Саймон Джейкобс оставил свой позорный джип в гараже и укатил на несколько дней в Тиссулу бог его знает зачем.

Пару раз Джилл съездила вместе с Диком в больницу, где лежала и отчаянно скучала Сэнди. Младший Баллард исправно пихался и толкался — но выходить наружу пока не торопился, однако врачам не нравилось что-то в организме молодой матери.

Билли Осгуд съездил с родителями в Диснейленд — и вернулся оттуда с ветрянкой. Школу хотели закрыть на карантин, но вмешалась Стерегущая Сова, чей авторитет до сих пор был непререкаем. Она велела не валять дурака и собрать всех детишек вместе, чтобы все переболели ветрянкой раз и навсегда и больше не действовали родителям на нервы.

Жизнь в Сайлент-Крик постепенно переходила на зимнее время. Укатанными стали дороги, на колесах машин появились цепи, куртки и даже парки уступили место дубленым полушубкам и непродуваемым «аляскам». Все отчетливее слышались в морозном воздухе бубенцы Санты, и все было прекрасно, идиллически замечательно, пасторально и патриархально, если бы не одно «но», касавшееся исключительно душевного покоя Джилл Баллард. Джек Браун пропал.

Нет, все вроде бы было в порядке. Каждое утро он привозил Эми, высаживал ее у ворот и дожидался, пока она взбежит на крыльцо и помашет ему на прощание. Каждый вечер — если только они с Сэл не предупреждали заранее — он забирал ее из школы тем же манером: сидел в машине и ждал, пока она прибежит.

Но в школу Джек Браун больше не заходил ни разу.

Люк для подвала принес и быстренько сделал Фрэнк Мейнард, а на вопрос Джилл, где же Джек, уклончиво ответил, что у того много дел, потому как барахлит система отопления, а в этом, мол, только Джек и разбирается.

И все.

Джилл злилась, нервничала — но поделать ничего не могла. Джек совершенно очевидно избегал ее, и надо было смириться, подождать, ведь он же просил дать ему время, только вот непонятно, сколько же времени ему, мерзавцу, надо, неужели еще десять лет?..

Со всеми остальными — пожалуйста. Сэм вообще каждый день ездил на «Индейскую стоянку», поскольку работал вместе с Джеком и Фрэнком. Джерри несколько раз смотрел машину Джека. Папаня Баллард встречался с ним дома, когда отводил Эми. Кто угодно — но не Джилл Баллард.

Она терпела сколько могла — а потом разозлилась. И тут как раз вовремя вернулся Саймон.

В душе Джилл знала, что это нехорошо и нечестно. Она собиралась использовать Саймона по полной программе в своих корыстно-сексуальных целях, причем несчастный малый этого знать не мог. Он вообще пребывал в полнейшей эйфории, многозначительно улыбался и дошел даже до того, что как-то вечером в баре «Монтана» похлопал папаню Балларда по плечу…

От неминуемой смерти Саймона спасло только обалдение, в которое от подобной наглости впал папаня Баллард.

Джилл как раз мучилась, придумывая повод пригласить Саймона прогуляться, но тут он объявился сам и пригласил ее в ресторан. Джилл немедленно согласилась — и тогда Саймон, раздувшись от гордости, заявил:

— Джиллиан, дорогая, для меня этот вечер будет особенным. Я хочу, чтобы ты была самой красивой. Надень красное платье — помнишь, то самое, с золотыми штучками. Ты в нем неотразима!

Была пять лет назад, в некоторой панике подумала Джилл. Красное платье из струящегося шелка они с Сэнди присмотрели в магазине секонд-хенда в Тиссуле, когда ездили за крестильной рубашкой для малютки Сэл. С тех пор платье украшало исключительно стенной шкаф.

Джилл почувствовала легкую панику. Что придумал Саймон? И с чего это он тащит ее в ресторан, он же — пресловутый бар «Монтана», где вполне вечерним и почти платьем могут считаться джинсы и клетчатая рубаха навыпуск, а вместо туфель сойдут и сапоги — если счистить с них грязь…

В этот вечер Джек приехал за Эми, и Джилл не выдержала. Она решительно набросила куртку и пошла следом за девочкой, чтобы поговорить с Джеком и выяснить, долго ли он еще будет от нее бегать. Эми запрыгнула в машину, показала отцу на бредущую через сугробы Джилл… Джек тут же завел мотор, развернулся и уехал прямо из-под носа ошеломленной и взбешенной учительницы своей дочери.

