Но ведь это не его тайна. Ее разглашение может расстроить осуществление большого плана… Это служило каким-то оправданием…

Онодэре и в голову не приходило, что он следует древнему закону: хранить верность долгу, даже принося в жертву близких.

Вертолет снижался в восточной части аэропорта, вдалеке от трассы регулярных рейсов. Онодэра, избегая смотреть брату в лицо, разглядывал землю. Красные, зеленые, серые крыши. Улицу переходит группа младшеклассников в желтых шапочках. Их ведет женщина. Дом… В окнах, выходящих на юг, развешено белоснежное белье, сушатся одеяла. Светит солнце. Какая-то женщина пальцем показывает малышу на их вертолет. Вон домохозяйки в фартуках, с платками на головах, идут за покупками… Заныло сердце. Наверное, он по-настоящему еще не понимает, что такое «груз» семьи, жизни. Семья брата… Какое место занимают жена и двое детей в его жизни… Жена у брата упрямая, с характером, сейчас начинает полнеть и до исступления занимается косметической гимнастикой… Старший сын, ученик первого класса средней школы. Дочь, в четвертом классе начальной школы. Чадолюбивый брат любит ее без ума… Только и говорит о ней: «…девочка заняла первое место на школьном конкурсе по классу рояля, а на префектуральных соревнованиях — второе… Надо купить ей концертный рояль…» А вообще он в семье играет роль матери… И все это давит на плечи брата как счастливый груз.

И таких семей, которые находятся на грани гибели, больше двадцати миллионов… Онодэра приподнялся на сидении, чтобы в последний раз, перед посадкой, окинуть взглядом простиравшуюся внизу панораму. Тесные ряды маленьких домиков, кооперативных массивов, дешевых доходных домов, кое-где разорванные зелеными пятнами холмов и лесов, тянулись до самого горизонта, переходя в затянутую коричневой завесой дыма Осаку. И в каждой из этих коробок творилась жизнь человеческая, чуть расцвеченная скромными надеждами и удовольствиями… Узы родства, совершенно неприметные в повседневной жизни, обретают вдруг свинцовую тяжесть при малейшем отклонении от нормы — таком, как супружеская ссора, болезнь ребенка или смерть близких…

И нужно спасти, переместить, переселить более двадцати миллионов семей, обремененных тяжестью многотрудной жизни. Заставить их бросить дом, за который наконец-то выплатили половину ссуды, пианино, купленное для дочери ценой огромных жертв… Все бросить и отправиться в чужие края, в неизвестное завтра?..

— Задумался? Давай выходить, — отстегнув ремень, брат хлопнул Онодэру по плечу. — Рановато немножко, но не пообедать ли нам? Как ты насчет рыбки, кузовка, а?

— А что, можно кончить пост? — рассеянно спросил Онодэра.

— А почему нет? Я вчера весь день и сегодня до двенадцати постился. Похороны фактически уже кончились… — брат легко спрыгнул на землю. — Только жене не говори. В последнее время она вдруг стала проявлять строгость в таких вопросах. Возраст, наверное, сказывается.

Пообедали в районе Хокусинти, в японском ресторане, где хорошо готовили рыбу и который славился своим сакэ. Онодэра выпил много, — давно он уже так не пил, но почему-то почти не опьянел. Они вышли на улицу и окунулись в море света, хотя его здесь было чуть меньше обычного — экономили энергию. Ведь приходилось снабжать пострадавший от землетрясения район Токио, да и в самой Осаке станции снизили выработку электроэнергии из-за опускания почвы. Тем но менее у баров, как всегда, весело звучали звонкие голоса женщин, которые провожали и встречали клиентов.

Брат предложил походить по барам, а потом заночевать у него, но Онодэра отказался — необходимо было рано утром вылететь в Токио. Номер у Онодэры был заказан в отеле при аэропорте, да и билет на самолет забронирован.

— Обойдись уж без меня на завтрашней церемонии… — сказал он брату. — Мне, правда, тяжело уезжать… Опять же родственники ворчать будут…

— Не беспокойся, положись на меня, — успокоил брат, оплачивая счет. — А сюда будешь наведываться? Или опять надолго исчезнешь?

