Вместе с тем, эти упущения вызвали меньшее беспокойство среди православных, чем положительные утверждения «Исповедания». Ответ по вопросу об изображениях был потрясающим почти для каждого грека. Поклонение (λατρεία) изображениям действительно было запрещено отцами Седьмого Вселенского собора. Они, однако, одобрили почитание (δουλεία), оказываемое им; ибо изображение есть отражение оригинала и причастно его святости. Вероятно, Кирилл не одобрял даже почитания; по его мнению, иконы могли допускаться только в качестве украшения. В этом он определенно шел против традиции Церкви. Но серьезные богословы были гораздо больше обеспокоены его беспрецедентной защитой предопределения и оправдания только верой.

Ни то, ни другое учение не было определенно запрещено Церковью; но ни одно из них не согласовывалось с принятой традицией. На предопределение было две традиционные точки зрения. МаркЕвгеник утверждал, что предведение Божие абсолютно, но предопределение относительно; только добрые дела предопределены и заранее известны Богу, потому что только они сообразуются с Его волей. В целом Церковь предпочитала другую, более определенную позицию Георгия–Геннадия Схолария: она, с небольшими отличиями в терминологии, совпадает с учением св. Иоанна Дамаскина. Оно гласит, что предведение предваряет предопределение. Инициатива к творению добра или зла исходит от тварной воли. Предопределение находится во власти Бога, но оно само не властно над Божиим знанием и премудростью. Такой взгляд был кратко представлен в ответе лютеранам Иеремии II.

Мнение Кирилла насчет оправдания одной верой без дел было равным образом неприемлемо. Здесь мы снова можем допустить, что позиция православных этого времени находилась под влиянием того, что отвечал Иеремия II лютеранам: а именно, что вера нуждается в делах, а дела в вере; одно без другого мертво. Православная Церковь никогда не одобряла пелагианства и не любила подсчета заслуг, который вводился римскими догматами об индульгенциях и чистилище. Она могла двигаться дальше в развитии мысли об оправдании верой, чем католики; но при этом она вряд ли могла принять догмат об оправдании одной только верой. [445]

В глазах православных учение Кирилла было столь революционным, что до настоящего дня всегда были православные, которые отказывались верить, что Константинопольский патриарх мог написать подобное «Исповедание веры». Сочинение было объявлено подделкой и приписывалось его другу Антуану Леже, причем это сделали как напечатавшие его женевские богословы, так и некоторые иезуиты, которые, видимо, поставили имя Кирилла, чтобы подорвать его репутацию. Почему, спрашивали они, текст появился сначала на латыни? И почему он был напечатан в Женеве? Но Кирилл сам объявил о своем авторстве в ряде писем и в бурной аудиенции с французским посланником графом де Маршевилем в конце 1631 г. [446]Он опубликовал книгу в Женеве, потому что типография в Константинополе была разрушена; латинская версия была необходима, так как он хотел сообщить Церквам Запада о своих взглядах. Его письма подтверждают положения, провозглашенные в «Исповедании» и даже идут еще далее. В переписке с Леже и своими голландскими друзьями он не утаивает того восхищения, которое вызывали в нем Кальвин и его учение. [447]

Кирилл не считал себя революционером. Он, должно быть, понимал, что выступает против принятой традиции; но поскольку эта традиция была устной, кто мог в точности сказать, какой она была? В одном письме к своим польским друзьям он выражает удивление, что его называют инославным. По темпераменту он был интеллектуалом, с логическим мышлением, и не сочувствовал апофатическому направлению, которому по традиции следовали православные богословы. Образование укрепило его естественные вкусы. Студент, обучавшийся под руководством неоаристотелианских профессоров Падуи, не мог довольствоваться отрицательным богословием. [448]

