«Господи, спаси нас и помилуй! — обомлев от неожиданности, пробормотал я про себя, даже не сразу заметив, что сказал это по-итальянски. — Вот, значит, что они придумали! Решили дождаться удобного момента и устроить бунт уже в самом городе! Какой ужас! Но ведь такой открытый мятеж может потрясти империю до самых корней!»

Конечно, я не мог не понимать, что происходит. Но даже при том, что все это случилось прямо у меня на глазах, я не мог ничего поделать — разве что с бессильным отчаянием в душе следить за тем, как развиваются события.

Краем глаза я заметил двух незнакомцев, отчаянно проталкивающихся локтями сквозь густую толпу, чтобы поскорее исчезнуть, растворившись в людском море. К несчастью, оба были укутаны в длинные черные плащи, закрывавшие их с головы до ног, так что разглядеть их форму или звание было невозможно. Казалось просто немыслимым, чтобы двое солдат смогли беспрепятственно покинуть свой полк и проделать все это под взглядами сотен ликующих горожан, причем так, что никто не смог разглядеть их лиц. Что-то подсказывало мне, что сцена, которой я только что оказался невольным свидетелем, лишь прелюдия, а главное действо начинается не здесь, не на виду у всех, а гораздо дальше. Глухой ропот толпы постепенно нарастал. Дети и наиболее осторожные или трусливые стали потихоньку проталкиваться сквозь толпу, стараясь унести ноги и укрыться за стенами своих домов.

Остальные хоть и переминались робко с ноги на ногу, бросая по сторонам боязливые взгляды, однако продолжали оставаться на месте, желая посмотреть, что будет дальше — по большей части из-за нерешительности, подумал я, чем движимые какими-либо гражданскими чувствами. В душе я отчаянно жалел, что Соколли-паша не велел мне остаться дома и охранять госпожу. Но, увы, — я здесь, и теперь уж ничего не изменишь. В напрасных сожалениях мало толку, да и времени что-либо изменить уже не было, иначе у многих из тех, кто еще оставался со мной, хватило бы здравого смысла и осторожности последовать за своими женами и детьми и укрыться вместе с ними за надежными городскими стенами.

Но все происходило настолько быстро, что я едва мог уследить за событиями. Почти мгновенно первые ряды армии, возглавляемой полком янычар в украшенных перьями тюрбанах и с боевыми стандартами в руках, увешанных пронзительно дребезжавшими колокольчиками, свернули за угол и резко остановились, словно натолкнувшись на невидимую стену.

— Чтоб я сдох! — с широкой усмешкой на бородатом лице воскликнул сидевший рядом со мной человек. — Провалиться мне на этом месте, если это не повозка с сеном!

— Повозка с сеном! Повозка с сеном! — пролетел над рядами солдат многоголосый рев, очень похожий на тот, что возвещает о приближении урагана. Каким-то непостижимым образом благодаря ему я почти мгновенно догадался, что Селим вместе со своей стражей также остановлен и сейчас в мучительном нетерпении и страхе топчется на месте прямо у Золотых ворот, в бессильном отчаянии глядя на эту триумфальную арку, через которую его великие предшественники, греки и турки, входили в Город городов, как иногда называют Константинополь. Шум между тем сделался нестерпимым: солдаты громогласно поздравляли друг друга и, не скрываясь, ликовали, представляя себе, как жеребец султана беспомощно пляшет на месте, время от времени с пронзительным ржанием вставая на дыбы, как синеет от страха и злости багровое лицо его величества, напоминая по цвету сырую говядину, а из-под великолепного тюрбана катятся крупные капли пота.

Краем глаза я заметил двух визирей. С трудом удерживая лошадей, они прокладывали себе путь сквозь густую толпу поближе к месту событий. Приглядевшись повнимательнее, в том, кто был помоложе, я узнал заместителя Соколли-паши, Перту-пашу. Другой, постарше, был Ферхад-паша, ветеран многих битв. Имя последнего невольно напомнило мне о нашем недавнем госте, молодом спаги, чье мужество и верность еще совсем недавно, меньше месяца назад, помогли спасти империю от ужаса гражданской войны и при этом едва не погубили мою госпожу. Внезапно липкие пальцы страха стиснули мне горло и ледяной пот потек по спине: я вдруг заметил, что многие из офицеров, чьи обтянутые формой спины и тюрбаны еще этим утром крутились под окном нашего дома, носят фиолетовые одежды, а стало быть, принадлежат к тому же элитному полку. Но, скорее всего, у молодого офицера, носившего после своего имени всего лишь скромную приставку «бей», не было ничего общего с тем почтенным седобородым визирем, от которого я сейчас не мог оторвать глаз. И к тому же события, свидетелем которых я стал, разворачивались настолько стремительно, что ни для каких других соображений просто не оставалось места.