— А-а… — издал неопределенный возглас Онодэра, думая о бесконечной и странной работе, которая вновь начнется с завтрашнего дня. — Не знаю еще… Я тебе сообщу, что и как…

Выходя из маленького кабинета, брат вытащил из внутреннего кармана пиджака узкий длинный конверт.

— В таком случае возьми вот это, — сказал он. — Память о матери.

Онодэра взял конверт. В горле что-то застряло, готовое вырваться, но сказал он совсем не то, о чем думал.

— Брат, отправляйся в Канаду, так будет лучше! Так будет лучше… — повторил он горячо и взволнованно. — Обязательно надо ехать!

— Чудной ты! — рассмеялся брат и двинулся вперед. — А ты сам-то как, какие у тебя планы? Не пора ли тебе обзавестись семьей? Холостяк после тридцати, это как-то уже нечистоплотно…

Они расстались у ресторана — брат пошел в одну сторону, он в другую… На каком-то здании бежали буквы светящихся новостей: «Извержение кратера Хоэй вулкана Фудзи».

Город тонул в леденящем февральском холоде, с неба начинал сыпать колючий редкий снежок, но на центральной улице царило обычное вечернее оживление. Все тот же поток машин. Все те же банкеты в ресторанах. Служащие фирм — дельцы и деляги — на отдыхе. Продефилировала подвыпившая компания, распевая военную песенку. Молоденькие хостэс с обнаженными плечами, дрожа от холода, отвечали визгливым смехом на фривольные шутки клиентов. Размеренной походкой прошагал господин в роскошном тяжелом пальто. Перебежала улицу официантка, старательно и зябко придерживая подол кимоно. Девочка-цветочница, закутанная в платок, предлагала прохожим букеты. Прошел бродячий певец с аккордеоном и гитарой. С передвижных лотков продавали — в расчете на хостэс — горячие шашлыки из каракатицы. Дверь общественной столовой — единственной на всю улицу — широко открыта, видно, как валит пар от только что вынутой из котла лапши.

Шагая в этом столпотворении под ледяным боковым ветром, Онодэра почему-то вспомнил, что скоро праздник Взятия воды Февральской башни храма в Пара. Эта мысль заставила его содрогнуться.

Жизнь идет, как обычно. Все живое ждет прихода весны… В этой круговерти каждый человек думает о своем завтра. После суровой зимы наступает весна, расцветает сакура, подрастают дети, наступает новый учебный год, рядовой служащий становится столоначальником, хостэс находит покровителя и открывает свое дело или выходит замуж. В неотвратимом ходе времени люди вынашивают свои скромные надежды, ждут смены времен года, размышляют о жизни, расцвеченной небольшими радостями, замутненной горестями. Онодэре опять сделалось нехорошо, как тогда в кабине вертолета. Теперь от всей этой жизни он отделен прозрачной стеной. Это не просто стена, это экран смерти. Если смотреть на жизнь с его стороны, любая самая веселая сцена обретает черты смерти. По залитой светом улице шагают бесчисленные пары туфель, каждая пара несет жизнь… И опять горячий комок подкатил к горлу Онодэры.

«Бегите! Все бегите! Спасайтесь!» — захотелось крикнуть ому.

Скоро наступит весна. А вот наступит ли лето? Или осень?.. Будет ли будущий год?.. Эта земля, по которой вы сейчас шагаете, наверно, его не увидит. Вы уверены, что для того, чтобы попасть в завтра, нужно просто идти вперед… Но завтра, наше завтра, будет не таким, каким вы его себе представляете. Гигантская катастрофа опрокинет это завтра. А что последует за ним? Пока никто этого не знает. Бегите, спасайтесь немедленно! Бросайте все, бегите, в чем есть, спасайте свою жизнь!..

Онодэра внезапно почувствовал опьянение. Его охватил страх, что он на самом деле сейчас встанет посреди толпы и начнет кричать. Начнет спьяна кидать всем подряд безумные слова, хватать всех за грудки и орать: «Бегите! Спасайтесь!»

Мучимый страхом и пьяным желанием заорать, Онодэра схватился за голову. Пробираясь сквозь толпу неверным шагом, он налетел на кого-то, выбил из рук сумку, из которой посыпалась всякая мелочь.

— Извините… — Онодэра поспешно наклонился, чтобы собрать содержимое сумки. — Простите, пожалуйста.