг смотри, а не на «мессер» пялься. Они могут не одной парой работать, — остудил его.

— Понял, — уже спокойней ответил ведомый. Первый бой, что поделаешь.

Я не ошибся. Когда вогнал очередь в кабину улепетывающего немца, услышал вопль ведомого: «Хромой, бойся!» — и рядом прошла очередь.

Рука на автомате увела ручку управления влево. Чуть не сбив крылом верхушку высокой сосны, я ушел в сторону и стал набирать высоту, активно крутя головой.

Немцы обнаружились правее, они вели бой с Жуковым.

— Какого хрена ты от меня оторвался?! — прорычал я, разворачиваясь.

Бой шел над небольшим лесом с маленьким голубым озером посередине. В нем часто отражались истребители.

Развернувшись, пошел к этому клубку, но не успел. Фрицы не стали дожидаться ни меня, ни вторую пару, которая тоже неслась на всех парах.

— Жук, что у тебя?

— Левая плоскость повреждена, с трудом удерживаю высоту.

— Ясно. Сурок, на тебе прикрытие. Возвращаемся.

Голубь стал набирать высоту, а мы медленно потянули на аэродром.

— Что с самолетом? — поинтересовался Покрышкин, подходя ко мне.

— Левая плоскость вдребезги, как Жуков дотянул, не знаю. Чудом только. Каплин сказал, за пару дней восстановят. Крыло с нуля придется делать, — промычал я с набитым ртом — комполка нашел меня в столовой во время обеда.

— Что у вас там произошло? Цаплин со своим звеном недалеко проходил, видел, как от вас пара охотников драпала да дымы на земле.

— Двух приземлили. Одного я, верткий был, со второго раза попал, другого Голубь. Второй раз на охотников напарываемся, тебе это не кажется странным?

— Просто повезло. Я одну эскадрилью отрядил на их ловлю… О, кстати, похоже, сигнал от ВНОСа. Слышишь, дежурное звено пошло? Наверняка где-то охотников засекли.

— Вот, товарищ гвардии подполковник, ваш обед, — поставила поднос девушка-официантка с лицом знойной красавицы и телом Афродиты. Было видно, что несмотря на молодость, цену она себе знала.

— Спасибо. Так что у вас там произошло? — продолжил Покрышкин разговор, мешая сметану в щах и беря кусок нарезанного ржаного хлеба.

— Да что, шли на место сбора, как Голубя атаковала пара. Одного подранили, лейтенант за ним, добил. А я ведущего перехватил, тоже в землю вогнал, а тут вторая пара. С Жуковым схлестнулись. Тот меня бросил, решил силушки молодецкой показать.

— Молодой еще, службы не знает, — промычал согласно Покрышкин.

— Угу. Ты десерт будешь?

— Конечно, и убери руки от моего, ворюга.

— Тогда я еще закажу. Зоя! Еще блинов с медом! Спасибо.

— Я все спросить хотел. Завтра вылетаешь, не споешь тут песню про штурмовиков, что два месяца назад по радио исполнял? И кстати, когда она выйдет на пластинках? А то уже четыре пластинки выпустил, а этой в них не было.

— На пластинках я ее не записывал, а спеть — почему нет?

— Знаешь… ты изменился, — через пару минут, когда я доедал третий десерт, негромко сказал Покрышкин.

В это время в столовую как раз ввалилась очередная партия жаждущих утолить голод, поэтому он и понизил голос.

— Изменишься тут. Война, считай, один год за пять. Да еще Академия эта… «Вы себя ведете недостойно старшего офицера! Будем переучивать!» — передразнил я одного из своих преподавателей.

— Я смотрю, переучили.

— Кишка у них тонка. Вон когда Ваське Сталину полковника обмывали, ни одного слова не сказали, а когда я со своими однополчанами в ресторан завалился, так давай брюзжать, мол, недостойно.

— Они правы.

— Не в этом случае, это парни, с которыми я воевал. Да будь я генералом, а они сержантами, ничего бы не изменилось. Они боевые товарищи, и ничего тут не поделаешь.

— Тут ты прав.

— Угу. Держатели старых традиций, — брюзжал я. — Помнишь, как летом сорок второго погоны вводили?

— Еще бы!

— Вот эти больше всех возмущались, а когда с фабрики вышли офицерские погоны, так первые их нацепили.

Вечером, выйдя из землянки, где с Линьковым обсуждал маршрут полета, наткнулся на одного из двух контрразведчиков. Старшего из них.

— Товарищ гвардии подполковник, можно вас на минутку?

— Да, конечно. — Изменив маршрут, я направился за ним, вместо того чтобы идти к опушке, где готовили импровизированную сцену. Мое обещание спеть было воспринято серьезно.

Мы просто отошли в сторонку, где мало кто ходил, и, остановившись под тенью берез, поговорили. Капитана интересовала причина, по которой я набился в группу. Честно ответил ему, что хотелось побывать там, где началась моя военная карьера. Да и задание выполнить тоже хотелось. А задание у нас было непростое, ой какое непростое! Похмыкав и взяв у меня еще две подписки о неразглашении, контрразведчик удалился. Через десять минут я был на опушке.

— Здравствуйте, товарищи.

— Здравствуйте!

— Привет! — неслось отовсюду. Был вечер, люди после тяжелой работы пришли на мой концерт отдохнуть. Конечно, не все — техники двух звеньев, которые еще не вернулись с задания, ждали у стоянок машин.

— По многочисленным просьбам нашего, как выяснилось, немаленького полка хочу спеть песню, исполненную мною лишь однажды. Итак: «Штурмовики»!

Как обычно, вылет срочный,

Знать, прижали наших точно.

Мы летаем денно-ночно

На свой вечный риск и страх.

Наношу в планшете метку,

Там в квадрате, словно в клетке,

Задыхается разведка

В этих чертовых горах.

Нам поставлена задача,

Вот еще бы нам удача.

Мы торопимся, иначе

Там поляжет целый взвод…

(Николай Анисимов — «Грачи прилетели»)

Концерт мог как всегда закончиться поздно ночью, но тут вмешались контрразведчики, и после моего юмористического опуса «Девятый вагон», нагло уворованного у Задорнова и переделанного под местные реалии, отправили спать не только летчиков из звена Линькова, но и меня. Попросив у капитана разрешения задержаться еще на десять минут, я спел в заключение, как у нас говорят, хит сезона.

— Я знаю, сейчас война, а хочется хоть немного забыть о ней, вспомнить о мирной жизни, которой нас лишили фашисты. Поэтому и хочу спеть эту песню. Вообще-то я подарил ее своей жене, подарок к свадьбе, но один гость, услышав, попытался настоять, чтобы я спел ее для записи. Ну я, конечно, был против, подарок все-таки, однако жена согласилась с гостем, поэтому-то вы ее и слышите по радио. Добавлю, скоро она выйдет на пластинках. Итак: «Мир непрост».

Мир непрост, совсем непрост,

Нельзя в нем скрыться от бурь и от гроз,

Нельзя в нем скрыться от зимних вьюг

И от разлук, от горьких разлук.

Но кроме бед, непрошеных бед,

Есть в мире звезды и солнечный свет,

Есть дом родной и тепло огня

И у меня, есть ты у меня.

Все, что в жизни есть у меня,

Все, в чем радость каждого дня,

Все, о чем тревоги и мечты,

Это все, это все ты…