Прошло некоторое время, пока большее число экземпляров «Исповедания» достигло Востока. В 1630 г. патриарх Феофан Иерусалимский писал Киевскому митрополиту заверение в том, что Кирилл не был еретиком. Он писал, что взгляды Кирилла ему известны, и он считал их достойными уважения. Отношение Кирилла к иконам было вполне почтительным, а его суждение о предопределении не разнилось с традициями Церкви. Но Феофан тогда еще не видел полного текста «Исповедания». [449]Предвидя те беды, которые могло принести «Исповедание», католики сделали все возможное, чтобы efo содержание стало известным в Константинополе. Томас Смит, который черпал сведения у Эдварда Покока, заявил, что оппозиция была искусственно организована иезуитами и капуцинами. Голландский посланник писал, что «едва ли найдется кто‑нибудь среди митрополитов, многие из которых проживают в Константинополе, который бы не стал рисковать своим имением, жизнью и личностью, чтобы защитить названного патриарха и его"Исповедание"». Господин ван Хааг был слишком большим оптимистом. Несколько месяцев формировался тайный заговор против патриарха, составлявшийся не менее, чем пятью митрополитами — Адрианопольским, Лaрисским, Халкидонским, Кизическим и Навпактским. В результате в октябре 1633 г. был выдвинут кандидатом на патриарший престол Кирилл Контарис, митрополит Веррии (Алеппо). Но для утверждения своего избрания Кирилл Контарис обещал Высокой Порте 50 ООО талеров, и не смог собрать деньги. Через несколько дней он отказался от попытки и был сослан на о. Тенедос. Оттуда он написал покаяние Кириллу Лукарису, который восстановил его на кафедре. [450]

Через шесть месяцев оппозиционные митрополиты, некоторые из которых читали «Исповедание» и были до глубины души потрясены им, возобновили свое наступление. Но они понимали, что единственный способ низложить патриарха, за которым стояли протестантские посольства, было обращение к помощи католических посольств. Это означало, что они должны были представить кандидата. Афанасий Паттелар, митрополит Фессалоники, был обязан своим местом Кириллу Лукарису, который предпочел его Кириллу Контарису; но он оказался неблагодарным. Предложив султану 60 ООО талеров и уплатив их наличными, причем большая часть суммы была внесена французским и австрийским посольствами, он добился приказа о низложении Кирилла и своем возведении на престол. Тогда в дело включился голландский посланник, который предоставил сумму в 70 ООО талеров, с помощью которой восстановил Кирилла на престоле. Афанасий отправился в Рим, надеясь на получение кардинальской шапки. Но папские власти оценили его как ненадежного и некомпетентного. Они просто дали ему денег на возвращение в Фессалонику. [451]

Кирилл Контарис был более упорным соперником. Австрийский посланник Шмид–Шварценхорн убедил католиков поддержать именно его. Шмид–Шварценхорн лично не любил его. «Патриарх Веррии, — как он называл его в письмах к императору, — хороший и великодушный архиерей, добрый к грешникам и суровый к добрым, щедрый, когда это не нужно, и скупой, когда нужно быть щедрым». Контарис был достаточно умен, чтобы не связаться открыто с Римом, но опирался на оппозицию, вызванную богословием Кирилла I. Эти настроения росли; Контарис в результате смог убедить св. синод низложить Кирилла I в марте 1635 г.

Заплатив Порте 50 ООО талеров, собранных с помощью Шмида–Шварценхорна, Контарис стал патриархом во второй раз, под именем Кирилла II. Некоторые из его сторонников считали, что Кирилла Лукариса следует тихонько убить; но Шмид–Шварценхорн, который не хотел, чтобы его посольство заподозрили в поощрении убийства, предложил лучшую идею. Великий визирь согласился сослать Кирилла I на о. Родос. Шмид–Шварценхорн предложил обеспечить судно для этой цели и договорился, что корабль вместо этого поплывет в Италию и доставит Кирилла в Рим, где он будет передан в руки инквизиции. Но нанять корабль стоило 800 талеров и еще 500 талеров стоило подкупить экипаж. Когда Кирилла II попросили доставить деньги, он сказал, что следует найти более дешевое судно. Между тем план стал известен голландскому посланнику. Он послал гонца предупредить губернатора Родоса и сам подкупил капитана корабля, нанятого Контарисом, чтобы тот доставил Лукариса на Хиос. Там бывшего патриарха ждал губернатор Родоса и сам препроводил его на свой остров, а корабль был с позором отослан обратно в Константинополь.