Джилл стояла, словно оплеванная, и в ее душе холодной белой стеной, снежной лавиной вставала фамильная ярость Баллардов. Значит, вот так ты решил, Джек Браун? Ладно. Очень хорошо. Прекрасно!

Эми в недоумении посмотрела назад, а потом повернулась к отцу.

— Пап?

— Чего тебе, мелочь?

— А почему ты не дождался Джилл?

— Не Джилл, а мисс Баллард. Я тороплюсь.

— А мы все зовем ее просто по имени. Пап?

— Чего тебе?

— Вы с ней поссорились?

— Что ты! С чего мне с ней ссориться?

— Ну… она немножко сердится, когда про тебя спрашивает.

— Ах она еще и сердится… Нет, Эми, мы с ней не ссорились, и я понятия не имею, почему она сердится.

— Мне кажется, она хочет тебя увидеть, пап.

— А зачем это? Ты набедокурила?

— Нет, что ты!

— Если что-то со школой, ты скажи Сове, ладно? Она зайдет и поговорит с мисс Баллард. А у нас с дядей Фрэнком столько работы, что прямо ужас.

— Хорошо. Пап?

— Ну что тебе?

— А ты готовишь мне подарки на Рождество?

— Ну… вообще-то вопрос не ко мне, а к Санте.

— Папа! Ты что, не знаешь, что Санта — это папы и мамы?

— Ох, ну хорошо. А в подарок ты хочешь…

Эми неожиданно надулась, и даже слезы заблестели в синих глазенках.

— А я не скажу тебе!

— Вот здрасте! Как же я узнаю, что тебе подарить?

— Потому что… потому что я тебе говорила! И ты мне обещал! И я посмотрю, помнишь ты свое обещание или нет!

— Ой, Эми, ты чего это такая вреднюга?

— Я не вреднюга! Просто ты меня забросил, понял? Со мной дедушка Баллард играет, бабушка Сова меня кормит и спать укладывает, лечит, сказки рассказывает, а Джилл меня всему учит и разговаривает со мной… про жизнь! А ты только привозишь в школу и увозишь! Тебе с дядей Фрэнком интереснее, чем со мной. Значит, бабушка Сюзи была права, ты сюда поехал, чтоб только тебе хорошо было…

Джек мрачно смотрел на дорогу, хотя внутри все сжалось. Девочка права, а он… он опять пошел на поводу у собственных чувств и эмоций. Снова поступил, как мальчишка. Обрадовался, что с него сняли груз забот об Эми. Расслабился, увидев, как девочка возвращается к нормальной жизни…

— Эми?

— Угу…

— Ты не сердись, а? Я вспомню обязательно.

— Посмотрим.

— Посмотрим. Я тебя люблю.

— А я тебя — нет.

— Эми! Я сейчас как заплачу…

— Мужчины не плачут, сам говорил.

— Вот именно! Но если их очень сильно довести…

— Ладно. Люблю. Но не дружу!

Он сам уложил девочку спать, а потом сказал Сове, что пойдет прогуляться.

Джек медленно шел по улицам родного городка. Снег крупными хлопьями падал на чистые белые улицы. Джек вдруг подумал, что в сущности люди сами придумывают себе неприятности — во всяком случае, большую их часть…

Сейчас он зайдет в бар, выпьет теплого эля, перекинется парой слов со знакомыми, возможно, погоняет шары на бильярде, а потом дойдет до дома Баллардов и кинет в окошко Джилл снежком.

Он всегда так вызывал ее на улицу. Зимой — снежками, летом — камешками. Однажды камешек попался крупноватый, и папаня Баллард гнался за Джеком до самой водонапорной башни…

Джилл вылезала из окна своей спальни, спускалась по зарослям дикого плюща и винограда — их крепкие лозы выдерживали вес человека даже зимой, — перелезала через забор и оказывалась в его объятиях. Как они целовались… весело! Это главное, что он запомнил. Они очень много смеялись. И даже в темноте, на ощупь, мягкие губы Джилли почти всегда улыбались.

А еще она никогда не закрывала глаз, когда целовалась. И Джек тонул в изумленной серозолотистой глубине ее распахнутых глаз, упивался любовью, горящей в них…

Она никогда ничего не боялась, его девочка Джилл, его маленькая лесная королевна. Даже в ту летнюю ночь, когда звезды сыпались огненным дождем с небес, и липа пахла одуряюще и медово, и он сам весь взмок от ужаса и любви, потому что совершенно не важно — первая она у него была или нет! Она была — единственная!