— Ну, ну, друзья мои, успокойтесь! — уговаривал солдат молодой паша. — Ваш бунт оскорбляет величие султана.

— Вот и хорошо! — с издевкой крикнул кто-то из толпы. — А то что-то многовато величия для такого человека!

И прежде чем кто-то успел понять, что происходит, старого визиря уже стащили с коня и бросили на землю, прямо в пыль, под ноги лошадей. Тюрбан его слетел с головы и покатился вслед за ним, сопровождаемый свирепым улюлюканьем солдат и комьями грязи, которые кинул кто-то из толпы.

Но голос старого паши перекрыл вой черни.

— Если это ваша месть за какие-то неведомые мне преступления, — хрипло крикнул он, — умоляю, возьмите мою жизнь и довольствуйтесь этим. Пощадите других! Я уже стар и с радостью пожертвую ею ради счастья и спокойствия нашей страны!

В ответ снова раздался свист. Визиря сшибли с ног и, страдающего не столько от боли, сколько от унижения, поволокли по земле. Теперь гнев и ярость, охватившие солдат, словно океанские валы в шторм, прокатывались по рядам и начинали понемногу захлестывать толпу. Вот-вот произойдет взрыв, и тогда все это неминуемо вырвется наружу. Из толпы полетели камни, и в рядах солдат глаз мой заметил угрожающий блеск стали — какая-то горячая голова обнажила ятаган. И в эту минуту появился мой господин.

Направив в сторону беснующейся толпы солдат свою пику, Соколли-паша одним небрежным движением заставил их расступиться. Словно океанские волны, с недовольным ворчанием солдаты раздвинулись, позволив ему добраться до первых рядов колонны. Я вдруг заметил, как один из них, самый буйный, получив сильный толчок древком, с угрожающим видом повернулся к моему господину. Мне показалось, он намеревается стащить его с седла, как незадачливого Ферхада-пашу, но волновался я напрасно. Злодей не успел сделать и шага, как другой, резкий удар, прямо в лицо, заставил его остановиться. Глаза чуть не вылезли у меня на лоб, когда я убедился, что копье тут ни при чем. Небольшой, но, видимо, туго набитый мешочек с деньгами с силой ударил грубияна прямо в лицо и шмякнулся ему под ноги. Серебро с мелодичным звоном раскатилось по земле. На мгновение все оцепенели. Эффект был такой же, как если бы на пылающий костер выплеснули ведро холодной воды.

Вслед за первым мешочком в толпу полетели другие, столь же увесистые. Соколли-паша, вынимая из притороченной к луке седла сумки, небрежным и ловким движением швырял их один за другим. Солдаты с ревом бросились на землю, пригоршнями собирая блестящие монеты, и даже кому-то из толпы, самым отчаянным, удалось ухватить немного. Хотя горожане оказались в невыгодном положении: ни у кого из них не было оружия. Жеребец Соколли-паши встал на дыбы, потом поскакал вперед, одним скачком взлетев на груду рассыпанного сена, и двинулся вперед, словно бы и не заметив этого препятствия. Повозку отшвырнули в сторону, словно перышко, тщетно пытаясь обнаружить под ней ненароком откатившуюся монетку. Не прошло и нескольких минут, как повозка бесследно исчезла. А вслед за ней и солома, которую, если я не ошибаюсь, толпа растащила едва ли не по соломинке. Миг — и высоченная копна сена, перегородившая дорогу, растаяла как по мановению волшебной палочки. Мне даже показалось, что исчезла она едва ли не быстрее, чем появилась.

— Соколли-паша! Да здравствует Соколли-паша! — ревела толпа. Я не сразу заметил даже, что кричу вместе со всеми.